В Россию, как можно скорее!
Россия вступила в девятьсот семнадцатый год...
В первый день Нового года российские газеты выходят с политическими, дипломатическими, экономическими, военными и всякими прочими обзорами.
Почти восемь страниц отвело под них “Новое время”. “Силы наши ослаблены, благосостояние населения подорвано, многие отрасли промышленности разорены” [71],- вынуждена признать газета. И все же: война до победного конца!
Даже “Биржевые ведомости” сокрушаются сегодня: “Мы вступаем в новый год под знаком глубокого общественно-политического кризиса”. Они пишут “о полной разрухе, которая и министров сменяла, и ряд общественных эксцессов вызвала” [72]. В мрачном свете видится обозревателю либерально-буржуазных “Биржевых ведомостей” завтрашний день России.
- Какие новые горизонты откроет начинающийся 1917 год? - этот вопрос занимает корреспондента “Русских ведомостей”.
И безапелляционно на него отвечает:
- Все случившееся в прошлом году, все события самого последнего времени как бы соединились для того, чтобы придать этому вопросу особую мрачность... Никакое предвидение не в состоянии справиться с массой иксов, все более затрудняющих решение и без того запутанного уравнения... [73]
А Ленин в первый день 1917 года в доме на Шпигельгассе завершает статью “Пацифизм буржуазный и пацифизм социалистический”. Она должна быть как можно быстрее отправлена в Россию. И, вложив рукопись в конверт, Ленин делает на нем надпись: “Послать в Питер через Стокгольм особо (в первую очередь)” [74].
Статья Ленина направлена против империалистических коалиций, стремящихся истощить друг друга. Она - о пресыщении финансового капитала нейтральных стран - Соединенных Штатов Америки, Голландии, Швейцарии, гигантски нажившихся на военных поставках. “Обе империалистские коалиции,- заявляет Ленин,- награбили известное количество добычи, причем именно два главных и наиболее сильных хищника, Германия и Англия, награбили больше всего. Англия не потеряла ни пяди своей земли и своих колоний, “приобретя” немецкие колонии и часть Турции (Месопотамии). Германия потеряла почти все свои колонии, но приобрела неизмеримо более ценные территории в Европе, захватив Бельгию, Сербию, Румынию, часть Франции, часть России и пр.” [75].
Ни “масса иксов”, ни “запутанные уравнения”, о которых вещают “Русские ведомости”, не способны скрыть от Ленина истинного положения вещей. Не способны скрыть даже то, что предпринимается в строжайшей тайне: что самодержец российский вступил в контакт с Берлином, что по разным каналам ведет Николай II переговоры о сепаратном мире, который должен развязать ему руки для борьбы с революцией.
В доме на тихой цюрихской улице, шагая по комнате, выходящей окнами во двор, Ленин пытается представить себе сцену этой политической сделки между кайзером Германии и императором России.
Николай II: “Если я открыто подпишу сепаратный мир, то завтра тебе, о мой августейший контрагент, придется, пожалуй, иметь дело с правительством Милюкова и Гучкова, если не Милюкова и Керенского. Ибо революция растет... Расчет ли нам рисковать тем, что я могу потерять трон, а ты можешь потерять хорошего контрагента” [76].
Вильгельм II: “Конечно, не расчет. Да и к чему нам открытый сепаратный мир или вообще написанный на бумаге? Разве нельзя того же добиться иным, более тонким, путем? Я обращусь открыто ко всему человечеству с предложением осчастливить его благами мира. Под сурдинку я мигну французам, что я готов отдать назад всю или почти всю Францию и Бельгию за “божецкие” уступки их колоний в Африке,- а итальянцам, что они могут рассчитывать на “кусочек” итальянских земель Австрии плюс кусочки на Балканах. Я в силах добиться того, что мои предложения и планы станут известны народам: смогут ли тогда англичане удержать дальше своих западноевропейских союзников? А мы с тобой ! разделим Румынию, Галицию, Армению - Константинополя ; же тебе, о мой августейший брат, все равно, как ушей, не увидать!..” [77]
Был или не был на самом деле такой разговор? Разве столь уж это важно? Существенно, что именно так пошли дела. Об этом Ленин и пишет в “Социал-демократе”: “Мы за демократический мир. И именно поэтому мы не хотим лгать народам... Мы будем говорить правду: что демократический мир невозможен, если революционный пролетариат Англии, Франции, Германии, России не свергнет буржуазные правительства... На очередь дня - не по нашей воле, не в силу чьих-либо планов, а в силу объективного хода вещей - поставлено решение великих исторических вопросов прямым насилием масс, создающим новые устои, а не сделками на почве сгнившего и отмирающего старого” [78].
Номер “Социал-демократа” с этими ленинскими строками выходит 31 января. А несколько ранее в Народном доме Цюриха, где собирается обычно местная социал-демократическая организация, готовится молодежный митинг. Он посвящен двенадцатой годовщине Кровавого воскресенья. Ленин соглашается выступить на немецком языке.
Текст он пишет заранее и, хоть владеет немецким языком свободно, просит предварительно прослушать его.
