Война!
В воздухе все больше пахнет порохом.
Железные дороги загружены военными перевозками, опаздывают поезда. С большими перебоями приходят письма, газеты. Не за горами день, когда вовсе закроют границу с Россией.
“Наша связь с С.-Петербургом обычным путем (через Варшаву) стала сейчас невозможна,- обращается Ленин к шведскому социал-демократу В. Янсону.- Я прошу Вас поэтому дать нам несколько хороших конспиративных адресов или один хороший конспиративный адрес в Стокгольме. Адрес должен принадлежать надежному и очень аккуратному товарищу. Желательно было бы получить постоянный адрес. Мы можем объясняться на немецком, французском или английском языках.
Этот товарищ должен будет наклеивать шведские марки на получаемые от нас письма и отправлять их в Финляндию (или С.-Петербург). Также посылать получаемые из Финляндии (или России) письма (с конвертами) по нашему адресу... Если будут телеграммы, то сообщать их по телеграфу” [75].
Это письмо уходит из Поронина 25 июля. А несколько дней спустя начинается первая мировая война.
Связь Ленина с Россией полностью прерывается. Дальнейшее пребывание в Галиции уже бесполезно. Но теперь, после объявления войны, трудно получить разрешение на выезд за границу. К тому же Ульяновы оказываются без денег. Последний перевод из России (видимо, не без вмешательства коменданта поста жандармерии в Поронине) Владимиру Ильичу не выдают.
В Белом Дунайце, в квартире Ульяновых собираются живущие сейчас в Поронине большевики. Владимир Ильич обсуждает с ними создавшееся положение.
- Необходимо во что бы то ни стало,- заявляет он,- найти новые способы продолжения работы в условиях войны. Прежде всего следует возможно скорее установить связи с Россией через товарищей в Швейцарии и Швеции. Сегодня же напишем им. Нужно во что бы то ни стало добиться восстановления регулярных сношений с Петербургом.
И в Копенгаген большевику М. Кобецкому уходит письмо Владимира Ильича.
“Вы, вероятно, окажетесь теперь, в виде исключения и притом крайне редкого, жителем невоюющей страны,- пишет Ленин,- и потому, если только почта от Вас к нам будет функционировать, Вы должны непременно информировать нас и сообщать сведения из газет, кои для нас недоступны. Конечно, только важнейшие сведения (особенно о России).
Сообщите, будут ли у Вас (или есть ли уже теперь) хорошие сношения с Стокгольмом, можете ли пересылать письма, дать адрес для денег из России и т. д.” [76].
По немногим газетам, приходящим сейчас в Поронин, следит Владимир Ильич за тем, как развиваются грозные события. С тревогой, с надеждой ждет он выступления в рейхстаге немецких социал-демократов. Позиция самой влиятельной партии II Интернационала может во многом определить сейчас поведение социалистов других стран. Ибо на эту партию равняются. С нее берут пример.
Утром 5 августа Багоцкий отправляется к поезду за краковскими газетами. С волнением перелистывает страницы. Вот оно - сообщение о заседании германского рейхстага; “Военный бюджет принят единогласно”.
Багоцкий торопится к Ленину.
- Не может быть,- восклицает тот.- Вы, вероятно, неправильно поняли польский текст телеграммы.
Владимир Ильич зовет Надежду Константиновну. Пусть она подтвердит точность перевода. Но все оказывается верно.
- Это конец II Интернационала,- говорит Ленин.- С сегодняшнего дня я перестаю быть социал-демократом и становлюсь коммунистом.
Ленинский вывод о крахе II Интернационала подтверждается событиями ближайших дней. В Австро-Венгрии, где застает Ульяновых война, лидеры социал-демократии не голосуют, правда, за военные кредиты, но только потому, что... распущен парламент.
Одобрение же военных кредитов в германском рейхстаге центральный орган австрийских социал-демократов “Арбайтер цайтунг” восторженно приветствует. Волна шовинизма захлестывает и Францию. И там социалисты в парламенте голосуют за военные кредиты, за введение осадного положения, за установление строжайшей цензуры. Взяться за оружие для “защиты отечества”, прекратить антивоенные демонстрации призывают трудящихся лидеры Бельгийской рабочей партии. И чтобы еще более подчеркнуть единство якобы всех классов перед лицом германской агрессии, глава этой партии - председатель Международного социалистического Бюро II Интернационала Эмиль Вандервельде входит в состав королевского правительства. Открыто шовинистическую позицию занимают также вожди британских тред-юнионов. И лидеры социалистических партий нейтральных стран - Швейцарии, Швеции, Норвегии, Дании, Нидерландов, узнает из газет Ленин, вотировали так называемые мобилизационные кредиты, предназначенные будто бы для “охраны нейтралитета”.
