На прямую дорогу
Усиление реакции, ее временное торжество при классовой борьбе, заявляет Ленин, не могло не сопровождаться ослаблением всех революционных организаций, в том числе и социал-демократической. Оно не могло не вызвать идейного шатания, разброда. Но ряд признаков свидетельствуем уже о постепенном преодолении кризиса. “Партия,- пишет в “Пролетарии” Владимир Ильич,- вступает снова на прямую дорогу - последовательного и выдержанного руководства революционной борьбой социалистического пролетариата” [95].
Большевики собирают сейчас силы для новых революционных битв. Меньшевики же отрекаются от идей революционной социал-демократии. Аксельрод, не выходя пока из партии, признается в письме Плеханову: “Не провозглашая ее обреченной на гибель, мы должны, однако, считаться с такой перспективой и не солидаризовать нашего дальнейшего движения с ее судьбой” [96].
В “Голосе социал-демократа” - заграничном печатном органе меньшевиков - Ленин отчеркивает рекомендации Плеханова и Дана о необходимости поддержки буржуазии рабочим классом. “Дан и Плеханов,- указывает Ленин, -пытаются осторожненько, не называя прямо вещи их именами, оправдать меньшевистскую политику зависимости пролетариата от кадетов” [97].
Ленин немедленно откликается на их статьи. В “Пролетарии” он развенчивает “тактические выводы”, пропагандируемые “Голосом социал-демократа”. Он использует для полемики с меньшевиками и трибуну большого зала “Хандверк” на авеню дю Май.
Еще в первую свою эмиграцию Владимир Ильич не раз читал рефераты в этом зале, вмещающем несколько сотен человек. Он обобщил тогда здесь опыт Парижской коммуны. говорил об ее уроках, которые следовало учесть русским революционерам. Здесь присутствовал он и на интернациональном митинге солидарности, созванном в январе 1905 года, после расстрела в Петербурге манифестации рабочих. Здесь читал рефераты “О тактике партии по отношению к булыгинской Думе”, о политических событиях в охваченной революцией России.
На сей раз тема публичного выступления Ленина в зале “Хандверк” - “Оценка русской революции и ее вероятное будущее”.
“Зал был переполнен,- описывает этот вечер живущий в Женеве болгарский революционер Павел Нончев.- Среди присутствующих был Плеханов с женой Розалией Марковной...
Вспоминаю, как Владимир Ильич быстро поднялся на сцену и, оглядев зал, сразу начал говорить о причинах неудачи революции. В своем докладе он беспощадно критиковал меньшевиков. В зале были меньшевики, но никто из них не осмелился возразить или перебить Ленина. А Ленин продолжал говорить. Я как сейчас вижу это собрание. Он говорил с жаром, подчеркивая мысли энергичным жестом левой руки, останавливая взгляд на слушателях. В притихшем зале слышался только голос Ленина” [98].
О чем же говорит он в этот вечер?
“Ленин рассмотрел вопрос о русской революции и перспективах ее развития,- сообщит сидящий в зале рядом с Нончевым его земляк Иван Чонос.- Исключительное впечатление произвела его огромная вера в силы русской революции, несмотря на временное торжество реакции. Значительный интерес вызвали сделанный Лениным глубокий анализ великого классового поединка между русским пролетариатом и царизмом и та аргументация, которой Ленин подкреплял свои мысли” [99].
Еще ранее, на страницах “Пролетария”, Владимир Ильич обобщил уроки первой русской революции. Одну за другой опубликовал он в газете статьи: “На прямую дорогу”, “О “природе” русской революции”, “По торной дорожке!”. Ленин заявил: “...периодами временного затишья в массовом действии мы должны воспользоваться, чтобы критически изучить опыт великой революции, проверить его, очистить от шлаков, передать его массам как руководство для грядущей борьбы” [100]. Только путем революционной борьбы масс можно добиться сколько-нибудь серьезных улучшений в жизни рабочих и в управлении государством. Таков первый и основной урок русской революции. Она учит также тому, что недостаточно подорвать, ограничить царскую власть, ее надо уничтожить. А это возможно лишь при тес ном союзе пролетариата и крестьянства.
