Л. Летонмяки
ВСЕОБЩАЯ ЗАБАСТОВКА 1905 ГОДА
Великое революционное движение России охватило в конце года и финский народ. В нашей стране родилась мощная демократическая революция, движение против русского насилия и своей отечественной полуфеодальной системы правления.
30 октября гельсингфорсские рабочие оставили фабрики и двинулись шествием на Железнодорожную площадь. На митинге постановили присоединиться к русскому революционному движению, побуждая рабочих своей страны к всеобщей забастовке. Было выбрано организационное бюро, которое затем от лица партии до конца руководило движением.
На следующий день в Гельсингфорсе организовалась Национальная гвардия, роты которой заняли полицейские участки (полиция тоже примкнула к забастовке), вокзалы и прочие важные пункты. Начальником гвардии был назначен капитан Кук, который в один момент сорганизовал Красную гвардию. Это были 7000 человек, находящихся в подчинении руководителя забастовкой — социал-демократической партии. Когда Национальная гвардия преобразовалась в Красную гвардию, буржуазия в лице студентов университета и других «господ» основала «Общество защиты», у которого были отличительные голубые ленты. В 1906 году это общество стало называться Lahtari — гвардией (белой гвардией), под каким именем известно еще и до сих пор. Итак, рабочие взяли власть в свои руки. Они поступили весьма благоразумно, закрыв кабаки и публичные дома. Гвардия в затруднительных положениях сохраняла великолепную дисциплину. Однако положение в Гельсингфорсе никак нельзя было назвать надежным. В городе и его окрестностях были обильно расквартированы русские войска, которые были верны своим офицерам, а в Свеаборге артиллерия и броненосцы были серьезной и значительной угрозой. Если принять во внимание быстро распространявшуюся буржуазией провокацию и попытки выиграть время в вооруженных столкновениях, то необходимо отметить те успехи до крайности напряженных дней, добытые с честью пролетариатом благодаря его смелости и дисциплинированности. Успехи тех напряженных дней, когда ружья сами стреляли. Так же как в Гельсингфорсе и в других провинциальных местах, господствовал подобный же порядок рабочей власти. В своем докладе о последствиях забастовки капитан Кук выразился: «Хотя во всей стране не было другого правительства, кроме как созданного из забастовочного комитета, однако всюду царил такой порядок и спокойствие, каких еще никогда в Финляндии не наблюдалось. Таково было правительство пролетариата».
ИНТРИГИ БУРЖУАЗИИ ЗА СПИНОЙ РАБОЧИХ
...Однако у буржуазии были свои планы. Она не была намерена выпустить из своих рук так долго и удобно ее обслуживающих сословных учреждений. Она удовольствовалась бы тем, чтобы уничтожить исключительное законодательство и возвратить прежнее сословное положение.
Так называемые основные законы буржуазии воплотились в манифесте, в котором мероприятия, предназначенные к проведению в жизнь, во всем согласовались с ее классовыми привилегиями. На предоставленном генерал-губернатором судне буржуазия отправилась с этим манифестом на подпись к императору Николаю. Этот манифест, который касался мероприятий «возврата в страну законного порядка»... получил и забастовочный комитет для напечатания и распространения. Кроме упразднения стеснительных законов было также дано распоряжение сенату приступить к составлению условий новой организации парламента на основе всеобщего и равного голосования и ограждения народных прав и свобод.
Рабочие не верили в манифест. Забастовки продолжались. Рабочие требовали теперь уже организации временного революционного правительства, которое удовлетворило бы требования народных масс. В скором времени, однако, было замечено, что на этот раз едва ли большего чего-нибудь можно достигнуть. Буржуазное «Общество защиты» начало развивать свою деятельность, и с ним у Красной гвардии происходили столкновения. Гражданская война стояла на пороге. Генерал-губернатор Оболенский переселился на военное судно, откуда грозил городу бомбардировкой в случае непрекращения забастовки.
Всеобщая забастовка закончилась 6 ноября на народном митинге, который нашел продолжение борьбы на этот раз невозможным. Решили готовиться снова, к еще более упорной борьбе с буржуазией. 7 ноября полицейское управление в Гельсингфорсе было уступлено представителям магистрата. В то же время и пролетариат других городов и провинций уступил свои позиции буржуазии.
Рабочая власть пала. Управление перешло в руки к отечественному конституционно-капиталистическому правительству под руководством Лео Мехелина. Скоро сословия утвердили новый сеймовый устав, по которому Финляндия в 1906 году получила однопалатную систему правления с выборами от крайней демократии, но в глубокой основе все-таки совершенно незначительное по своим правам представительство...
Результаты борьбы не удовлетворяли рабочие революционные элементы, и Красная гвардия не желала слушать уговаривающих ее рассеяться. С другой стороны, также работали активисты (правые из буржуазии), у которых тлела идея самоопределения страны.
Со стороны правительства отечественных капиталистов были организованы тайные, загадочные «погромные лиги», которые производили погромы и убийства и с помощью которых правительство сильно упрочилось и создало конную полицию. В июле 1906 года по поводу разгона Думы вспыхнул военный бунт в Свеаборге. Тогда Кук объявил в стране всеобщую забастовку, и Красная гвардия была послана на помощь к революционерам в Свеаборг. Бунт был обильно залит кровью. Часть красногвардейцев погибла, другая часть была приговорена судом к долгосрочному тюремному заключению. В то же самое время в Гельсингфорсе на площади Хаканиеми между Красной гвардией и белогвардейцами произошла схватка, в которой отряд последних был уничтожен.
Положение правительства, однако, укреплялось очень быстро. Революционеры были схвачены и посажены в тюрьмы. Красная гвардия была назначена к роспуску (по одному из постановлений — летом 1906 года — социал-демократической партии), а новая отечественная полицейская армия отличалась гонениями и зверствами по отношению к забастовавшим (например, в происшедшей в Лауке забастовке торпарей).