Вечером накануне митинга Ульяновы приходят к Харитоновым.
- Здравствуйте! Вот и докладчик явился,- смеясь, приветствует Владимир Ильич хозяев. И сразу же предлагает: - Что ж, сейчас и начнем. Уже восемь часов, а вам ведь рано вставать на работу.
Не мешкая, Ленин усаживается за стол. Извлекает стопку листков, исписанных мелким, размашистым, не очень разборчивым почерком. Снимает с цепочки свои большие карманные часы, кладет их перед собой. И начинает читать доклад.
“В Цюрихе,- узнаем от Крупской,- в это время было немало революционно настроенной молодежи из других стран - из Германии, Италии и пр., не хотевших принимать участия в империалистской войне, и Владимир Ильич хотел для этой молодежи осветить как можно полнее опыт революционной борьбы рабочих, показать значение Московского восстания...” [79]
Ленин описывает трагические события, предшествовавшие первой русской революции. Он говорит о ее влиянии на судьбы народов. О размахе революционного движения в России. О том, что “грядущая революция покажет еще в большей мере, с одной стороны, что только суровые бои, именно гражданские войны, могут освободить человечество от ига капитала, а с другой стороны, что только сознательные в классовом отношении пролетарии могут выступить и выступят в качестве вождей огромного большинства эксплуатируемых” [80].
Сутки спустя, на этот раз уже с трибуны Народного дома, Ленин вновь читает доклад. Обращаясь к молодежи, заполнившей просторный зал, он заявляет:
- Европа чревата революцией. Чудовищные ужасы империалистской войны, муки дороговизны повсюду порождают революционное настроение, и господствующие классы - буржуазия, и их приказчики - правительства, все больше и больше попадают в тупик, из которого без величайших потрясений они вообще не могут найти выхода... [81]
Через границы и фронты идут в эти январские дни к Ленину вести о том, как вступила в новый год Россия: о солдатах, мерзнущих в окопах; об их женах, выстаивающих в очередях за хлебом; о голодающих детях; о крестьянской нищете; о тянущихся к власти думских парламентариях, рассчитывающих конституционной монархией сменить прогнивший режим.
Идут к Ленину вести о приближающейся революционной буре: о забастовках в Питере за Нарвской заставой и на Выборгской стороне; о многотысячной демонстрации в Москве; о демонстрациях рабочих в Баку, Харькове, Туле, Нижнем Новгороде.
В один из этих дней в Цюрих приходит отправленная из Петрограда бандероль. В ней - “Журнал для хозяек”. В его твердой обложке оказывается зашифрованное письмо Ленину. Когда на Шпигельгассе доставляют этот безобидный женский журнал, Крупская извлекает из его обложки листок папиросной бумаги. Она расшифровывает сообщение Русского бюро ЦК РСДРП о том, что политическая борьба с каждым днем обостряется; со дня на день может вспыхнуть революционный ураган; успешно сплачиваются Юг, Поволжье, Урал, основано Московское областное бюро.
Сколько таких радостных вестей теперь приходит в Цюрих! Ленин тотчас же делится ими с соратниками, друзьями - с теми, кто, как и он, обречен долгие годы жить в эмиграции.
Он сообщает однажды в Кларан И. Арманд: “Дорогой друг! Получили мы на днях отрадное письмо из Москвы... Пишут, что настроение масс хорошее, что шовинизм явно идет на убыль и что наверное будет на нашей улице праздник...” [82]
И вскоре сбываются эти вещие слова...
Владимир Ильич по обыкновению собирается после обеда в библиотеку. Но вдруг в комнату врывается возбужденный Мечислав Броньский, польский социал-демократ.
- Вы ничего не знаете? - восклицает он.- В России революция!
По узким переулкам Ульяновы устремляются к набережной озера. Там под навесом газеты вывешиваются тотчас по выходе. Несколько раз перечитывает Ленин телеграммы. Да, в России действительно после трехдневных боев победила революция, действительно низвергнуто самодержавие, арестованы царские министры.
Он торопится в русскую читальню - там наверняка уже собрались эмигранты,- а по дороге анализирует первые скупые газетные сообщения.
В читальне Владимира Ильича забрасывают вопросами. Кто-то связывается с редакциями газет:
- Нет ли новостей из России?
- Пока их еще нет.
Ленин пишет И. Арманд:
“Мы сегодня в Цюрихе в ажитации: от 15.111 есть телеграмма... что в России 14.111 победила революция в Питере после 3-дневной борьбы, что у власти 12 членов Думы, а министры все арестованы...
Что Россия была последние дни накануне революции, это несомненно” [83].
С нетерпением ждет Владимир Ильич нового дня. Раскрывает газеты. В них - подробности о событиях в России.
“Сейчас,- пишет он в Христианию А. Коллонтай,- получили вторые правительственные телеграммы о революции 1 (14). III в Питере. Неделя кровавых битв рабочих и Милюков + Гучков + Керенский у власти!! По “старому” европейскому шаблону...
Ну что ж! Этот “первый этап первой (из порождаемых войной) революции” не будет ни последним, ни только русским. Конечно, мы останемся против защиты отечества, против империалистской бойни” [84].