Все классы общества выступили открыто в революции показали свою природу, обнаружили, каковы их настоящие стремления. И теперь “без выяснения классовой природы наших политических партий, без учета интересов и взаимного положения классов в нашей революции нельзя сделать ни шагу вперед в деле определения ближайших задач и тактики пролетариата” [101].
Обо всем этом Ленин говорит в зале “Хандверк”.
Когда он кончает, свидетельствует Павел Нончев, публика под впечатлением его слов несколько секунд молчит, а затем вдруг вспыхивают бурные аплодисменты.
Поднимается Плеханов:
- Я должен ответить!
- Пожалуйста,- спокойно указывает ему на сцену Владимир Ильич.
Плеханов говорит около часа. Но не в силах ослабить он впечатление от блестящей речи Ленина.
А Владимир Ильич вскоре публикует в “Пролетарии” статью “К оценке русской революции” - ту самую, которую еще в апреле 1908 года напечатал в краковском журнале польской социал-демократии “Пшегляд соцьялдемократычны”. В этой статье он развенчивает иллюзии мелкобуржуазной демократии, показывает (в который уже раз!) контрреволюционный характер русской буржуазии.
“...Тот слой, который составлял ядро революционной демократии в Европе,- цеховое городское ремесло, городская буржуазия и мелкая буржуазия,- утверждает Ленин,- в России должны были повернуть к контрреволюционному либерализму. Сознательность социалистического пролетариата, идущего рука об руку с международной армией социалистического переворота в Европе,- крайняя революционность мужика, доведенного вековым гнетом крепостников до самого отчаянного положения и до требования конфискации помещичьих земель,- вот какие обстоятельства бросили русский либерализм гораздо сильнее, чем европейский, в объятия контрреволюции” [102].
Ленин дает ясный и четкий ответ, в каком направлении должна вести работу партия на основе опыта революции:
- Мы должны заявить открыто и во всеуслышание, в поучение колеблющихся и падающих духом, в посрамление ренегатствующих и отходящих от социализма, что рабочая партия видит в непосредственно-революционной борьбе масс, в октябрьской и декабрьской борьбе 1905 года, величайшие движения пролетариата после Коммуны, что только в развитии таких форм борьбы лежит залог грядущих успехов революции, что эти образцы борьбы должны служить нам маяком в деле воспитания новых поколений борцов” [103].
Вскоре после выступления в зале “Хандверк” Ленин едет из Женевы в Париж. Там, на собрании, организованном бюро социал-демократической группу читает он реферат о характере русской революции. В Берне тема его выступления перед эмигрантской и студенческой колонией - два пути экономического и политического развития России. В Лозанне почти сто двадцать человек слушают его реферат “Русская революция и перспективы ее”.
Всюду дает Ленин бой меньшевикам-ликвидаторам. Горячо выступает против их проповеди легального существования партии, так как на деле это привело бы к ее гибели. Он опровергает утверждения ликвидаторов о том, что в России задачи буржуазно-демократической революции могут быть решены якобы сверху, путем реформ, что для социалистической революции в стране вообще нет условий.
Ленин обнажает в своих рефератах подлинную сущность и тех большевиков, что впали в другую крайность, требуя отзыва рабочих депутатов из Государственной думы, ее бойкота. Так называемых отзовистов, выступающих против легальных форм борьбы, он квалифицирует как ликвидаторов наизнанку.
Рефераты в Париже, Женеве, Берне, Лозанне... И вот Ленин уже в Лондоне. “Развернувшаяся дискуссия по философским вопросам,- сообщает Крупская,- требовала скорейшего выпуска той философской книжки, которую начал писать Ильич. Ильичу надо было достать некоторые материалы, которых не было в Женеве, да и склочная эмигрантская атмосфера здорово мешала Ильичу работать, поэтому он поехал в Лондон, чтобы поработать там в Британском музее и докончить начатую работу” [104].