1905 год в Карелии. Сборник. Петрозаводск, 1926, с. 150 — 153
Я. Я. Пече
БОЕВЫЕ ДРУЖИНЫ В ЛАТВИИ В 1905 ГОДУ
Боевые дружины в Латвии стали создаваться в 1905 году. Организаторами и руководителями их были активные большевики: районные организаторы, члены городских комитетов и главным образом работники подпольных типографий и транспортеры оружия (Гри-нин, Карклин, Яблонский, Дрейман, я и другие).
К методу вооруженной борьбы они стали прибегать не по личным склонностям и желаниям, а оформляя желание партийной и рабочей массы. Они знакомились с теорией Бланки и, не признавая ее общего абсолютного характера, заимствовали от бланкизма лучшую часть его технических указаний, применяя их к данной революционной обстановке. Царское правительство уделяло Латвии особенное внимание и старалось посылать туда самых надежных агентов. В Латвии помимо полицейских, стражников, жандармов, баронских дружин самообороны (зельбстшуц) были расквартированы в большом количестве казаки и много войск, составленных из самых отсталых элементов. Среди такой обстановки нужно было прибегать к героическим средствам защиты, чтобы сохранить с трудом налаженные революционные организации. Партийная жизнь все время протекала в боевой обстановке, и это придавало ей особенный оттенок. Хорошо налаженная система партийной организации благоприятствовала существованию и развитию активно-боевых партийных кадров массового характера и не давала места образованию отдельных чисто боевых групп.
Надо отметить благоприятное положение Прибалтики в деле транспорта. Там начиная с 1900-х годов был широко организован транспорт литературы. Снятие транспорта с судов всегда было соединено с большим риском. Литература всегда считалась большой ценностью, и для отпора в случае провала всегда посылались вооруженные люди; без боя транспорта жандармам не отдавали.
Главными транспортерами были моряки (матросы и командный состав судов), преимущественно партийцы. Партия наладила ячейки среди моряков и часто посылала партийных товарищей в качестве кочегаров или машинистов, чтобы они вели на судах организационную работу. Эти же моряки, партийцы-транспортеры, создали боевую организацию моряков. Моряков сравнительно трудно проследить в порту, так как они съезжают на берег на короткие сроки; поэтому моряки для снятия с судов оружия и литературы решались на самые рискованные предприятия, несмотря на бдительную охрану полиции и береговой стражи.
Таким образом, сами условия работы выковывали боевиков.
Оружие шло по поручению Латвийского ЦК большей частью из Бельгии, Германии, Англии, по временам из Франции и иногда из Америки, где жили наши политические эмигранты, посылавшие литературу и снабжавшие оружием. Главными портами, где получались партийные транспорты, были Либава, Виндава, Рига.
Борьба в Прибалтике была очень напряженная; помимо царского правительства и капиталистов шла борьба с феодалами, засевшими в военном министерстве и министерстве внутренних дел. Фактически баронство владело мандатом на прибалтийский край.
В деревнях батраки организовали свои боевые дружины под руководством нашей партии. Летом 1905 года городские агитаторы, выезжая в деревню, в большинстве случаев были вооружены, полицейско-зельбстшуцкая обстановка была такова, что работа в мирных условиях была невозможна. К осени бароны уже закончили создание своих дружин (зельбстшуц), и наша партия, точнее, ее большевистская фракция, уже ставшая в это время выделяться, в своих воззваниях призывала к вооружению и сама стала особенно деятельно вооружаться. Здесь впервые заметно стала обнаруживаться особенность нашей объединенной организации: в своих воззваниях и прочей литературе половина наших комитетчиков была умереннее, чем вся партийная масса. Это объясняется просто тем, что массы по своему духу в большинстве были большевистские, а половина (местами менее) комитетчиков работала в духе начавшего оформляться меньшевизма.
Период октябрьского манифеста ознаменовался началом активной полулегальной массовой борьбы в деревне. Брошенный нашей партией лозунг «Долой черную сотню, долой зельбстшуц!» послужил лозунгом массовой борьбы. Тут началась конфискация оружия у помещиков и вооружение революционного актива. На помощь пришел городской актив со своими винчестерами и изредка маузерами, хотя эта помощь не была значительна. Этой активной борьбой руководили большевистски настроенные партийцы; меньшевики стали отходить в сторону от активной борьбы. Местами делались попытки создания «народной армии» под руководством нашего партийного актива.
Таким образом, в 1905 году большинство волостей имело партийные и боевые ячейки из малоземельных крестьян и безземельных батраков...
Для обеспечения партийной работы в деревне и были созданы деревенские боевые дружины.
Декабрь 1905 года — начало карательных экспедиций — есть также начало образования организаций «лесных братьев»1.
В деревнях, по образцу города, каждый более или менее активный или преданный революции товарищ ставил всю работу по формуле: агитация, организация и боевая работа. Эта формула большевиков в Либаве и окрестностях была проведена неуклонно в жизнь.
При создании «комитетов действия», когда смещали волостную власть, сама жизнь неуклонно диктовала, чтобы каждый партиец употребил всю энергию на получение оружия. Покупали, конфисковывали у помещиков, разоружали стражников; «.комитеты действия» защищались всеми имеющимися в данной местности средствами.
Деревенские подпольщики пополнялись и горожанами: часть фабричных рабочих под влиянием полицейских репрессий не могла оставаться на предприятиях и ушла на работу в деревню, многие из них были батраками. В деревнях была сильная потребность в партийцах профессионалах; это было учтено Либавским комитетом партии, вынесшим постановление о партийной работе в деревне.
В каждом имении кроме баронских дружин самообороны было от 30 до 50 казаков, не говоря уже о том, что деревенская стража была увеличена вчетверо. Такая контрреволюционная обстановка часто приводила к тому, что арестованного агитатора или пропагандиста избивали или даже расстреливали.
Более сильно скомпрометированные товарищи создали боевую организацию «лесных братьев». «Лесные братья» были соединены с батрацкими большевистскими ячейками и проводили всю свою деятельность в контакте с нашими партийными организациями, оставаясь автономными в своем внутреннем устройстве. Работа «лесных братьев» протекала в непосредственной близости с гнездами черносотенных баронов.