Проходит еще одна ночь. Ленин знакомится с сообщениями Петербургского телеграфного агентства о программе нового правительства. Снова он пишет Коллонтай. Но обращается, по существу, ко всем большевикам, находящимся сейчас в Скандинавии, готовящимся к отъезду в Россию.
“По-моему,- делится своими мыслями Владимир Ильич,- главное теперь - не дать себя запутать в глупые “объединительные” попытки с социал-патриотами (или, еще опаснее, колеблющимися, вроде ОК, Троцкого и К°) и продолжать работу своей партией в последовательно-интернационалъном духе.
Сейчас на очереди - уширение работы, организация масс, пробуждение новых слоев, отсталых, сельских, прислуги, ячейки в войске для систематической, обстоятельной Entlarvung (Разоблачение.) нового правительства и подготовки завоевания власти Советами рабочих депутатов. Только такая власть может дать хлеб, мир и свободу.
Сейчас - добивать реакцию, ни тени доверия и поддержки новому правительству (ни тени доверия Керенскому, Гвоздеву, Чхенкели, Чхеидзе и К°) и вооруженное выжидание, вооруженная подготовка более широкой базы для более высокого этапа” [85].
Ленин набросал уже тезисы о задачах пролетариата в русской революции и отправляет их Коллонтай. Просит ознакомить с ними всех большевиков, возвращающихся из Скандинавии в Россию. Он разъясняет:
“...Новое правительство, захватившее власть в Петербурге или, вернее, вырвавшее ее из рук победившего в геройской кровавой борьбе пролетариата, состоит из либеральных буржуа и помещиков... Новое правительство состоит из заведомых сторонников и защитников империалистской войны с Германией, т. е. войны в союзе с империалистскими правительствами Англии и Франции, войны ради грабежа и завоевания чужих стран...
Новое правительство не может дать ни народам России (ни тем нациям, с которыми связала нас война) ни мира, ни хлеба, ни полной свободы, и потому рабочий класс должен продолжить свою борьбу за социализм и за мир...” [86]
Владимир Ильич опасается: “...болезнью повальной теперь будет в Питере “просто” увлечение, без систематической работы над партией нового типа” [87]. Он делится своей тревогой с Коллонтай. Снова указывает на то, что должно стать сейчас главным: “Вширь! Новые слои поднять! Новую инициативу будить, новые организации во всех слоях и им доказать, что мир даст лишь вооруженный Совет рабочих депутатов, если он возьмет власть” [88].
Но получит ли письмо Коллонтай? Надо и другим путем связаться с большевиками, возвращающимися из Стокгольма и Христиании в Россию. И Ленин телеграфирует им через шведского социал-демократа Лундстрёма: “Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки новому правительству; Керенского особенно подозреваем; вооружение пролетариата - единственная гарантия; немедленные выборы в Петроградскую думу; никакого сближения с другими партиями” [89].
Ленин просит сообщить об этом в Петроград. И несколько дней спустя его телеграмму огласят на заседаниях Русского бюро ЦК РСДРП, исполнительной комиссии Петербургского комитета партии.
В первые же минуты, как только пришло сообщение о революции, Ленин решительно заявил:
- Надо готовиться к отъезду в Россию!
С этой целью в Цюрихе на общешвейцарском съезде русских эмигрантов создается специальный комитет. Он связывается с такими же комитетами в Париже, Лондоне, Стокгольме. Оттуда поступают неутешительные вести: правительства держав Антанты способствуют возвращению на родину только социал-шовинистов, интернационалистам же чинят препятствия. В Цюрих пишут: “Существуют международные списки (так называемые военно-контрольные списки). Они составлялись союзными правительствами. В эти списки вносились не только военные шпионы, но под видом таковых и видные политические эмигранты, точка зрения которых не соответствовала видам правительства соответствующей страны. По указаниям русской политической полиции в эти списки вносились главным образом циммервальдцы” [90].
Сообщает и российская миссия в Берне: “В настоящее время пути для проезда в Россию нет, и гарантий беспрепятственного следования в Россию миссия предоставить не может” [91].
Ничего другого, конечно, нельзя было и ждать. Ведь в посольстве сидят те же, что и при царе, советники, те же секретари. Им-то хорошо известно, кого вовсе не жаждет видеть в России Временное правительство.
Ленин же рвется на родину. Он понимает, что нужно быть сейчас там. Но как туда попасть, если все пути сообщения из нейтральной Швейцарии в воюющую Россию находятся в руках Англии и Франции, не пропускающих интернационалистов?
“Я уверен,- пишет он Арманд,- что меня арестуют или просто задержат в Англии, если я поеду под своим именем, ибо именно Англия не только конфисковала ряд моих писем в Америку, но и спрашивала (ее полиция) папашу (Партийный псевдоним М. Литвинова.) в 1915 г., переписывается ли он со мной и не сносится ли через меня с немецкими социалистами.
Факт! Поэтому я не могу двигаться лично без весьма “особых” мер” [92].