В Лондон Ленину сообщают: Богданов в Женеве выступит с рефератом. Владимир Ильич считает, что разногласия в Большевистском центре по философским вопросам дошли до такой степени, что публичное отмежевание от эмпириокритиков и эмпириомонистов необходимо. Но он не может прервать работу над книгой. Выступить же на обсуждении реферата сумеет Дубровинский - Иннокентий. Ведь тот придает громадное значение партии, полностью разделяет его, Ленина, политические убеждения и философски взгляды, понимает его с полуслова. И на четвертушке лисы Владимир Ильич пишет для Дубровинского “Десять вопросов референту” - тезисы для выступления в Женеве. Ом настолько хорошо изучил своих противников, что предугадывает, о чем Богданов поведет речь.
Листок с тезисами пересекает Ла-Манш. Его доставляют в Женеву. Дубровинский внимательно прочитывает его, делает на полях пометки, снова читает то, что следует заявить:
“1. Признает ли референт, что философия марксизма есть диалектический материализм?
Если нет, то почему не разобрал он ни разу бесчисленных заявлений Энгельса об этом?
Если да, то зачем называют махисты свой “пересмотр” диалектического материализма “философией марксизма”?
2. Признает ли референт основное деление философских систем у Энгельса на материализм и идеализм?..
3. Признает ли референт, что в основе теории познания диалектического материализма лежит признание внешнего мира и отражения его в человеческой голове?..” [105]
Иннокентий согласен с этими и другими вопросами, предложенными в качестве тезисов его выступления, как и с тем, которым завершается ленинский листок:
“Подтверждает ли референт тот факт, что махизм не имеет ничего общего с большевизмом? что против махизма неоднократно протестовал Ленин?..” [106]
Дубровинский выступает после Богданова. Резка, но аргументированна его речь. От имени Ленина и его сторонников он публично отмежевывается от махистов и заявляет: большевизм не имеет ничего общего с философским направлением Богданова.
Ленин же продолжает работать в Лондоне, в библиотеке Британского музея. Ему приносят из хранилищ книги, которых нет в Швейцарии. Он изучает их, делает множество выписок. И так почти целый месяц. “Своей поездкой в Лондон,- сообщает Крупская,- Ильич был доволен - удалось собрать нужный материал...” [107] Он сам напишет о том же сестре Марии: “Поработал я много над махистами и думаю, что все их (и “эмпириомонизма” тоже) невыразимые пошлости разобрал” [108].
Владимир Ильич пишет “Материализм и эмпириокритицизм”- книгу, в которой он “поставил себе задачей разыскать, на чем свихнулись люди, преподносящие под видом марксизма нечто невероятно сбивчивое, путаное и реакционное” [109]. Ей суждено стать энциклопедией современной материалистической философии.
Учитывая сложившуюся напряженную обстановку, Ленин создает эту книгу в короткие сроки. “...Положение у нас трудное,- сообщает он в Россию В. Воровскому.- Надвигается раскол с Богдановым. Истинная причина - обида на резкую критику на рефератах... его философских взглядов” [110]. Богданов, а с ним и Алексинский “строят раскол на почве эмпириомонистической-бойкотистской. Дело разразится быстро. Драка на ближайшей конференции неизбежна. Раскол весьма вероятен” [111].