По воскресеньям в деревнях устраивались митинги и демонстрации с распространением прокламаций. Митинги часто устраивались в церквах: когда священник начинал молитву за царя, в церкви появлялась небольшая группа из местной организации и от двух до пяти из городских товарищей. Агитатора сопровождали три или четыре опытных вооруженных боевика. Боевики старались показать, что они даже незнакомы с агитатором, но на самом деле всегда имелся подробный план совместных действий. Боевики закрывали дверь, охраняли выход; в это время устраивали митинг, иногда продолжавшийся около часа, несмотря на близкое соседство охраны помещика из казаков и самообороны; на митинге выяснялось экономическое и политическое положение батраков. В конце митинга разбрасывались прокламации, потом по выходе из церкви устраивалась демонстрация с красными знаменами и пением революционных песен.
Помещики были настороже и нередко на такую демонстрацию натравливали казаков, и дело доходило до перестрелки. Но казаки не всегда решались открывать военные действия, так как бывало, что толпа доходила от нескольких сот до тысячи человек, а революционная охрана была великолепна.
Таким образом, комитет поднимал боевое революционное настроение крестьянства и толкал его к нашей партии. Крестьянское движение росло, и начинало не хватать работников.
«Комитеты действия» были волостными организациями, в них входило от 10 до 15 членов. Задачей их было смещение начальства и захват в свои руки власти. Мелкое и среднее крестьянство симпатизировало революционному движению, и к декабрю около 70 процентов площади бывшей Курляндской губернии покрылось сетью таких комитетов, несмотря на противодействие средних и крупных помещиков, опиравшихся на казаков, полицию, дружины самообороны и кулацкие элементы деревни. «Комитеты действия» вооружали батраков вилами, косами, топорами, дробовиками, иногда попадалось и более хорошее вооружение.
Либавский комитет партии выпустил воззвание, где призывал помещиков и правительственных агентов сдавать оружие местным «комитетам действия». Для реквизиции оружия у не подчинившихся этому воззванию помещиков «комитеты действия» создали первые зачатки боевых организаций.
Первые революционные схватки с помещиками, стражниками и казаками в дальнейшем вылились в массовую схватку, в гражданскую войну. Так было в городках Гольдингене и Газенпоте, где местная власть была свергнута. Полицейско-жандармские отряды там были разбиты, захвачено административное управление, казначейство оказалось в руках революционеров.
Вопрос о реквизиции денег возбудил ожесточенные споры внутри Либавского комитета; голоса разделились — меньшевики были против использования казначейских денег; спорили два дня, между тем необходимо было немедленно решить этот вопрос: удержать город Гольдинген не было возможности, продержаться там удалось только два дня. Большевистский комиссар, назначенный в казначейство, не решился при отступлении захватить с собою деньги без санкции Либавского комитета, и деньги, вместо того чтобы пойти на вооружение масс, попали в руки царского правительства.
Итак, боевые дружины не были замкнутыми и самодовлеющими партизанскими отрядами, а были тесно связаны с партией и партийной работой; город был тесно связан с деревней.
Царское правительство пыталось бороться с нарастанием революционного движения в городе и деревне путем погромов, но попытки устроить погромы были уничтожены силами наших боевых организаций.
Летом 1905 года в Риге была попытка организовать погром. Начали на Московской улице, как это всегда бывало — с религиозной процессии; собралось духовенство с 2000 молящихся, в их число вошли специально мобилизованные босяки и переодетые полицейские. Всю эту компанию сопровождала казацкая сотня. Все направлялись в центр города, где должен был начаться погром.
Рижский комитет, узнав о грозящем погроме, сообщил об этом боевой организации, и она немедленно мобилизовала свои силы для борьбы с черносотенной опасностью. В центре города, в разных местах, дружинниками были заняты несколько домов с таким расчетом, чтобы погромщики были окружены с трех сторон на Динабургской улице. Боевики были наготове, чтобы крикнуть «Руки вверх!» и взять их живыми. Когда погромная процессия прибыла к месту, откуда начался погром, боевая организация по заранее установленной программе открыла огонь по передовым погромщикам и прикрывавшим их казакам. Боевая дружина не выпускала никого из занятых ею домов и перерезала телефонные провода, так что полиция ничего о занятии домов не знала. Открытый с трех сторон огонь из маузеров навел такую панику на погромщиков, что казаки своими лошадьми передавили больше народу, чем было убито и ранено нашими маузерами, и попытка погрома была ликвидирована. Об этом эпизоде знаю по отчетам боевиков моего кружка, и он требует более подробного описания участников.
Помню из боевиков, принимавших участие в ликвидации по: грома, товарищей Чокке, Салина (раненного казаками), Треймана (теперь начальник районной милиции в Москве)2, Гринвальда, Бахмута, Сваре.
Между тем борьба все обострялась. В конце 1905 года центральная боевая организация издала воззвание о роспуске полиции, жандармов и стражников. Почва для этого была подготовлена: боевые дружины были связаны с батрацкой и крестьянской массой, а в городе у дружинников была тесная связь с партийными городскими рабочими, с гаванскими рабочими и даже с интеллигенцией, главным образом с учителями и почтовыми чиновниками.
В воззвании был указан срок ликвидации полиции, жандармерии и стражников. Большинство полицейских и стражников покинули свои посты, кроме самых отъявленных черносотенцев и шпиков. Боевая организация стянула в Ригу все свои силы и в конце ноября (приблизительно) стала проверять, как проводится в жизнь наш указ. Оставшихся на местах полицейских расстреливали. В один вечер было расстреляно 30 — 40 человек шпиков и жандармов, еще больше их было ранено...
Правительство опиралось на воинские части, на стражников, на полицейских, на баронские дружины самообороны (после нашего указа большое количество полицейских и стражников, переодевшись в штатскую одежду, поступили в эти дружины), но все эти силы были недостаточны для подавления революции.