Владимира Ильича убеждают:
- Война продлится не дольше трех -шести месяцев. Но он решительно возражает:
- Да подумайте только! Ведь это борьба величайших империалистических государств, борьба не на живот, а на смерть. Могут ли они признать себя побежденными, не исчерпав всех средств? Раньше каких-нибудь трех лет эта война, наверное, не кончится...
Обстановка в Поронине становится между тем все более напряженной. Объявлена мобилизация. Каждые несколько часов появляются грозные предписания военных властей. “Местное гуральское (горное) население,- расскажет Крупская,- совершенно было подавлено... С кем война, из-за чего война - никто ничего не понимал, никакого воодушевления не было, шли, как на убой. Наша хозяйка, владелица дачи, крестьянка, была совершенно убита горем - у нее взяли на войну мужа. Ксендз с амвона старался разжечь патриотические чувства. Поползли всякие слухи, и шестилетний соседский мальчонка из бедняцкой семьи, постоянно околачивавшийся у нас, таинственно сообщил мне, что русские - ксендз это говорил - сыплют яд в колодцы” [77].
Одурачить местное население стремится не один лишь ксендз. На митинге, где аптекарь, мясник, почтальон, какой-то военный и местный жандарм произносят пламенные речи в защиту “дорогой австро-венгерской монархии”, популярно разъясняется:
- Шпионы - это подосланные нашими врагами темны) люди, которые пытаются убивать нас, отравлять наши колодцы... Они повсюду появляются, делают снимки наших дорог, наших крепостей... Вида они незаметного. Они прокрадываются в квартиры через двери, через окна и все выслеживают! Будьте бдительны. Лишь только заметите каких-либо подозрительных лиц, сейчас же сообщите...
В течение нескольких дней только и слышно: то здесь, то там видели подкрадывавшегося шпиона, но, увы, поймать его не удалось. Под влиянием этих слухов дочка местного крестьянина Франтишека Булы Виктория, помогающая Надежде Константиновне по хозяйству, пишет в поронинскую жандармерию донос на Ленина.
О том, что следует за этим, сообщают записки Крупской: “7 августа к нам на дачу пришел поронинский жандармский вахмистр с понятым - местным крестьянином с ружьем делать обыск. Чего искать, вахмистр хорошенько не знал, порылся в шкафу, нашел незаряженный браунинг, взял несколько тетрадок по аграрному вопросу с цифирью, предложил несколько незначащих вопросов. Понятой смущенно сидел на краешке стула и недоуменно осматривался, а вахмистр над ним издевался. Показывал на банку с клеем и уверял, что это бомба. Затем сказал, что на Владимира Ильича имеется донос и он должен был бы его арестовать, но так как завтра утром все равно придется везти его в Новый Тарг (ближайшее местечко, где были военные власти), то пусть лучше Владимир Ильич придет завтра сам к утреннему шестичасовому поезду. Ясно было - грозит арест, а в военное время, в первые дни войны, легко могли мимоходом укокошить” [78].
Под проливным дождем на велосипеде отправляется Ленин к застрявшему, как и он, в Поронине Ганецкому. Рассказывает о визите жандармского вахмистра:
- Обыск был довольно поверхностный. Дурак, всю партийную переписку оставил, а забрал мою рукопись по аграрному вопросу. Статистические таблицы в ней принял за шифр. Хорошо, что переписку не взял. Там и адреса и другие конспиративные вещи. А жаль рукописи: не закончена, не затерялась бы... Да, в хламе нашел какой-то браунинг, я не знал даже, что имеется... Как думаете, арестуют завтра в Новом Тарге или отпустят?
- Положение неважное,- встревожен Ганецкий.- Глупый жандарм подозревает в шпионаже,- пожалуй, арестуют.
Надо принимать срочные меры.
Ленин телеграфирует в Краков, директору полиции: "Здешняя полиция подозревает меня в шпионаже. Жил два года в Кракове, в Звежинце и 51 ул. Любомирского. Лично давал сведения комиссару полиции в Звежинце. Я эмигрант, социал-демократ. Прошу телеграфировать Поронин старосте Новый Тарг во избежание недоразумений.
Ульянов” [79]
Телеграфирует в Краков и Ганецкий. Он сообщает депутату парламента социал-демократу доктору Зыгмунту Мареку: над Лениным нависла угроза.
