И грянула буря!
Ленин с Крупской идут в библиотеку на Гран-рю. По дороге встречают Луначарского с женой.
- Революция! В России революция! - восклицает Луначарский.
А выскочивший из-за угла мальчишка-газетчик оглашает улицу пронзительными криками:
- Революсьон ен Рюсси! Революсьон ен Рюсси!
В этот день, 23 января, “Трибюн де Женев” сообщает о том, что произошло накануне в Петербурге.
...За несколько дней до того из заграничных и легальных русских газет Владимир Ильич узнал, что забастовали путиловцы. Стачка вспыхнула из-за увольнения заводской администрацией четырех рабочих. Стихийно начавшееся движение охватило другие заводы.
“Из иностранных газет узнали,- сообщает в Петербург Крупская,- что на Путиловском заводе стачка”. Ее интересует: “Есть ли у комитета там связи?” Ибо о стачке необходимы подробные сведения для газеты “Вперед”. Причем как можно быстрее. “Приложите все усилия,- просит она,- чтобы организовать писание корреспонденции самими рабочими” [153].
Едва ли не в каждой корреспонденции об этих событиях встречал Ленин имя Гапона, совсем недавно неизвестного священника церкви при петербургской пересыльной тюрьме. Теперь он стоял во главе организации “Собрание фабрично-заводских рабочих города Санкт-Петербурга”. Учреждена была она, как гласил ее устав, якобы “для трезвого и разумного проведения членами собрания свободного от работ времени с действительной для них пользою как в духовно-нравственном, так и в материальном отношении”.
Что касается “материального отношения”, то внесено было это в устав для придания “собранию” большей значимости. А вот “духовно-нравственное” воздействие действительно осуществлялось. И главным образом на средства правительства. Появилась у рабочих, благодаря этому воздействию, поддерживаемая Гапоном наивная вера в освобождение от гнета без классовой борьбы, с благословения царя. И не знали, конечно, рабочие, что их новоявленный “отец” связан с главой тайного политического сыска.
Под свежим впечатлением только что прошедшего собрания рабочих Семянниковского завода Ленину написали в Женеву из-за Невской заставы. Ему сообщили, что в Питере началось широкое стачечное движение, что каждый день то на одном, то на другом заводе вспыхивает забастовка.
Владимир Ильич узнал из этого письма: “Вышли листки от Петербургского комитета: два - к прядильной фабрике Шау и один - к путиловским рабочим” [154].
Отпечатанные на гектографе и распространявшиеся в Петербурге листовки, о которых сообщили Ленину, призывали прядильщиков:
“...Соединимся же вместе против наших врагов... И в этой борьбе нас поддержат рабочие других фабрик и заводов, потому что у всех рабочих одни и те же враги - хозяева-капиталисты и царь с его жандармами и полицией...
Да здравствует стачка! :
Долой грабителей-капиталистов!
Долой самодержавие!
Да здравствует братский союз всех рабочих!” [155]
А листовка, обращенная к путиловцам,- та самая, о которой написал Ленину питерский рабочий,- звала к борьбе:
“Пора, пора уже сбросить нам с себя непосильный гнету полицейского и чиновничьего произвола! Нам нужна политическая свобода, нам нужна свобода стачек, союзов и собраний; нам необходимы свободные рабочие газеты. Нам необходимо народное самоуправление (демократическая республика)...” [156]
Когда забастовали петербургские заводы, Гапон, чтобы не разоблачить себя в глазах рабочих, вынужден был публично их поддержать. Но уже родился замысел грандиозном авантюры. Претворить ее в жизнь взялся Гапон. Он выступил перед рабочими с призывом:
- К царю - за защитой!
Этот призыв рабочие восприняли как спасение от всех! бед, как выход из тяжелого положения.
Ленин узнал обо всем из письма к нему С. Гусева - секретаря Петербургского комитета партии. Тот сообщал: “Из прилагаемой при сем вырезки Вы увидите, как обстоят дела в Питере. Добавьте, что забастовали Обуховский, Семянниковский, мастерские Варшавской ж. д., как говорят, Патронный завод и Новое адмиралтейство”. Гусев писал о проклятом Гапоне, “который приобрел большую популярность благодаря тому, что ему разрешают свободно устраивать собрания рабочих... и говорить там не только профессионального характера речи, а также и политические” [157]. Он высказывал Владимиру Ильичу свои подозрения о причастности Гапона к охранке. С тревогой сообщал, что тот назначил на воскресенье шествие к Зимнему дворцу для подачи царю петиции...
Большевики пытались удержать рабочих от выступления. В листовке, распространенной в российской столице, они предупреждали: “Такой дешевой ценой, как одна петиция, хотя бы и поданная попом от имени рабочих, свободу не покупают. Свобода покупается кровью, свобода завоевывается с оружием в руках, в жестоких боях. Не просить царя и даже не требовать от него, не унижаться перед нашим заклятым врагом, а сбросить его с престола и выгнать вместе с ним всю самодержавную шайку - только таким путем можно завоевать свободу” [158].