Спасение для власти заключалось лишь в прибытии карательных экспедиций Орлова, Меллера-Закомельского и других.
По мере прибытия карательных экспедиций стали возвращаться из подполья жандармы, полицейские и стражники, часть из них была навербована вновь. Было объявлено осадное положение, к каждому полицейскому было приставлено два солдата. Власть стала снова укрепляться. Под руководством баронов и их дружин революционное движение стало уничтожаться огнем и мечом.
В Риге по всему городу были расставлены войсковые части, главным образом казаки и драгуны. Город принял вид военного лагеря, днем и ночью шли систематические облавы и обыски не только домов, но даже целых кварталов, — искали оружие и революционных рабочих. В такой обстановке прошел январь 1906 года. На одной из облав на Мельничной улице, в доме № 102, было арестовано несколько ответственных руководителей нашей партии: Лютер, Межгайлис и другие; их отправили в охранку, где все они были подвергнуты инквизиционным мучениям; многие товарищи были расстреляны на горе Гризенберг.
Мы решили освободить арестованных товарищей. Устроили собрание активнейших товарищей-боевиков в книжном магазине Раньке; всего было человек тринадцать, между ними Елиас, Дексне, Элерт, Чокке, К., Я, Озол (сестра Клима), Янсон (Анина), Дубельштейн, Дрейман (Рудис) и Сникер. Фридсон (Маде) было поручено пойти на свидание к Лютеру и сообщить, чтобы они приготовились, и передать им два браунинга. Стражу тов. Маде уговорила; без чаевых дело не обошлось, и таким путем получила личное свидание (официально это было строго запрещено). При прощании она, целуясь, всунула Лютеру в карман два браунинга с патронами. Вернувшись, тов. Маде сказала нам, что все благополучно, хотя тов. Лютер был немного взволнован, так как вчера расстреляли несколько товарищей.
Нами было решено освободить их утром между семью и восемью. Два дня прошло неудачно, один раз войсковые части в это время в большом количестве проходили мимо охранки. На третий день в 7 1/2 часа утра решили во что бы то ни стало штурмовать охранку. Пришло 13 человек, в том числе две женщины. В охранке, в нижнем этаже, где помещались арестованные, находились пять городовых, пристав и два солдата и человек десять шпиков в отдельной комнате, во втором этаже было 160 человек караула. Гостиницу против охранки занимал штаб драгунского полка; влево на площади в 150 шагах от охранки и у вокзала дежурила казацкая пулеметная рота и был расположен полицейский пост, вправо у почты стояли двое городовых и три солдата.
Наши пять товарищей быстро вошли в помещение охранки, трое остались влево — против казацкой роты, две женщины — против двух городовых с солдатами, тов. Дрейман и Сникер — у дома, где освобожденные должны были скрыться. Через минуту из охранки послышалось много глухих выстрелов. Казаки насторожились. Между тем в охранке, когда наши стали стрелять в городовых, шпиков и других, пристав так испугался, что выскочил через окно и сломал себе ногу. Из окна пытались прыгать также и некоторые шпики.
Во время перестрелки был легко ранен в большой палец ноги Чокке: пуля, отскочив от стены, ударила его в ногу. Рана оказалась легкой и не помешала ему продолжать участвовать в освобождении.
Довольно многочисленная стража из 160 солдат думала только о том, чтобы не пропускать вооруженных людей в охранку, и забыла обстрелять площадь, бывшую на пути нашего отступления, что, конечно, крайне помешало бы нам.
Как было уже сказано, часть наших товарищей осталась на улице. Один из них подошел к мосту через канал и стал спокойно смотреть по сторонам, как будто ничего не случилось, и тем отвлек внимание казаков. Второй наблюдал за казацкой сотней, драгунским штабом и охранкой и видел со своего наблюдательного пункта товарищей Озола и Янсона, следивших за постами у почты и охранки. Они должны были преградить путь патрулю, ожидаемому в том месте в случае обнаружения нашего плана. Третий сторожил почти у дверей охранки и связывался с остальной нашей внешней охраной. Казаки успокоились; должно быть, думали, что в охранке свои расстреливают революционеров. Если бы в этот момент казацкая рота попыталась проверить, что творится там, или попробовала арестовать нас, то произошла бы кровопролитная свалка. Минуты через 4 — 5 наши вываливаются из охранки, первыми идут арестованные, за ними освободители, за всеми остальными с полнейшим спокойствием проходим и мы, оставив не то дремлющие, не то притворившиеся дремлющими казацкие посты. Нам можно было отступать только через одну улицу, в сторону Тукумского вокзала. Некоторые освобожденные не успели захватить шапок. Один из них, Сваре, схватывает у встречного буржуя «котелок» и исчезает. Дубельштейн, потеряв одну галошу на площади против охранки, спокойно вернулся обратно, взял свою галошу и, догнав других, пошел по направлению к Тукумскому вокзалу в переулок, где была подготовлена конспиративная квартира для приема убежавших, там их дожидались товарищи Сникер и Дрейман...
В это время карательная экспедиция уже окружала Ригу, все вокзалы были заняты солдатами, шпиками и жандармами и выбраться из города было крайне трудно.
Но партийные организации еще существовали. Были партийцы и среди железнодорожников, благодаря их помощи удалось миновать все заграждения, удачно сесть в вагон и благополучно уехать.
Продолжать борьбу с силами торжествовавшей реакции нельзя было. Латвийский ЦК издал приказ, чтобы партийцы, особенно боевики, немедленно выехали на время из Риги; партийная работа была свернута до минимума; многие товарищи уехали в Центральную Россию и на юг — в Одессу и Николаев.
Из деревень наиболее скомпрометированные товарищи также уехали в Россию или за границу; кто не мог уехать, остались в лесах, сохранив свое оружие, увеличив в несколько раз количество «лесных братьев»; из лесов они продолжали партизанскую войну с полицией, войсками, с баронами и деревенскими кулаками. «Лесные братья» просуществовали еще в течение 1906 и 1907 годов. Они вместе с вернувшимися из изгнания городскими боевиками приняли участие в революционном движении, возобновившемся в 1906 году, после того как Латвия оправилась от ударов реакции.