Ленин спешит завершить книгу и работает над ней с утра до ночи. “Слышала здесь от видавших тебя недавно,- пишет ему из Петербурга сестра Анна,- что ты выглядишь плохо и очень переутомился. Это очень грустно. Не зарабатывайся, пожалуйста, дорогой, и побереги себя. Тебе, верно, нужен был бы отдых где-нибудь в горах и усиленное питание. Устрой себе это. Ну, пусть попозже выйдет философия (речь идет о книге “Материализм и эмпириокритицизм”). Не послать ли тебе денег?..” [112]
Встревожена поступающими из Женевы вестями и мать. “Дорогой мой,- обращается она к сыну,- не слишком ли много сидишь ты за работой,- это вредно для тебя, надо больше отдыхать, гулять, не забывай этого, прошу тебя” [113].
Но как ни много времени отдает Владимир Ильич книге, не только ею занимается он сейчас. Не упускает возможность выступить против выходящих за пределами России меньшевистских, эсеровских и прочих изданий, обладающих, по его убеждению, весьма убогим “теоретическим” багажом. Он подвергает сокрушительной критике тех, кто каждой строкой своих писаний демонстрирует теоретическую несостоятельность, неумение “применить основные принципы теории и тактики к изменившимся обстоятельствам”, неумение “вести пропагандистскую, агитационную и организационную работу при условиях, резко отличных от тех, которые мы пережили недавно” [114].
- Есть ли надежда на вооруженное восстание в более или менее ближайшем будущем?
Этот вопрос ставит созданная группой эсеров газета “Революционная мысль”. И сама же на него отвечает:
- Нет такой надежды.
Ленин подчеркивает эти строки. Он тотчас же откликается на них в “Пролетарии”:
“Люди, очевидно, никогда не задумывались над объективными условиями, порождающими сначала широкий политический кризис, а потом, при обострении этого кризиса, гражданскую войну. Люди заучили наизусть “лозунг” вооруженного восстания, не поняв значения и условий применимости этого лозунга. Поэтому так легко и бросают они непродуманные, на веру взятые, лозунги после первых же поражений революции. А если бы эти люди ценили марксизм, как единственную революционную теорию XX века, если бы они поучились истории русского революционного движения, то они увидели бы различие между фразой и развитием действительно революционных лозунгов” [115].
Ленин обращает внимание на то, что лозунг восстания социал-демократы поставили только после январских событий 1905 года, “когда ни единому человеку нельзя уже было сомневаться в том, что общенациональный политический кризис разразился, что он обостряется в непосредственном движении масс не по дням, а по часам”. И действительно, “в несколько месяцев этот кризис довел до восстания” [116].
Он призывает внимательно следить за развитием нового политического кризиса, учить массы на уроках 1905 года, подчеркивать неизбежность “перехода всякого острого кризиса в восстание и укреплять организацию, которая бросит этот лозунг в момент наступления кризиса” [117].
Владимир Ильич считает бесплодным ставить сейчас вопрос: есть ли надежда на революцию в ближайшем будущем? Нынешнее положение дел в России таково, что на предсказания не отважится ни один сколько-нибудь вдумчивый социалист. Он заявляет, что “без пересоздания аграрных отношений, без полной ломки старого земельного строя Россия жить не может, а жить она будет”[118]. Кто совершит эту ломку? Столыпин путем своих аграрных реформ? Или произведут ее под руководством рабочих сами крестьяне? Дело социал-демократов - внедрить в массы ясное понимание “экономической основы нарастающего кризиса и воспитывать серьезную партийную организацию, которая бы помогла народу усвоить богатые уроки революции и способна была руководить им в борьбе, когда созреют зреющие силы для новой революционной “кампании””[119].
Владимир Ильич пишет об этом в статье, которой открывается тридцать второй номер “Пролетария”, вышедший 15 июля 1908 года.
Не прекращая работу над “Материализмом и эмпириокритицизмом”, Ленин завершил большую статью “Аграрный вопрос в России к концу XIX века”. Она призвана, по его собственным словам, “подвести итоги марксистскому исследованию, указать место каждой сколько-нибудь крупной черты нашей сельскохозяйственной экономики в общем строе русского народного хозяйства, обрисовать общую линию развития аграрных отношений в России и вскрыть те классовые силы, которые определяют так или иначе это развитие” [120].