В то время, когда печаталась и распространялась по Питеру эта большевистская листовка, Ленин писал в Женеве статью “Петербургская стачка”. Она предназначалась для ближайшего номера газеты “Вперед”. Владимир Ильич отмечал “поразительно быстрый переход движения с чисто экономической почвы на политическую...”. Констатировал “громадную солидарность и энергию десятков и сотен тысяч пролетариата...” [159] Подчеркивал, что “примитивность социалистических воззрений у некоторых руководителей движения, живучесть наивной веры в царя у некоторых элементов рабочего класса не уменьшают, а скорее усиливают значение пробивающегося революционного инстинкта пролетариата” [160].
Эти строки Ленин написал за сутки до 9 (22) января...
Воскресным утром в разных районах Петербурга собрались празднично одетые рабочие. С ними были жены, дети. Они принесли хоругви, царские портреты. На рассвете манифестанты двинулись в путь. Шли медленно - с таким расчетом, чтобы к двум часам всем колоннам собраться на Дворцовой площади.
Не знали рабочие, что за день до этого в столицу были введены войска. Что свыше сорока тысяч солдат и казаков уже заняли подступы к Зимнему дворцу. И едва передние колонны достигли Дворцовой площади, как раздался залп, за ним второй, третий. Расправа началась и в других концах города...
Первые сообщения из Петербурга в “Трибюн де Женев” отрывочны и скупы. Но даже по этим вестям Владимир Ильич оценивает разыгравшиеся события как начало революции в России.
Еще до Кровавого воскресенья Ленин писал о том, что она стоит на пороге буржуазно-демократической революции и что о близости революционного взрыва свидетельствуют, в частности, сложившиеся в стране экономические условия.
В России развивается крупная капиталистическая промышленность, оснащенная современными машинами. По степени концентрации производства она превосходит промышленность многих европейских стран. В России капиталистические отношения проникли и в сельское хозяйство. И все же она продолжает оставаться отсталой аграрной страной, где сохраняются крепостнические пережитки, а помещичье-дворянские латифундии тормозят ее экономический прогресс. Они служат источником полукрепостнической эксплуатации, угнетения крестьянства. Царское же самодержавие, являясь диктатурой крепостников-помещиков, стоит на страже полуфеодальных порядков. Между ростом производительных сил и полукрепостническими производственными отношениями в деревне, между господствующим в стране самодержавием и потребностями общественного развития давно уже, утверждает Ленин, существует непримиримое противоречие. И разрешить его призвана буржуазно-демократическая революция.
Революционный взрыв, предсказывал Владимир Ильич, будет ускорен поражением царизма в русско-японской войне. Эта война, писал он, наглядно вскрыла гнилость самодержавия, показала, что выход из тупика, в который царизм завел страну, может быть найден только ценой его свержения. Всего за восемь дней до расстрела манифестации в Петербурге в связи с падением Порт-Артура Ленин заявил: “Русский народ выиграл от поражения самодержавия. Капитуляция Порт-Артура есть пролог капитуляции царизма” [161]. Он писал: самодержавие ослаблено, в революцию начинают верить самые неверующие, эта всеобщая вера есть уже начало революции.
И тут - первые сообщения о кровавой расправе с рабочими в Петербурге.
“Мы пошли туда,- вспоминает Крупская,- куда инстинктивно потянулись все большевики, до которых долетела весть о питерских событиях,- в эмигрантскую столовку Лепешинских. Хотелось быть вместе. Собравшиеся почти не говорили между собой, слишком все были взволнованы. Запели: “Вы жертвою пали...”, лица были сосредоточенны. Всех охватило сознание, что революция уже началась, что порваны путы веры в царя, что теперь совсем уже близко то время, когда “падет произвол, и восстанет народ, великий, могучий, свободный...”” [162].
Любой русский эмигрант может сказать, где находится эта столовая. Тут заседает обычно Женевская большевистская группа. Тут читаются доклады, лекции, рефераты. И вот в этой столовой, где с утра до вечера толпится народ, Ленин обсуждает с товарищами пришедшие из России ошеломляющие вести.
“С одной стороны, конечно,- пишет Луначарский,- все сердца затрепетали скорбным гневом, но вместе с тем вся дальнейшая перспектива вырисовывалась с отчетливой ясностью. Прежде всего, конечно, сделал все надлежащие выводы сам Владимир Ильич. Его зоркий ум, вооруженный марксистским анализом, позволил нам, можно сказать, в первые дни, если хотите, даже в первые часы осмыслить все событие. Под его руководством мы поняли, что это будет не только для петербургского, но для всероссийского пролетариата концом всяких предрассудков относительно самодержавия, межой, за которой начинается история революционной борьбы пролетариата уже не кружками и группами, а всем его массивом” [163].