Может быть, проехать нелегально, если нет легальных путей? Владимир Ильич обдумывает всевозможные варианты. Не перелететь ли на аэроплане? Нет, этот план неосуществим. Или поехать через Германию с паспортом иностранца из нейтральной страны? Ну, хотя бы шведа? Но Ленин не знает языка. Может быть, прикинуться немым? Надо связаться с находящимся в Стокгольме Ганецким.
“Получаю вдруг телеграмму от Владимира Ильича с сообщением,- вспоминает тот,- что мне выслано важное письмо, получение которого он просит подтвердить по телеграфу. Дня через три получаю по почте книгу из Швейцарии. Я догадался, что в переплете найду письмо Ильича. Так и оказалось. Я нашел маленькую записку Ильича и... его фотографию. В записке было написано приблизительно следующее: ждать больше нельзя, тщетны все надежды на легальный приезд. Необходимо во что бы то ни стало немедленно выбраться в Россию, и единственный план следующий: найдите шведа, похожего на меня. Но я не знаю шведского языка, поэтому швед должен быть глухонемой. Посылаю вам на всякий случай мою фотографию” [93].
Прочтя записку, Ганецкий понял, как томится Ленин, если предлагает столь фантастический план. Но фотографию Ганецкий использует. 6 апреля она появится в газете левых шведских социал-демократов “Политикен”. В этом же номере будет опубликована написанная В. Воровским статья “Вождь русской революции”. Она завершится словами: “Вскоре Ленин вернется в освобожденную Россию, где товарищи ждут с нетерпением приезда желанного вождя” [94].
Но как попасть в Россию?
В эмигрантской среде рождается план проезда через Германию. Ленин сознает, что этот шаг чреват политическими последствиями, что в обстановке войны он будет неминуемо использован противниками для вражеской пропаганды. Но иного выхода нет. Отказаться от поездки через Германию - значит отказаться от всякой борьбы вообще.
Чтобы обсудить новый план, в цюрихском Доме профсоюзов собираются представители партийных групп. И оказывается, что меньшевики, бундовцы, эсеры намерены ждать согласия на такую поездку от Временного правительства, в крайнем случае от Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов.
- Все мы убеждены,- возражает Ленин,- что мы, интернационалисты, не сможем ехать через Англию. Ни Милюков, ни Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, в своем большинстве состоящий из социал-патриотов, нам в этом не захотят помочь. Они заинтересованы, чтобы мы подольше здесь сидели и не мешали им вовлекать российский пролетариат в продолжение начатой царизмом империалистской войны. Наш долг - не допустить этого. Чего вы боитесь? Будут говорить, что мы воспользовались услугами немцев? Все равно и так говорят, что мы, интернационалисты, продались немцам, так как не хотим поддерживать империалистской политики буржуазии Франции и Англии. Откладывая поездку, мы нанесем вред рабочему движению, так как без нас социал-патриоты втянут рабочих в войну с немцами в интересах буржуазных кругов Антанты.
Долго ходит в этот вечер Ленин по пустынным улицам Цюриха. С горечью говорит он своему спутнику Багоцкому о тех, кто требует санкции из Петрограда:
- Ни один разумный человек не усомнится, что мы едем в Россию не по поручению немцев. Вся наша многолетняя работа служит тому доказательством. А дальнейшая работа еще более подтвердит это. Ведь просто преступно сидеть здесь сложа руки, когда мы так нужны пролетариату в России.
Но все эти дни, когда изыскиваются способы возвращения на родину, Ленин не сидит сложа руки. Он штудирует множество газет: “Таймс”, “Юманите”, “Нойе Цюрихер Цайтунг”, “Берлинер Тагеблат”, “Франкфуртер Цайтунг”, “Фоссише Цайтунг”, “Тан”, “Манчестер гардиан”, “Нойе Фрайе Прессе”, “Коррьере делла сера”, “Пти паризьен” и другие. Делает из них выписки о ходе революции в России.
“Хорошо бы было,- высказывает пожелание Ленин,- если бы какой-либо свободный человек (еще бы лучше группа, но если нет ее, то хоть один) взялся собрать все телеграммы (и статьи по возможности) всех заграничных газет с русской революции.
Материала тьма. Следить не под силу” [95]. Не до поездок сейчас Ленину с рефератами. Но еще два месяца назад дал он слово приехать в Ла-Шо-де-Фон, выступить там в годовщину Парижской коммуны. И Ленин сообщает: будет, как условились, восемнадцатого. Однако формулирует теперь тему реферата так: “Пойдет ли русская революция по пути Парижской коммуны?”
Ленин выступает в рабочем клубе на улице Премье Марс. Четыре дня спустя газета “Сентинель” сообщит: “По случаю праздника в ознаменование событий марта 1871 года, организованного социалистической партией и международным рабочим союзом, состоялось собрание. В празднике было представлено много русских и немецких товарищей. Русский товарищ Ленин, вождь левого русского течения, говорил на немецком языке о событиях 1871 года и их значении” [96].