Рукопись статьи отправлена в Россию, в редакцию Энциклопедического словаря братьев Гранат. Но не знает еще Ленин, что цензура не позволит ее опубликовать, что пройдет целых десять лет, прежде чем она выйдет отдельной брошюрой.
Подобная же судьба ждет и другую его работу - “Аграрную программу социал-демократии в первой русской революции 1905-1907 годов”. В ней Ленин теоретически обосновал необходимость национализации земли, показал ее экономическое и политическое значение, проанализировал новейшие данные о землевладении в России, обосновал необходимость революционной ломки аграрных отношений. Он подробно рассмотрел основные этапы развития аграрной программы российской социал-демократии, разъяснил, чем большевистские позиции в этом вопросе отличаются от меньшевистских.
Этот труд Владимира Ильича должен быть включен во вторую часть второго тома его сочинений “За 12 лет”. И он просит сестру Марию как можно скорее раздобыть для него “хоть один экземпляр набранной книги, все равно сверстанный или несверстанный” [121]. Он пишет ей: “Дело в том, что мне крайне необходимо теперь же, именно до осени, познакомить с этой книгой некиих лиц, которые не могут читать рукописи. Если я этих лиц до осени не познакомлю с книгой, я во всех отношениях могу многое потерять” [122].
Почему до осени? В Женеве в конце августа созывается пленум Центрального Комитета РСДРП. Ленин даст на нем бой меньшевикам, разоблачит их дезорганизаторские действия. И перед этой битвой намерен он познакомить “некиих лиц” - единомышленников - со своей работой об аграрной программе большевиков.
Не знает Ленин, когда просит прислать “хоть один экземпляр набранной книги”, что в петербургскую типографию, где она печаталась, уже нагрянула полиция, и обнаруженный ею готовый тираж целиком, за исключением одного неполного экземпляра, уничтожен “путем разрыва на мелкие части”...
И вот наступает последняя неделя августа. В Женеве собирается пленум ЦК. Ленин разоблачает на нем попытки меньшевиков ликвидировать Центральный Комитет. Вносит поправки к проекту резолюции о созыве общероссийской партийной конференции. Вносит принимаемое большинством предложение о создании Центрального заграничного бюро. В России же именно в эти августовские дни предпринимается новая попытка арестовать Ленина, если объявится он на территории империи. “Всякий, кому известно местопребывание Ульянова,- сообщают “Московские ведомости”, - обязан указать суду, где он находится” [123].
А другая газета - петербургская “Речь” в это же время - поразительное совпадение! - сообщает о предстоящем выходе новой книги Ленина - “Материализм и эмпириокритицизм”... [124] Книги, которая Владимиром Ильичей еще не завершена.
Работу над “Материализмом и эмпириокритицизмом” он по-прежнему совмещает со многими другими делами. И усталость берет свое. Он вынужден оставить ненадолго рукописи, книги, дать себе хоть короткий отдых.
Ленин отправляется в район Дьяблере на западе Бернских Альп, на границе кантонов Берн, Вале и Во. “Ездил в горы погулять,- сообщает он вскоре в Россию сестре Марии.- Дурная погода помешала пробыть там подольше. Но все же погулял превосходно. Теперь надеюсь кончить, наконец, месяца в полтора непомерно затянувшуюся мою работу” [125].
С новыми силами возвращается Ленин к рукописи. Заканчивает последние страницы, пишет предисловие.
“Целый ряд писателей, желающих быть марксистами,- обращается он к читателям,- предприняли у нас в текущем году настоящий поход против философии марксизма. Менее чем за полгода вышло в свет четыре книги, посвященные главным образом и почти всецело нападкам на диалектический материализм...