Ответы приходят спустя несколько часов. Директор полиции уведомляет жандармского вахмистра, что не имеет каких-либо оснований для обвинения Ульянова в шпионаже. Ганецкому телеграфирует доктор Марек: им предприняты соответствующие шаги. Копии этих телеграмм идут и в адрес старосты Нового Тарга.
И все же с шестичасовым утренним поездом Ленина доставляют в Новый Тарг. Вместе с задержанным жандармский вахмистр Леон Матыщук передает старосте донесение. В нем то, что известно ему о проживающем с 6 мая нынешнего года в Белом Дунайце в доме Терезы Скупень русском подданном Владимире Ульянове:
“Вышеупомянутый Ульянов является литератором и показывает, что из-за политических преступлений вынужден был бежать из России, после чего проживал в Швейцарии, а последние два года пробыл в Кракове и отчасти в Белом Дунайце, куда уезжал на лето. Произведенным расследованием установлено, что вышеупомянутый Ульянов проживал также в предыдущем году в волости Белый Дунаец, где согласно сообщению Виктории Була, дочери Франца из Белого Дунайца, которая в свое время у него служила, у него происходили разные совещания с другими русскими подданными, причем иногда количество их было так велико, что даже сени были переполнены слушателями. С момента объявления мобилизации жители стали с большим вниманием следить за поведением чужих, и начали ходить слухи, что Ульянов, должно быть, шпион, так как он будто ходит на окрестные возвышенности, делает съемки с дорог и т. п.”. Однако сам вахмистр относится к этим слухам критически. И далее сообщает, что “все это - неправда, ни один свидетель этого не показал, а заявляют лишь, что его видели только гуляющим по возвышенностям”.
Не дал каких-либо компрометирующих данных и произведенный у Ульянова обыск: “…не обнаружено ничего, что бы указывало на занятие его шпионажем, установлено лишь, что он поддерживает постоянную корреспонденцию с лицами, проживающими в Петербурге, а также с находящейся там редакцией газеты “Правда”, в которой будто бы состоит сотрудником”. Впрочем, обнаружены все же у Ульянова три тетрадки. Они “содержат, -пришел к заключению Матыщук, - различные сопоставления Австрии Венгрии и Германии”. Эти тетради с записями Владимира Ильича по аграрному вопросу, со статистическими таблицами вахмистр представляет на всякий случай начальству. Может быть, цифры и таблицы, которыми заполнены тетради, и есть шифрованные шпионские записи?
Вахмистр объясняет в донесении, что доставляет Ульянова в Новый Тарг “ввиду того, что вышеупомянутый, за исключением удостоверения личности, составленного на французском языке, никаких других документов не имеет, далее, что никто не может установить, не является ли его деятельность вредной для государства, так как в настоящее время русские имеют с ним совещания”, а также ввиду возможных предположений, что Ульянов, “поддерживая связи с разными индивидуумами, может также передавать другие детали, касающиеся Австрийского государства” [80].
Ленина арестовывают по подозрению в шпионаже. В условиях военного времени это чревато серьезными последствиями.
Его заключают в тюрьму Нового Тарга. И надзиратель делает в книге запись о новом обитателе пятой камеры, об отобранных у него вещах: “8. VIII. 11 ч. утра. Владимир Ульянов, уроженец России, лет 44, православного вероисповедания, русский, эмигрант, 91 крона 99 геллеров, черные часы, ножик” [81].
Несколько часов спустя, узнав об аресте Ленина, о предъявленных ему нелепых обвинениях, Ганецкий устремляется в Новый Тарг. Он добивается приема у старосты.
- Вы только что арестовали Ульянова,- заявляет ему Ганецкий.- Вы не отдаете себе отчета в вашем решении. Вы арестовали известного в мире вождя российской революции. Как такого человека можно заподозрить в шпионаже? Вы должны его немедленно выпустить.
- Как вы смеете делать мне подобные указания?! - кричит в ярости староста.- А вы кто такой?!
- Я... гражданин Поронина и являюсь к вам с протестом от всех видных граждан Поронина и Закопане. Все мы возмущены арестом Ульянова и настаиваем на его освобождении... Нам стало известно, что вы получили телеграмму от директора полиции в Кракове и от депутата парламента Марека... Имя Ульянова, его псевдоним Ленин хорошо известны и в Вене. Вряд ли Вена одобрит ваше поведение. Я еще раз советую освободить его, иначе у вас будут неприятности...