Поздно вечером возвращается он в Цюрих, где намерен выступить на митинге в Народном доме. Митинг будет посвящен второй русской революции. А проводится он швейцарским “Союзом молодежи”. Однако в самый последний момент выясняется: организаторы пригласили докладчиком не только Ленина, но и Мартынова. Нет, выступать с одним из лидеров меньшевиков Владимир Ильич ни в коем случае не будет!
- Вы, видимо, меньшевиков еще недостаточно хорошо знаете,- говорит Ленин секретарю Цюрихской секции большевиков.- Если я выступлю здесь на одном митинге с меньшевиком Мартыновым, то содержание моей речи станет известно в России значительно позже, а о самом факте нашего совместного выступления заграничные меньшевики протелеграфируют в Россию, а там Дан и компания сумеют использовать этот факт в целях объединения большевиков с меньшевиками. Раз Ленин и Мартынов объединились за границей, то нам в России и подавно следует объединиться и т. п. Самая большая опасность, которая угрожает русской революции,- это объединение большевиков с меньшевиками. Ленин отказывается от приглашения приехать и в Женеву. “Ни на реферат, ни на митинг я теперь не поеду,- сообщает он Карпинскому,- ибо надо писать ежедневно в “Правду” в Питер” [97].
Пишет Ленин “Письма из далека”. Он оценивает в них движущие силы, характер, направление революции в России. Он разрабатывает сложнейшие вопросы теории революции, государства, войны и мира, тактики партии.
Завершив два первых письма - “Первый этап первой революции” и “Новое правительство и пролетариат”,- Ленин пересылает их в Петроград. “Я только что отослал ускоренной почтой два письма с двумя статьями для петроградской “Правды” в Христианию (Виднее, “Социал-Демократ”, для Коллонтай),- сообщает он Ганецкому.- Я надеюсь, что оба письма застанут Коллонтай в Христиании до ее отъезда... Если же нет, прошу Вас, будьте так добры, во-первых, проверить, хорошо ли работает в Христиании аппарат пересылки; во-вторых, если надо, перешлите все сами. Я пользуюсь пока лишь одним петроградским адресом: Издательство “Жизнь и Знание”, г-ну Влад. Бонч-Бруевичу, Фонтанка, 38, кв. 19, Петроград. Этот издатель тотчас передаст “Правде”” [98].
А на следующее утро, раскрыв “Франкфуртер Цайтунг”, Ленин узнает о “Манифесте Российской социал-демократической рабочей партии ко всем гражданам России”. И хотя в газете приведены только выдержки из этого документа, опубликованного “Известиями Петроградского Совета”, но и по ним можно судить о том, что Центральный Комитет РСДРП провозгласил требования демократической республики, 8-часового рабочего дня, конфискации помещичьих земель в пользу крестьян, конфискации хлебных запасов, а главное, прекращения грабительской войны.
Ленин в восторге. Он просит Ганецкого: “Телеграфируйте “Правде”, с приложением обратного адреса. Только что прочел выдержки из Манифеста Центрального Комитета. Наилучшие пожелания!..” [99] Он сразу же запрашивает Арманд:
“Видели в “Frankfurter Zaitung” (и в “Volksrecht!”) выдержки из Манифеста ЦК? Хороши ведь! Поздравляю” [100].
Ленин приступает сейчас к третьему “Письму из далека”. Начинает он его с того, что принесло сегодня огромную радость,- с опубликованного в Петрограде “Манифеста”. Это письмо, как и четвертое, уходит из Цюриха три дня спустя. Чтобы удобнее было доставить их в Петроград, Ленин настоятельно просит находящуюся в Женеве С. Равич: “Мои письма в “Правду” прошу переписать на самой тонкой бумаге” [101]. Обеспокоенный судьбой этих писем, он запрашивает вскоре Ганецкого: “Я надеюсь, Вы получили мои “Письма из далека №№ 1-4... Если эти письма пропали или не дошли до Питера, прошу телеграфировать мне, и я вышлю копии” [102]. В пятом из своих “Писем” Ленин излагает содержание первых четырех: “В предыдущих письмах задачи революционного пролетариата в России в настоящий момент были намечены следующим образом: (1) суметь подойти наиболее верным путем к следующему этапу революции или ко второй революции, которая (2) должна передать государственную власть из рук правительства помещиков и капиталистов (Гучковых, Львовых, Милюковых, Керенских) в руки правительства рабочих и беднейших крестьян. (3) Это последнее правительство должно организоваться по типу Советов рабочих и крестьянских депутатов, именно (4) оно должно разбить, совершенно устранить старую и обычную во всех буржуазных государствах государственную машину, армию, полицию, бюрократию (чиновничество), заменив эту машину (5) не только массовой, но и поголовно-всеобщей организацией вооруженного народа. (6) Только такое правительство, “такое” по своему классовому составу (“революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства”) и по своим органам управления (“пролетарская милиция”) в состоянии успешно решить чрезвычайно трудную и безусловно-неотложную, главнейшую задачу момента, именно: добиться мира, притом не империалистского мира, не сделки между империалистскими державами о дележе награбленной капиталистами и их правительствами добычи, а действительно прочного и демократического мира, который не достижим без пролетарской революции в ряде стран. (7) В России победа пролетариата осуществима в самом близком будущем лишь при условии, что первым шагом ее будет поддержка рабочих громадным большинством крестьянства в борьбе его за конфискацию всего помещичьего землевладения (и национализацию всей земли...). (8) В связи с такой крестьянской революцией и на основе ее возможны и необходимы дальнейшие шаги пролетариата в союзе с беднейшей частью крестьянства, шаги, направленные к контролю производства и распределения важнейших продуктов, к введению “всеобщей трудовой повинности” и т. д. ...” [103]
Такова вкратце намеченная Лениным программа. Она учитывает классовые силы революции. Учитывает опыт и Парижской коммуны, и первой русской революции.