Пролетарская революция, 1926, № 3 (50), с. 174 — 183
Примечания:
1 В группы «лесных братьев» входили члены волостных распорядительных комитетов, дружинники, скрывавшиеся в лесах от карательных экспедиций царского правительства. Ред.
2 В 1926 г. Ред.
А. И. Букас
ТУКУМСКОЕ ВОССТАНИЕ
Я был свидетелем и участником бурных классовых схваток в городе Тукуме Курляндской губернии в 1905 году. О них и поведу свой рассказ.
...Расстрел рабочих на набережной Даугавы всколыхнул революционное самосознание трудового народа Прибалтики1. Центральный Комитет ЛСДРП повел рабочий класс на борьбу с царизмом, немецкими баронами и капиталом. Большевики открыто призывали рабочих, батраков и крестьян к вооруженному восстанию. Они разбрасывали прокламации и звали на митинги, готовились к решительной схватке.
События, как мне помнится, развертывались так. Уже в феврале 1905 года вся Курляндская губерния была охвачена революционным движением. В Тукумском, самом большом, уезде образовался революционный комитет, возглавляемый Фердинандом Грининьшем. Вскоре его и членов комитета Э. Аболиньша и А. Ерданса арестовали.
К осени уже во всех волостях Курляндской губернии существовали революционные комитеты. Они создавали народные дружины из батраков и сельскохозяйственных рабочих баронских имений, обезоруживали урядников и жандармов. В Дуренском волостном училище, где я учился, учитель Роберт Шуман отменил утренние молитвы и уроки по закону божьему. Он обучал нас пению революционных песен, ввел уроки дарвинизма, черчения, придерживался новой орфографии.
В Тукумском латышском доме культуры часто устраивались собрания и митинги. Представители ЛСДРП П. Кренделис, Михельсонс выступали с речами. Посещали этот дом и учащиеся нашего Дуренского училища.
В доме Бирзгаля, где помещалась чайная Шимпермана, на верхнем этаже снимали комнату два брата — большевики Вацетисы. Они устраивали у себя нелегальные собрания. Часто бывали здесь революционеры Жан Лукшевиц, Фриц Ланге, Ян Озол, К. Тераудс, Лелкалнайс, Силиньш. Содержатель чайной Шимперман принимал активное участие в наших собраниях. Он же по поручению комитета хранил и раздавал оружие всем, кто входил в народные дружины.
Хочу обратить внимание вот на какую особенность революционного движения Латвии того времени. В него были вовлечены даже «серые бароны» (кулаки). Вернее, они приспосабливались. В нашей Дуренской волости старый барон фон Гаренс промотал свое имение, его землями владели латыши — «серые бароны» братья Фридрих и Карл Куплайс. Мой отец работал батраком у Карла Куплайса в усадьбе «Бирзниек».
Однажды Куплайс сказал отцу и его товарищам: «Пора сбросить немецко-царское иго. Нужно объединиться всем латышам и отобрать наши земли у немецких князей и баронов». Тогда же Куплайс дал моему отцу ружье, а также заготовленные заранее повестки для раздачи гражданам волости.
— Все должны явиться на митинг, — сказал «серый барон», хлопая по плечу моего отца.
Отец на лошади Куплайса развез извещения, а на следующий день из Бене привез пропагандиста Эрнеста Криевиньша. В Блиденском волостном доме состоялся большой митинг. Присутствовали на нем и мы, ученики Дуренского волостного училища. Мне запомнилось худощавое лицо оратора. Ему было лет 35, одет он был в серый костюм. Говорил громко, энергично. Страстно призывал крестьян организовать вооруженную дружину, брать землю и власть в свои руки. Ему долго и горячо аплодировали. В последующие дни отец возил оратора по другим волостям.
В эти дни отец связал меня с революционным комитетом. Я стал выполнять его поручения: разносил повестки гражданам на митинг, разбрасывал по усадьбам прокламации, был связным комитета на собраниях.
...А события все развертывались... Царь вынужден был издать манифест 17 октября. В эти дни, как я помню, были выпущены на волю Э. Аболиньш, А. Ерданс и другие.
Первое большое народное собрание в Тукуме состоялось 23 октября в городском парке. Особенно воодушевляли всех нас пламенные речи большевиков Михельсонса, Э. Аболиньша, Ф. Ланге. Они звали народ присоединиться к рабочему классу Латвии — объявить всеобщую забастовку. Народное собрание в бурном порыве единодушно приняло решение:
«...Мы, жители города Тукума, собравшиеся в количестве 2000 человек, обсудили манифест царя и пришли к заключению, что манифест не дает полной политической свободы и личной гарантии гражданских прав. Военное положение остается в силе. Драгуны и солдаты с улицы не отозваны. В силу этого постановили:
— Борьбу продолжать, потребовать полную политическую свободу.
— Объявить всеобщую забастовку, воздерживаясь от применения вооруженной силы.
— От всеобщей забастовки освобождаются пекарни, продовольственные магазины, скотобойни и аптека».
Это решение было поддержано во всех уголках Курляндской губернии. От Либавы до Митавы (Елгавы) многие станции железной дороги оказались в руках восставших. Вооруженные дружины захватывали имения и замки ненавистных немецких баронов и графов. Началось паническое бегство «тевтонских рыцарей» из насиженных мест. Железная дорога замерла, поезда не ходили. Бароны и фюрсты гужевым транспортом намеревались удрать в Ригу, а оттуда морем в кайзеровскую Германию. Но революционеры отрезали им все пути отступления, и они были вынуждены отсиживаться в дурбенском дворце барона Рекке, в двух верстах от Тукума.
Имения были переполнены беженцами. Из Гросс-Блиден, где я жил, бежал в Тукум фюрст Ливен. Князь Ливен доехал до замка барона Драхенфельда и, отсидевшись здесь одну ночь, рано утром вместе с семьей барона поспешил в Тукум. У самого города они наскочили на дружинников. Отстреливаясь, повернули обратно и спрятались в дурбенском дворце.