- Телеграммы эти я действительно получил,- признается староста.- Но ни директор полиции, ни Марек мне не указ. Сейчас война, я облечен военными полномочиями и должен действовать по-военному... То, что Ульянов социал-демократ, ничего не значит.
Следующий визит Ганецкого - к судебному следователю Пешковскому. Тот ведет допрос Ленина, начатый уездным комиссаром Гловинским.
- Он сейчас занят и вас принять не может,- заявляют Ганецкому.
Но Ганецкий настаивает. Он должен немедленно видеть следователя.
И тот вынужден выйти к нему.
- Этот человек,- говорит он о Ленине,- весьма меня заинтересовал... Создает впечатление благородного, и никак нельзя его заподозрить в шпионаже. Наш староста раздул дело. Ведь он передал дело одновременно в военный суд. И военные будут решать, и это уже весьма серьезно. Советую нам немедленно поехать в Краков и там энергично действовать.
Следователь говорит правду. В его столе лежит полученное от старосты официальное отношение: “Передается для дальнейшего производства по поводу подозрения в шпионаже... Одновременно уведомляю, что об указанном деле ставлю в известность Императорско-Королевский Генеральный Штаб 1-го Корпуса Краковского Гарнизона, далее, президиум Императорско-Королевского наместничества в Львове и дирекцию полиции в Кракове и Львове” [82].
Владимир Ильич сидит в тюрьме, а Надежда Константиновна вместе с друзьями принимает срочные меры для его спасения.
В адрес депутата австрийского парламента социал-демократа В. Адлера уходит ее полное тревоги за судьбу Ленина письмо:
“Уважаемый товарищ! Мой муж Владимир Ульянов (Ленин) арестован в Поронине (Галиция) по подозрению в шпионаже. Здесь население очень возбуждено и в каждом иностранце видит шпиона. Само собою разумеется, что при обыске ничего не нашли, но тетради с статистическими выписками об аграрном вопросе в Австрии произвели на здешнего жандарма впечатление. Он арестовал моего мужа и препроводил его в Ней-Маркт (Новый Тарг.). Там его допросили, и нелепость всех подозрений сейчас стала очевидной для гражданских властей, но они не хотели взять на себя ответственность освободить его и все бумаги послали к прокурору в Ней-Зандец (Новый Сонч.), где дело прекращено и передано военным властям. Может быть, прокурор тоже не захочет взять на себя ответственности, и тогда арест может продолжаться несколько недель... Поэтому очень прошу Вас, уважаемый товарищ, помочь моему мужу. Вы знаете его лично; он был, как Вы знаете, долгое время членом Международного бюро и хорошо известен Интернационалу. Я попросила бы Вас отправить настоятельную телеграмму прокурору в Ней-Зандец, что хорошо знаете моего мужа, причем можете уверить, что это - недоразумение. Просите также прокурора, в случае, если бумаги уже переданы военным властям, переотправить последним Вашу телеграмму. Телеграмма, что мой муж стоит вне подозрения в шпионаже, прибыла здешнему жандарму от Краковской полиции, но слишком поздно, когда мой муж был уже отправлен в Ней-Маркт, туда уже прибыла телеграмма от депутата Рехстрата, тов. Марека, но не знаю, будет ли это достаточно. Я уверена, что Вы и еще другие австрийские товарищи сделают все возможное, чтобы содействовать освобождению моего мужа.
С партийным приветом
Надежда Ульянова” [83].
Каждый день шестичасовым поездом ездит Надежда Константиновна в Новый Тарг. Через час она уже на месте. До одиннадцати гуляет по улицам, затем - часовое свидание.
Владимир Ильич рассказывает о тех, с кем оказался заточенным в тюрьме. Сидит с ним много местных крестьян. 84 Одних арестовали за то, что паспорт просрочен. Других - за то, что налог не внесли или за препирательство с местной властью. Сидят с Владимиром Ильичей и какой-то француз, и чиновник-поляк, ради дешевизны проехавшийся по чужому полупаску, и цыган, перекликающийся через стену тюремного двора с женой. “Ильич,- расскажет Крупская,- вспомнил свою шушенскую юридическую практику среди крестьян, которых вызволял из всяких затруднительных положений, и устроил в тюрьме своеобразную юридическую консультацию, писал заявления и т. п. Его сожители по тюрьме называли Ильича “бычий хлоп”, что значит “крепкий мужик”... В этой уголовной тюрьме по ночам, когда засыпало ее население, он обдумывал, что сейчас должна делать партия, какие шаги надо предпринять для того, чтобы превратить разразившуюся мировую войну в мировую схватку пролетариата с буржуазией. Я передавала Ильичу те новости о войне, которые удавалось добыть” [84].