Все эти лица не могут не знать, что Маркс и Энгельс десятки раз называли свои философские взгляды диалектическим материализмом. И все эти лица, объединенные - несмотря на резкие различия политических взглядов - враждой против диалектического материализма, претендуют в то же время на то, что они в философии марксисты!” [126]
Книга еще не завершена, а Ленин уже задумывается: кто выпустит ее? Многие возникшие в России в революционную пору издательства закрыты. Их владельцы или организаторы привлечены к судебной ответственности. Те же, кто не подвергся полицейским репрессиям, проявляют осторожность.
Ленин обращается за помощью к родным, к товарищам по революционной борьбе. “Если можно, я бы попросил написать кому-либо из московских знакомых литераторов, не подыщут ли они издателя,- пишет Владимир Ильич матери.- Я теперь без связей в этом отношении” [127]. Запрашивает он и Воровского: “Не знаете ли какого-нибудь издателя, который взялся бы издать мою философию, которую я напишу?” [128] Он предполагает выпустить книгу в издательстве товарищества братьев Гранат. Но эти надежды не оправдались. “Насчет издателя дело, видимо, плохо: получил сегодня известие, что Гранат купил “историю” меньшевиков, сиречь меньшевики там взяли верх,- сообщил Ленин сестре Анне.- Ясно, что он теперь откажется от издания моей книги. Имей в виду, что я теперь не гонюсь за гонораром, т. е. согласен пойти и на уступки (какие угодно) и на отсрочку платежа до получения дохода от книги,- одним словом, издателю никаких рисков не будет” [129]. Через мать Ленин передает сестре: “В Питер я написал двум приятелям, прося их помочь в деле устройства с изданием. Поручил им списаться с Анютой, ежели что представится, через нашего общего знакомого...” [130]
Ленин готов в крайнем случае уступить даже некоторым требованиям цензуры. “Между прочим,- пишет он Анне,- если бы цензурные соображения оказались очень строги, можно было бы заменить везде слово “поповщина” словом “фидеизм” с пояснением в примечании (“фидеизм есть учение, ставящее веру на место знания или вообще отводящее известное значение вере”). Это на случай - для пояснения характера уступок, на которые я пойду” [131].
Поповщиной называет он всякое богоискательство, всякое стремление протащить в той или иной форме религиозные воззрения в марксизм. “...Владимир Ильич,- узнаем от Анны Ильиничны,- со всей резкостью обрушивается на этих “истребителей”, прося меня не смягчать ничего относительно них и с трудом соглашаясь на некоторые смягчения из-за цензурных соображений” [132].
Хотя Ленин и считает, что его работа “непомерно затянулась”, написал он ее в предельно короткий срок - с февраля по октябрь 1908 года. 27 октября он просит Анну Ильиничну: “Пришли мне, пожалуйста, адрес для пересылки рукописи моей книги. Она готова. Вышло 24 печатных листа (в 40 000 букв),- т. е. около 400 страниц. Недели в две закончу пересмотр и отправлю: хотел бы иметь хороший адрес для отправки” [133]. И еще несколько дней спустя: “Я опасаюсь послать большущую рукопись на твой личный адрес и вообще не на адрес какого бы то ни было издательства. Если можно, найди такой адрес, и я вышлю рукопись немедленно” [134].
Выбор падает на В. Левицкого - московского врача, с которым Ленин знаком уже не первый год. В его адрес он шлет из Женевы объемистую рукопись. А матери сообщает об этом в Москву, не рискуя, однако, назвать имя врача. “Анюте, пожалуйста, передай,- просит Владимир Ильич,- что философская рукопись послана уже мной тому знакомому, который жил в городке, где мы виделись перед моим отъездом в Красноярск в 1900 году. Я надеюсь, что он уже получил ее и доставил вам. Если нет, необходимо наведаться к нему, благо, живет он недалеко от вас” [135].
И вот однажды вечером приходит к Анне Ильиничне, на ее московскую квартиру, доктор Левицкий. По всем правилам медицины прибинтована на нем доставленная из Женевы рукопись.