В тот же вечер жители города вновь собрались в парке. Было около 1500 человек, обсуждался вопрос о выводе из города воинских частей. Это третье по счету народное собрание, как мне помнится, потребовало от городского головы Креманса немедленно очистить город от драгун и солдат. Одновременно собрание единодушно решило: вооружить народные дружины для поддержания порядка в городе; отстранить школьную администрацию и передать управление школами в распоряжение избранной народом комиссии из учителей; ввести в школах обязательное обучение детей до 15-летнего возраста; учеников содержать за счет общества; выработать новую школьную программу, отвечающую интересам трудового народа.
После собрания уездный начальник барон фон Раден все чаще и чаще стал посылать своих драгун на городскую площадь и по волостям уезда — разгонять митинги и собрания. В некоторых случаях драгуны применяли оружие.
Комитет создавал все новые вооруженные дружины: принимали добровольцев, собирали оружие и патроны. Словом, готовились силы для решительной схватки с царским деспотизмом, для захвата власти. В ряде мест организовали изготовление оружия собственными силами. Для содержания революционных вооруженных сил население облагалось налогом. Все восхищались революционером Кондратом Нулле, который где-то раздобыл 50 ружей со штыками. Вооружив крестьян, Нулле напал на интендантский склад в Тукумс и конфисковал солдатское обмундирование для дружины. Нулле убеждал крестьян не платить царские налоги. Дружинники арестовывали налоговых чиновников.
Разведка Тукумского революционного комитета донесла, что контрреволюция готовит крупные силы для подавления народного восстания. Свыше 400 солдат и драгун готовы были по первому приказу выступить. Кроме того, бароны, засевшие в дурбенском дворце, ждали подкрепления из Риги и Елгавы.
При таком положении для захвата трудящимися власти, отражения атаки драгун и жандармерии надо было стянуть в Тукум все вооруженные силы ближайших волостей.
Комитету приходилось работать круглые сутки... Наступали решающие дни борьбы...
Начальник Тукумского уезда барон Раден продолжал преследовать революционеров. В городе во многих домах были произведены обыски, отбирали оружие и патроны. Драгуны по-прежнему патрулировали улицы города. Повсюду расклеены объявления: в случае обстрела полиции из домов эти дома подлежат сожжению. Но силы революции к этому времени настолько были значительны, что угрозы барона уже никого не пугали.
Комитет повел подготовку к полному разоружению войсковых частей городского гарнизона. Был разработан план решительного наступления на позиции драгун и солдат.
Большевик А. Ерданс возглавил боевой отряд, который занял главную позицию для отражения возможного нападения драгун со стороны дурбенского дворца. Это — у домика Нельте, в конце Рижской улицы. Другой большевик, Н. Тиде, из рабочих мельниц организовал боевую дружину и с ней пришел в город. Его дружина заняла позицию в самом центре, расположилась в лютеранской церкви. На колокольне водрузили красное знамя, оно развевалось на ветру и далеко было видно.
Дружины большевиков П. Анскалиса, И. Паэгле, К. Вацетиса и Р. Резевского заняли площадь городского рынка. Штаб дружин разместился в гостинице.
Когда в городе скопилось до тысячи вооруженных дружинников, комитет принял решение снять солдатский патруль и поручить патрулирование народной дружине. Городской голова М. Креманс всячески сопротивлялся.
Тукумский революционный комитет, расставив вооруженные силы на главных боевых позициях, призвал волостные отряды из всех населенных пунктов уезда прибыть в город. Число дружинников вскоре достигло трех тысяч. Они были вооружены охотничьими ружьями и револьверами, топорами и пиками. Город напоминал военный лагерь. Горели костры, повсюду слышались песни дружинников.
Обстановка в городе осложнялась.
27 ноября, выполняя приказание начальника Тукумского уезда, его заместитель Маевский арестовал шестерых революционеров, обвинив их в нападении на военный патруль. Потом заключили в тюрьму еще 11 человек. Среди арестованных были: Ян Озол, Фриц Ланге, Жан Лукшевиц, Кришян Тераудс, Карл Вацетис, Ансис Фрейманис, Александр Кушинский, Каспаре и другие.
Революционный комитет потребовал немедленно освободить арестованных и немедленно отменить патрулирование драгун.
Начальник гарнизона Миллер игнорировал предложение, в переговоры с комитетом не вступал.
Как-то вечером вблизи чайной Шимпермана, на Замковой улице («Пиле иела»), у дома хромого Нейланда, народная дружина задержала драгунский патруль. Возникла перестрелка. Пулей драгун был сражен дружинник. В городе поднялась буря негодования. То тут, то там возникали перестрелки. Вооруженные дружины находились в боевой готовности. Хождение по улицам прекратилось, закрылись магазины.
28 ноября поднялся весь народ. Огромная толпа, охраняемая вооруженными дружинниками, направилась к тюрьме, чтобы освободить арестованных. Из казармы выскочили драгуны. На Алтмокенской улице произошло столкновение. В перестрелке был убит драгун Смирнов. Озверевшие драгуны, мстя за него, стреляли в мирных жителей, стоявших вдоль улицы, на тротуарах. Было убито 35 человек. На площади Буркас драгуны убили большевика Анскалиса.
Эта расправа вызвала крайнее возмущение. На Елизаветинской улице 29 ноября дружина обстреляла военный патруль. Из домов начался обстрел солдат, улицы были заняты вооруженными дружинниками.
В тот же день в Доме культуры Латышского общества состоялось чрезвычайное собрание революционного комитета и членов Латышской СДРП. Большой театральный зал и другие аудитории Дома культуры были переполнены. Множество народа стояло на улице, ожидая известий. Вскоре на собрании объявили: в направлении города движется черная сотня.
На собрании приняли единодушное решение: организовать народную самозащиту города, потребовать от городского головы немедленно вывести из города царские войска.