“Письма из далека” перепечатываются на машинке. Через Скандинавию они пересылаются в Россию.
Но туда должен попасть и сам Ленин. Попасть как можно быстрее. Он отвергает доводы меньшевиков, бундовцев, эсеров, уверяющих, что немецкий кайзер, даже если он пропустит русских эмигрантов, будет преследовать при этом свои собственные цели.
- Мне нет дела до целей кайзера,- заявляет Владимир Ильич,- какая в конце концов разница, что он хочет? Я знаю одно: я должен быть там, а не здесь...
Ленин негодует:
- Я считаю сорвавших общее дело меньшевиков мерзавцами первой степени, “боящихся” того, что скажет “общественное мнение”, т. е. социал-патриоты!!! Я еду... во всяком случае [104].
Ленин, свидетельствует Луначарский, уверен в своей правоте. С усмешкой обращается он к тем, кто тормозит возвращение в Россию:
- Вы хотите уверить меня, что рабочие не поймут моих доводов о необходимости использовать какую угодно дорогу для того, чтобы попасть в Россию и принять участие в революции. Вы хотите уверить меня, что каким-нибудь клеветникам удастся сбить с толку рабочих и уверить их, будто мы, старые испытанные революционеры, действуем в угоду германского империализма. Да это курам на смех.
2 апреля в цюрихском рабочем клубе собирается группа левых социал-демократов. Возбужденный, ходит по комнате Владимир Ильич. Переговоры с германским правительством не сдвинулись с места. И это, конечно, неспроста.
- Мы просим вас,- обращается Владимир Ильич к Фрицу Платтену,- быть нашим доверенным лицом, взять на себя переговоры с немецким послом Ромбергом. Мы уполномочиваем вас говорить с Ромбергом прямо от моего имени.
Фриц Платтен уже шесть лет член социал-демократической партии Швейцарии. С той поры, как началась война, он установил контакт с Цюрихской секцией большевиков. Ленин хорошо его знает. Полностью ему доверяет.
Платтен раздумывает недолго. Спустя два часа он и Ленин уже в бернском поезде. В тот же вечер Платтен звонит послу.
“На первом свидании с Ромбергом,- сообщает он,- был поставлен только один основной вопрос: согласно ли германское правительство пропустить через Германию русских эмигрантов без различия их партийной принадлежности? На это был получен утвердительный ответ. Теперь осталось только выработать условия, при которых будет происходить поездка. Ленин поселился в маленькой комнатке в Народном доме, Там и были составлены эти условия...” [105]
Вот документ, подготовленный при участии Ленина и немедленно врученный германскому послу:
“1. Я, Фриц Платтен, сопровождаю за полной своей ответственностью и на свой риск вагон с политическими эмигрантами и беженцами, возвращающимися через Германию в Россию.
2. Сношения с германскими властями и чиновниками ведутся исключительно и только Платтеном. Без его разрешения никто не вправе входить в вагон.
3. За вагоном признается право экстерриториальности. Ни при въезде в Германию, ни при выезде из нее никакого контроля паспортов или пассажиров не должно производиться.
4. Пассажиры будут приняты в вагон независимо от их взглядов и отношений к вопросу о войне или мире.
5. Платтен берет на себя снабжение пассажиров железнодорожными билетами по ценам нормального тарифа.
6. По возможности, проезд должен быть совершен без перерыва. Никто не должен ни по собственному желанию, ни по приказу покидать вагона. Никаких задержек в пути не должно быть без технической к тому необходимости.
7. Разрешение на проезд дается на основе обмена на германских или австрийских военнопленных или интернированных в России.
8. Посредник и пассажиры принимают на себя обязательство персонально и в частном порядке добиваться у рабочего класса выполнения пункта 7-го.
9. Наивозможно скорое совершение переезда от Швейцарской границы к Шведской, насколько это технически выполнимо” [106].
Владимир Ильич понимает, что при любых условиях проезд русских через Германию вызовет бурю, что сторонники Антанты обрушатся на них с клеветой. Тем более важно оградить себя и товарищей от всяких контактов с населением Германии. Признание за русскими эмигрантами экстерриториальности позволит создать прочную защиту от нежелательных инцидентов.
Ромберг знакомится с врученным ему текстом условий переговоров.