Из столовой Лепешинских Владимир Ильич торопится в наборную газеты “Вперед”. Помещается она тут же, где живет большинство членов редакции.
Набор очередного номера уже готов. Француз Жан собирается отвезти его в типографию.
- Добрый день,- приветствует Ленина наборщик Михаил Ханин,- поздравляем с революцией на родине!..
- Это ваше приветствие и надо добавить в третий номер, без этого нельзя же выпустить газету!
Все направляются к установленному на переносных досках набору. Ханин выбрасывает набранный петитом материал “почтового ящика”. Освободившееся место отводит для заметки, которую держит в руках Ленин.
Через пятнадцать - двадцать минут все готово. Ханин отправляет набор в печать. В очередной номер газеты “Вперед” заверстана заметка Ленина “Революция в России”. Она гласит:
“Петербургское рабочее движение шло за эти дни поистине семимильными шагами. Экономические требования сменяются политическими. Стачка становится всеобщей и приводит к неслыханно колоссальной демонстрации; престиж царского имени рушится навсегда. Начинается восстание. Сила против силы. Кипит уличный бой, воздвигаются баррикады, трещат залпы и грохочут пушки. Льются ручьи крови, разгорается гражданская война за свободу. К пролетариату Петербурга готовы примкнуть Москва и Юг, Кавказ и Польша. Лозунгом рабочих стало: смерть или свобода!
Сегодняшний и завтрашний день решат многое. Каждый час меняет положение. Телеграф приносит захватывающие дух известия, и всякие слова кажутся теперь слабыми по сравнению с переживаемыми событиями. Каждый должен быть готов исполнить свой долг революционера и социал-демократа.
Да здравствует революция!
Да здравствует восставший пролетариат!” [164]
Владимир Ильич живет теперь особенно напряженной жизнью: от одного выпуска “Трибюн де Женев” до другого. Из нее, а также из приходящих в Женеву зарубежных газет узнает он подробности расстрела питерских рабочих. Английские и немецкие корреспонденты считают, что русская полиция умышленно позволила разрастись стачечному движению, что российское правительство стремилось вызвать кровавую расправу, само создавало наиболее выгодные для такой расправы условия. И Ленин отмечает: “Очень вероятно, что это правда. События кровавого дня 9 января замечательно подтверждают это” [165].
С волнением читает он в газетах, что в России события развиваются с поразительной быстротой, что вопреки правительственным сообщениям во многих и многих местах столицы лилась кровь, что столкновения рабочих с войсками становились все ожесточеннее, что пролетариат вооружается. Ленин делает выписки из статьи очевидца, опубликованной в “Нойе фрайе прессе”, из “Матэн” и “Франкфуртер цайтунг” - о поведении либералов перед 9 января, из “Таймс” - о развитии движения после Кровавого воскресенья и о настроении войск. “Фоссише цайтунг” приносит сообщение о том, что волнения охватывают уже и провинцию.
А из Петербурга в Женеву идут письма товарищей. И в них - подробности событий, происшедших воскресным днем в Петербурге, сообщения о бурном росте революционного движения. “Рабочий класс,- заявляет Ленин,- получил великий урок гражданской войны; революционное воспитание пролетариата за один день шагнуло вперед так, как оно не могло бы шагнуть в месяцы и годы серой, будничной, забитой жизни. Лозунг геройского петербургского пролетариата “смерть или свобода!” эхом перекатывается теперь по всей России” [166].
Множество выписок на четвертушках листов лежит на столе Ленина, когда пишет он статьи и заметки: “Что происходит в России?”, “Поп Гапон”, “План петербургского сражения”, ““Царь-батюшка” и баррикады”, “Первые шаги”, “Канун кровавого воскресенья”, “Число убитых и раненых”. Под общим названием “Революционные дни” публикует Ленин эти статьи и заметки в газете “Вперед”. Владимир Ильич ведет на ее страницах дневник русской революции...
Примечания:
[153] “Пролетарская революция”, 1925, № 3(38), с. 38.
[154] В.И. Ленин, Полн. собр. соч.. т. 9, с. 222.
[155] “Листовки петербургских большевиков”, т. 1, с. 150-151.
[156] Там же, с. 152.
[157] “Революция 1905-1907 гг. в России. Документы и материалы.Начало первой русской революции. Январь-март 1905 года. М., 1955, с. 8.
[158] “Листовки петербургских большевиков”, т. 1, с. 158.
[159] См. В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 9. с. 176.
[160] Там же, с. 176-177.
[161] Там же, с. 158.
[162] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 95-96.
[163] А. В. Луначарский. Воспоминания и впечатления М., 1968, с. 104 - 105.
[164] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 9, с. 178.
[165] Там же, с. 210-211.
[166] Там же, с. 201-202.