В то время вооруженные силы восставших занимали хорошие позиции. Учитывая это, городской голова Креманс просил то Радена, то Миллера отменить военные патрули и разрешить организацию защиты города из граждан. Он рассчитывал таким путем удержать народ от крупных столкновений с войсками.
Подполковник Миллер, убедившись, что другого выхода нет, отменил наконец военные патрули. Креманс поспешил в Дом культуры, чтобы широко оповестить об этом. Но опоздал: самозащита была создана восставшим народом без разрешения царских властей. Не успел городской голова взойти на трибуну, как в зале появилась группа большевиков — Кренгелис, Брикманис, Ерданс, Лепа с вооруженной дружиной. Их приветствовали бурными возгласами. Кренгелис воскликнул:
— Слушайте, Креманс, вам здесь больше делать нечего!
Городской голова понял, что он среди непримиримых, враждебных ему людей, и тихо удалился.
30 ноября вся власть в городе была в руках революционного комитета. Дом культуры Латышского общества стал революционным штабом Тукума.
Началось разоружение полиции и жандармерии. Отбирали оружие и у частных лиц. Макс Биркман организовал заготовку патронов. Все магазины в городе были закрыты, всякая торговля прекратилась.
Свое обещание Миллер не сдержал: по-прежнему между солдатскими казармами и тюрьмой продолжали разъезжать группы военных патрулей... Но как только появлялся разъезд драгун, дружинники начинали их обстреливать.
Ночью 1 декабря в город прибыли вооруженные крестьяне из волостей. Тогда ревком потребовал, чтобы войска сложили оружие и покинули город. Миллер отказался выполнить требование ревкома. Он заявил: пусть будут распущены революционный комитет и все вооруженные дружины.
Городской голова Креманс умолял ревком не осложнять положения. Революционный комитет, выслушав его, принял свои меры. Во все ближайшие дворы, прилегающие к гостинице Экмана, в которой разместились офицеры во главе с Миллером, поставили посты дружинников. В ближайшей от гостиницы церкви, с колокольни которой просматривался весь двор и офицерские помещения, комитет учредил наблюдательный пункт. Драгуны, по существу, оказались в окружении.
Комитет также учел, что со стороны дурбенского дворца возможно нападение на город, и поручил оборону этого участка лучшей боевой дружине под командованием А. Ерданса. Железнодорожник Бекер со своим отрядом занял позиции на дровяных складах у вокзала, откуда хорошо видны дурбенская дорога и Рижская улица.
Рано утром 2 декабря стянутые на штурм гостиницы Экмана дружинники открыли по ней огонь. Зазвенели стекла офицерских покоев. Офицеры не выдержали и перешли в кирпичное здание (во дворе гостиницы, где размещались 45 драгун 4-го Псковского драгунского полка с лошадьми). Положение осажденных становилось критическим.
Я был свидетелем того, как барон Рэден с двенадцатью драгунами из дурбенского дворца пытались оказать помощь Миллеру.
В 10 часов утра дружинники заметили приближающихся драгун. Вот они совсем близко: различимы их лица, суровые, надменные, злые. Когда драгуны поравнялись с засадой, Ерданс крикнул:
— Ребята, цельтесь в коня барона! Пусть немецкий свистун попляшет на своих собственных ногах перед нами! Но сам Ерданс не выдержал, выскочил из укрытия и выстрелил.
Конь Радена упал и придавил седока. Придавленный к земле барон нечеловеческим голосом взывал о помощи. Смертельно раненный конь колотил седока о мостовую. Драгуны спешились и залегли в кювете. Несколько драгун вытащили барона из-под коня и на другой лошади отправили его в дурбенское логово.
Перестрелка продолжалась. Ветер, снег били в глаза. Пули дружинников не настигали спешившихся драгун, и дружинники перешли на другие позиции. Не получив подкрепления, драгуны поспешно отступили. В момент перехода на новые позиции А. Ерданс был ранен.
Ревком обезоружил и арестовал всех полицейских чиновников. Здание полицейского управления разрушили, судебно-следственные документы сожгли. Уничтожили два склада спиртных напитков. Полностью заняли железнодорожную станцию. Запрещено было отправлять поезда в Ригу.
Город полностью находился в руках революционеров. Дружинники овладели тюрьмой и выпустили на свободу всех политических заключенных. Освобождены были Я. Озол, Фриц Ланге, Жан Лукшевиц, Карл Вацетис, Каспаре и другие. Дружинники превратили тюрьму в укрепленный пункт, а улицы, прилегающие к ней и к базарной площади, опутали проволокой.
4 декабря утром два драгуна пытались пробраться во дворец за мясом, но были обстреляны дружинниками. Миллер, дрожа за свою шкуру, запретил драгунам стрелять и вызвал к себе через владельца гостиницы Креманса. В осажденную гостиницу вошли Креманс и члены управы Блументал и учитель Гроте.
— Господин голова, попытайтесь еще раз убедить революционеров разрешить нам выйти из города, — попросил Миллер.
Но комитет отклонил эту просьбу, предложив разоружиться. После отказа драгун сложить оружие ревком приступил к уничтожению очага контрреволюции: дружинники облили керосином все ближние к гостинице склады и строения и подожгли их.
Драгуны решили использовать коней для своего спасения. Они выпускали их через ворота гостиницы на Большую улицу, а сами прятались за их крупами. Отстреливаясь, они устремились в сторону базарной площади и вокзала. У ворот гостиницы был убит подполковник Миллер, на улице застрелены 19 драгун, ранены корнет Измайлов и 15 драгун. Троих взяли в плен. Остальные 8 убежали в дурбенский дворец.
Теперь дружинникам предстояло штурмовать дурбенский дворец. Было ясно: захватить дворец голыми руками невозможно. Дворец находился в двух верстах от города, на высокой горе. Подходы к нему были трудные. Для подготовки к такой операции требовались время и силы.
В это время революционному комитету донесли, что из Митавы отправлены войсковые части для спасения дурбенских баронов. По приказу комитета на расстоянии нескольких верст от города дружинники разрушили железную дорогу. Надо было задержать продвижение воинских эшелонов.