- Кажется,-- хмуро замечает он,- не я прошу разрешения проезда через Россию, а господин Ульянов и другие просят у меня разрешения проехать через Германию. Это мы имеем право ставить условия. В дипломатическом мире не принято, чтобы частные лица диктовали правительству какого-либо государства условия проезда через его страну. Подобная позиция уезжающих может затормозить разрешение на поездку.
- Уезжающие,- категорически возражает Платтен,- находятся в совершенно исключительном положении. Я имею поручение сообщить господину Ромбергу, что эмигранты во главе с Лениным лишены будут возможности предпринять путешествие, если будет внесено какое-либо изменение или будет аннулирован какой-либо из пунктов.
- Я буду телеграфировать в Берлин,- заверяет Ромберг.
Он встает, давая понять, что аудиенция закончена.
А в парижской “Пти паризьен” появляется между тем корреспонденция из России. Министр иностранных дел Милюков, сообщает газета, грозится предать суду всех, кто поедет через Германию.
Эта весть укрепляет Ленина в убеждении, что необходима полная гласность отъезда. Надо составить, а затем опубликовать заявление представителей социалистических партий разных стран. Оно должно подтвердить, что у эмигрантов нет иного пути для возвращения на родину.
Ленин хочет знать мнение Бюро ЦК партии большевиков. Он телеграфирует Ганецкому: “Желательно мнение Беленина” [107].
Под Белениным подразумевает Ленин Бюро ЦК. И оно дает директиву: “Ульянов должен тотчас же приехать” [108].
Эта директива поступает 5 апреля. А на следующий день Фриц Платтен сообщает находящемуся в Берне Ленину, что после некоторых колебаний германское правительство согласилось пропустить русских через свою территорию. Значит, заявление представителей социалистических партий разных стран необходимо немедленно. В Народном доме Ленин проводит совещание с представителями левых социал-демократов Франции, Германии, Швейцарии, Польши. Он информирует их об обстоятельствах отъезда русских политических эмигрантов в Россию через Германию. Те тут же пишут декларацию, к которой присоединяются вскоре шведские и норвежские социалисты. Она будет опубликована 14 апреля в № 86 газеты “Политикен”.
“Нам, нижеподписавшимся,- говорится в декларации,- известны препятствия, которые правительства Согласия ставят отъезду русских интернационалистов. Нам известны условия, на которых немецкое правительство разрешило проезд в Швецию... Мы, нижеподписавшиеся интернационалисты Франции, Швейцарии, Польши, Германии, Швеции и Норвегии, полагаем, что наши русские единомышленники не только вправе, но обязаны воспользоваться представившимся им случаем проезда в Россию. Мы желаем им наилучшего успеха в их борьбе против империалистской политики русской буржуазии - борьбе, которая является частью нашей общей борьбы за освобождение рабочего класса, за социалистическую революцию” [109].
- Я как сейчас вижу сияющее лицо Ленина,- подтвердит несколько лет спустя один из французских представителей Анри Гильбо.
Давно уже подготовлено Лениным “Прощальное письмо к швейцарским рабочим”. Он оглашает его на собрании отъезжающих большевиков. От имени своих единомышленников Владимир Ильич шлет привет рабочим-швейцарцам, выражает признательность за товарищеское отношение к эмигрантам.
“...Со стороны революционных социалистических рабочих Швейцарии, стоящих на интернационалистской точке зрения,- пишет он,- мы встречали горячее сочувствие и извлекли для себя много пользы из товарищеского общения с ними” [110].
Ленин заявляет в “Прощальном письме к швейцарским рабочим”: “Превращение империалистской войны в войну гражданскую становится фактом” [111]. Он завершает письмо призывом: “Да здравствует начинающаяся пролетарская революция в Европе!” [112]
На следующий день, 9 апреля, Ульяновы в Цюрихе. Ленин собирает тех, кто возвращается с ним на родину. Ответственность за проезд через Германию каждый принимает на себя. Ленин первым подписывает заявление:
“Я нижеподписавшийся удостоверяю своей подписью:
1. что условия, установленные Платтеном с германским посольством, мне объявлены;
2. что я подчиняюсь распоряжениям руководителя поездки Платтена;
3. что мне сообщено известие из “Petit Parisien”, согласно которому русское Временное правительство угрожает привлечь по обвинению в государственной измене тех русских подданных, кои проедут через Германию;
4. что всю политическую ответственность за мою поездку я принимаю на себя;
5. что Платтеном мне гарантирована поездка только до Стокгольма...” [113]
До отхода поезда, который увезет Ленина и его товарищей из Швейцарии, остается два часа. А еще предстоит ликвидировать “домашнее хозяйство”, отнести в библиотеку книги, выполнить множество других дел.
В течение двух часов Владимир Ильич и Надежда Константиновна укладывают книги, отбирают необходимую одежду, вещи. Навсегда покидают они дом на Шпигельгассе, гостеприимный кров сапожника Каммерера.
- Надо надеяться, что в России, - говорит тот, прощаясь,- вам не придется так много работать, как здесь, господин Ульянов!
- Я думаю, господин Каммерер, - задумчиво произносит Владимир Ильич, - в Петрограде мне придется работать еще больше!