“...Я смертельно боюсь пропажи большущей, многомесячной работы да и замедление ее меня действительно изнервливает” [136],- с беспокойством пишет Ленин. И получает наконец сообщение: рукопись доставлена, с ней все в порядке.
Но как быть с издателем? Его все еще нет. В. Бонч-Бруевич еще до того, как Ленин отправил в Россию рукопись, писал ему: “В Питере очень ждут Вашей книги” [137]. Ждут ее и в других российских городах, и здесь, в эмигрантских кругах. “...Но шансов, по всему видно, мало” [138],- вынужден признать Ленин.
“Книгу твою читаю (прочла около половины),- сообщает между тем Анна Ильинична.- Чем дальше, тем она все интереснее. Заменяю согласно твоему указанию “поповщину” “фидеизмом”; вместо “попов” ставлю “теологов”. По-моему, надо основательнее все такое выкинуть, а то книга будет нецензурной” [139].
И еще одно письмо от сестры. На сей раз наконец о том, что владелец частного издательства “Звено” Л. Крумбюгель соглашается выпустить книгу. “Самое важное теперь,- через мать наставляет сестру Ленин,- не терять времени, закрепить за собой как можно скорее издателя формальным договором и торопить издание” [140]. Но его беспокоит, как бы книга не принесла неприятностей сестре, взявшей на себя хлопоты по изданию. “При подписи договора,- предостерегает он родных,- советую Ане быть осторожнее, т. е. не давать по возможности своего имени, чтобы не быть ответственной по законам о печати (и не отсидеть в случае чего...). Нельзя ли договор на мое имя написать, а Анюту обойти вовсе, т. е. не упоминать совсем?” [141]
Еще одно опасение у Ленина: как бы цензура не прослышала, кто автор этого труда. Он пишет матери: “Насчет фамилии автора я не стою: какую угодно, мне все равно, пусть издатель выбирает” [142]. Возможность издать книгу в Москве “так завлекательна, что надо эту возможность ловить обеими руками” [143].
Примечания:
[95] В. 11. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, с. 3.
[96] “Переписка Г. В. Плеханова и П. Б. Аксельрода”, т. II, М., 1925, с. 253-254.
[97] В И. Ленин. Полн. собр. соч.. т. 17, с, 28.
[98] “Воспоминания болгарских товарищей о Ленине”. М., 1958, с. 6.
[99] Там же, с. 10.
[100] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 16, с. 411.
[101] В. И. .Ленин Полн. собр. соч., т. 17, с. 27.
[102] Там же, с. 40.
[103] Там же, с. 50.
[104] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 163.
[105] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 18, с. 5.
[106] Там же, с. 6.
[107] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 164.
[108] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 252.
[109] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 18, с. 11.
[110] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 159-160.
[111] Там же, с. 160.
[112] “Переписка семьи Ульяновых”, с. 178.
[113] Там же, с. 180.
[114] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 17, с. 142.
[115] Там же, с. 143.
[116] Там же.
[117] Там же, с. 144.
[118] Там же.
[119] Там же.
[120] Там же, с. 59.
[121] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 251.
[122] Там же, с. 251-252.
[123] “Московские ведомости” № 183, 8(21) августа 1908 г.
[124] См. “Речь” № 191, 12(25) августа 1908 г.
[125] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 253.
[126] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 18, с. 9.
[127] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 251.
[128] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 160.
[129] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 256.
[130] Там же, с. 260.
[131] Там же, с. 256-259.
[132] Там же, с. XLIII.
[133] Там же, с. 255-256.
[134] Там же, с. 256.
[135] Там же, с. 260.
[136] Там же, с. 261.
[137] “Вопросы истории КПСС”, 1961, № 4, с. 125.
[138] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 261.
[139] “Переписка семьи Ульяновых”, с. 184.
[140] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 262.
[141] Там же, с. 262-263.
[142] Там же, с. 263.
[143] Там же.