Однако контрреволюционным войскам все же удалось сосредоточить немалые силы на станции Тукум-II, откуда можно было обстреливать город и соединиться с дворцом...
Ночь жители города провели спокойно. Утром же по генеральскому приказу были даны три выстрела из пушек. Первый снаряд угодил в стену дома, где находился штаб революционных войск, два других — в соседние дома. Солдаты начали наступать по улицам Большой и Талсу, продвигаясь к центру города.
Несмотря на превосходящие вооруженные силы противника, дружинники были стойки и непреклонны. После нескольких дружных залпов по солдатам дружинники поднялись на штурм с криками «ура». Дерзость и мужество революционеров поколебали войска, они дрогнули и обратились в бегство, оставив дружинникам одну пушку на Большой улице, в районе городского парка.
Генерал убедился, что невозможно победить лобовым ударом, и пошел на хитрость. Парламентер генерала предложил дружинникам вступить в переговоры. Часть лучше вооруженных дружинников заявила, что будет драться до последнего. Слабо вооруженные дружинники и те, кто не имел оружия, настаивали на мирных переговорах. Обсуждение предложения генерала затянулось. Сплоченность революционных сил была нарушена...
Пока дружинники судили да рядили, на помощь генералу подоспели две роты Вентспилсского полка. Генерал выиграл время и, не дожидаясь ответа, снова начал наступать вдоль берега озера к центру города. С другой, противоположной стороны барон Раден с ротой капитана Глиндзича тоже начал продвижение к городу. Наше положение становилось крайне тяжелым. Революционный комитет принимает решение: чтобы сохранить силы — начать переговоры.
Генерал уже предъявил ультиматум: освободить пленных солдат, вернуть отобранное у них оружие и сдать все оружие, имеющееся у комитета; приезжим крестьянам в 24 часа оставить город; выдать останки павших в бою солдат; в момент вступления царских войск в город граждане должны выйти им навстречу без оружия.
Комитет в свою очередь выставил свои требования: отменить военное положение и эвакуировать воинские части из города; предать суду баронов Рекке и Радена за убийство безоружных людей; разрешить дружинникам беспрепятственно оставить город; отменить репрессии и не привлекать к ответственности ни одного революционера.
Первые два пункта генерал отклонил, как относящиеся к компетенции губернатора Бекмана, но обещал переговорить с губернатором. Остальные условия в основном принял.
Генералу было разрешено войти в город. На базарной площади перед толпою мирных жителей генерал сказал речь. Он призывал всех вернуться в свои дома и спокойно приступить к делам. Обещал никого не преследовать и не привлекать к ответственности.
В то время как в центре города генерал говорил елейные речи, на окраине бароны Рекке и Раден творили злодейскую расправу. Жгли дома и убивали неповинных граждан, в том числе женщин и детей. На улице Раудас сожгли дома Блёднека и Вейнберга, убили семьи Шенфельда и Якоба Бекериса из села Апшу. Закололи насмерть мальчика — Адольфа. По рассказам очевидцев, в истязаниях, пытках и убийствах беззащитных людей с зверским садизмом участвовали баронессы, переодетые в офицерские шинели.
Вскоре царское правительство прислало дополнительно в Латвию карательные войска под командованием генерала Орлова. Войскам и немецким баронам было предоставлено неограниченное право убивать без суда и следствия, чем широко пользовались озверелые графы Пален и Медем, кровожадные бароны.
По данным некоторых исследователей, без суда и следствия бароны и графы замучили и убили в Тукумском уезде свыше 200 человек.
Потом началась судебная расправа над революционерами. Бароны и графы возглавили царский военный суд, они беспощадно мстили за пережитый страх.
14 февраля 1906 года закончился большой процесс против 115 революционеров. В тот же день на площади у тюрьмы были расстреляны 17 активистов тукумского вооруженного восстания. Остальных приговорили к разным срокам тюремного заключения, к каторге и ссылке на вечное поселение в Сибирь...
В конце 1906 года случайно попал в руки жандармов Адольф Ерданс. Его все знали как смелого и мужественного революционера, выдающегося организатора вооруженного восстания. В застенках рижской тайной полиции главный инквизитор Грегус — начальник охранки — лично выжигал знаки на теле революционера. Ерданс был непреклонен и молчал. Как рассказывали вышедшие из тюрьмы, в день его казни в камеру вошел тюремный священник и, подставляя крест для поцелуя, произнес:
— Дитя мое...
— Я не ваш, а народный, — перебил Ерданс.
— Я слуга господа, в последний час покайся, и господь бог простит тебя, — продолжал уже скороговоркой священник.
— С холуями бога не желаю говорить. Я сам, святой отец, доложу богу о ваших зверствах, — ответил Ерданс и отвел руку священника.
Через час Ерданса повесили в рижской Центральной тюрьме. Это была большая утрата для партии и революции.
После того как открытые революционные выступления в Тукумском уезде были подавлены, началась партизанская борьба с царскими карательными войсками. Курляндский губернатор Бекман был отстранен от должности за то, что не сумел пресечь действия партизан.
Высокую оценку революционному движению в Латвии в первой русской революции дал В. И. Ленин. В статье «Юбилейному номеру «Zihra» («Борьба») — старейшей коммунистической газете Латвии — Ленин писал в 1910 году: «Во время революции латышский пролетариат и латышская социал-демократия занимали одно из первых, наиболее видных мест в борьбе против самодержавия и всех сил старого строя»2.
Великие, незабываемые дни. Сборник воспоминаний участников революции 1905 — 1907 годов. М.. 1970. с. 105 — 115
Примечания:
1 13 января 1905 года полиция и солдаты унтер-офицерского батальона расстреляли 80-тысячную демонстрацию рижских рабочих, протестовавших против кровавого преступления царизма 9 января 1905 года. Во время демонстрации в Риге было убито 70 и тяжело ранено около 200 человек. Ред.
2 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 19, с. 305. Ред.