- Ну-ну, - отвечает сапожник, - больше, чем здесь, вы, так или иначе, не сможете писать!.. А найдете ли вы там сразу комнату? Ведь там, наверное, сейчас жилищный кризис?
- Комнату-то я получу в любом случае, - успокаивает его Владимир Ильич, - только я не знаю, будет ли она такой же тихой, как ваша, господин Каммерер!
В этот ясный весенний день у поезда, идущего к немецкой границе, собирается небольшая группа людей - 19 большевиков, несколько бундовцев и сторонников издающейся в Париже меньшевистско-троцкистской газеты “Наше слово” Уезжающих провожают швейцарские рабочие. Здесь больше молодежи - членов кружка при журнале “Фрайе югенд”, с которыми Ленин вел занятия.
Он пытается скрыть волнение. Весело шутит. Непринужденно беседует с провожающими. Но часто поглядывает на часы. И только по этому можно догадаться, с каким нетерпением ждет он момента отъезда.
- Надеемся вскоре вновь увидеть вас среди нас, товарищ! - обращается к нему один из швейцарских друзей.
- Это было бы нехорошим политическим признаком! - отвечает, улыбаясь, Ленин.
- Простите, что обременяю вас поручением, но не хватило времени сделать это самому,- отводит он в сторону остающуюся еще в Цюрихе Р. Харитонову.
Ленин протягивает ей сберегательную книжку и просит уплатить за него и Крупскую в Цюрихскую секцию большевиков апрельский взнос.
Эту сберегательную книжку под № 611361 Ленин завел в Цюрихском кантональном банке еще 28 декабря 1916 года. Он положил тогда на счет сто франков - залог, который потребовали от него в городском полицейском управлении для продления срока проживания в Цюрихе. Но, готовясь к отъезду в Россию, Ленин взял из банка девяносто пять франков. Осталось на книжке пять франков и пять сантимов.
Когда Харитонова с этой книжкой придет в кантональный банк, Ленин будет уже в Петрограде. Буржуазные газеты, склоняя на все лады его имя, распустят слух о том, что Ульянов получил, дескать, от германского правительства два миллиона франков.
- Прошу обратить внимание на эту сберкнижку, - попросит Харитонова главного кассира.
- В. Ульянов. Как? Тот самый Ульянов, который жил как политический эмигрант у нас в Цюрихе, а сейчас в России стал таким знаменитым человеком? Ульянов, о котором пишется во всех газетах?! - воскликнет кассир.
- Да, - ответит Харитонова. - Это тот самый Ульянов, политический эмигрант, который проживал в старом Цюрихе, на Шпигельгассе, 14, у сапожного мастера Каммерера. Теперь он после долгих лет изгнания вернулся в Россию, чтобы вместе с народом добиться свободы и счастья для своей родины.
К окну главного кассира подойдут клерки. Сберегательная книжка знаменитого вкладчика пойдет по рукам.
- Что ж,- обратится наконец к Харитоновой главный кассир, - вы можете закрыть счет и получить этот вклад.
- Нет, благодарю вас,- откажется Харитонова.- Не для этого я пришла к вам. Эту сберкнижку я увезу с собой на родину - в Россию, а вклад пусть останется в банке, в Швейцарии. Невелик вклад, но зато велик его вкладчик. Мне лишь хотелось, чтобы вы знали об этом...
Примечания:
[71] “Новое время”, 1(14) января 1917 г.
[72] “Биржевые ведомости”, 1(14) января 1917 г.
[73] “Русские ведомости”, 1 (14) января 1917
[74] См. “Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника”, т. 3, с. 585.
[75] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 30, с. 244.
[76] Там же, с. 341-342.
[77] Там же, с. 342-343.
[78] Там же, с. 346.
[79] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 286.
[80] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 30, с. 327.
[81] Там же.
[82] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 390.
[83] Там же, с. 399.
[84] Там же.
[85] Там же, с. 402.
[86] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 31, с. 1-2.
[87] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 403.
[88] Там же.
[89] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 31, с. 7.
[90] См. “Знамя”, 1956, № 12, с. 178.
[91] Там же.
[92] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 404-405.
[93] “Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине”, т. 2, с. 377.
[94] В. Воровский. Сборник статей. М., 1959, с. 132.
[95] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 414.
[96] См. А. С. Кудрявцев, Л. Л. Муравьева, И. И. Сиволап-Кафтанова. Ленин в Берне и Цюрихе, с. 223.
[97] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 406.
[98] Там же, с. 407.
[99] Там же, с. 409.
[100] Там же.
[101] Там же, с. 416.
[102] Там же, с. 420.
[103] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 31, с. 55-56.
[104] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 427.
[105] “О Ленине. Воспоминания зарубежных современников”. Изд. 2. М., 1966, с. 160.
[106] Ленинский сборник II, с. 382-383.
[107] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 429.
[108] Ленинский сборник XIII, с. 270.
[109] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 31, с. 524.
[110] Там же, с. 87.
[111] Там же, с. 94.
[112] Там же.
[113] См. там же, с. 524-525.
[114] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 31, с. 353.