Десятки людей обеспокоены уже судьбой Ленина. “Вернувшись в Поронин,- сообщает Матыщук,- я не имел ни одной свободной минуты, потому что целый день приносили телеграмму за телеграммой” [85]
В защиту Ленина выступают многие представители польской интеллигенции. Крупный закопанский медик и общественный деятель Анджей Храме просит освободить Ульянова, предоставить ему возможность покинуть пределы монархии. Шлет телеграммы и письма директор закопанского санатория доктор Казимеж Длуский. Приезжают к старосте в Новый Тарг писатель Владислав Оркан, поэт Ян Каспрович. Ленину стремится помочь адвокат из Нового Сонча Герш Сыроп. Петицию к австрийским властям препровождает Стефан Жеромский. Энергично действует доктор Марек.
Об аресте Ленина узнают вскоре и в России. “Русское слово” сообщит, что в числе арестованных русских “находится известный социал-демократ Ленин, задержанный в Кракове” [86]. Это вызовет тревогу у родных, в большевистских кругах. Она усугубится тем, что русские войска уже недалеко от Кракова и при их успешном наступлении Владимир Ильич может оказаться в руках царской полиции. И опасения обоснованны, ибо полиция на сей счет примет вскоре соответствующие меры. Товарищ министра внутренних дел сообщит командующему Юго-западным фронтом русской армии, что Ленин, являющийся выдающимся представителем РСДРП и имеющий “за собой долголетнее революционное прошлое... состоит членом ЦК партии и создателем отдельного течения партии”. Посему, в случае занятия Кракова, он должен быть арестован и препровожден “в распоряжение Петроградского градоначальства” [87].
Но борьба за освобождение Ленина принимает все больший размах.
16 августа. Министр внутренних дел Австро-Венгрии принимает депутата австрийского парламента В. Адлера. Тот настаивает: господин Ульянов должен быть немедленно освобожден.
- А вы уверены в том,- спрашивает министр,- что он действительно серьезный, непримиримый враг русского царизма?
- Убежден, ваше превосходительство,- заверяет Адлер,- что он гораздо более серьезный враг его, чем такой, как вы.
17 августа. В этот день из Вены в Краков уходит официальное отношение. Министерство внутренних дел уведомляет краковскую полицию:
“Члены парламента д-р Адлер и д-р Диаманд явились сюда и заявили следующее: Ульянов, решительный противник царизма, посвятил свою жизнь борьбе против русских властей, и, если бы он появился в России, с ним поступили бы по всей строгости и, возможно, казнили бы. Он пользуется европейской известностью благодаря своей борьбе против русского царизма. Д-р Адлер (Вена, VI район, Блюмельд № 1) и д-р Диаманд (Львов, в данное время - Вена, XIX район, ул. Бильрота, № 18) ручаются, что Ульянов не шпион. Они могут дать о нем исчерпывающие сведения и предлагают свои услуги как сведущие лица.
Статистические работы (цифры и сводки), которые были найдены у Ульянова, относятся, по мнению названных депутатов, к аграрному вопросу, над которым работал Ульянов.
Производит впечатление, что д-р Адлер и д-р Диаманд говорят правду” [88].
18 августа. В “Деле по обвинению Ульянова Владимира в преступлении по ст. § 321”, заведенном военным прокурором императорско-королевского военного командования, появляются новые записи:
“Сущность дела. Владимир Ульянов обвиняется в том, что после мобилизации занимался шпионажем.
Предложение прокурора. Согласно устному заявлению здешней разведки, совершенно исключено, что обвиняемый занимался шпионажем. Предлагаю отказаться от обвинения согласно § 138 и за отсутствием данных для преследования.
Решение коменданта. Согласен. 18/VIII...
Исход дела. Дан телеграфный приказ об освобождении” [89].
19 августа. 9 часов 35 минут. Военный прокурор телеграфирует из Кракова в Новый Тарг, в окружной суд: “Владимир Ульянов подлежит немедленному освобождению” [90].
И спустя несколько часов из Нового Тарга отвечают: Ульянов выпущен на свободу.
Ленин смеется, когда рассказывает потом друзьям, с каким почтением разговаривали с ним представители власти, выпуская его из тюрьмы. Они извиняются за причиненную неприятность. Они поражены таким исходом дела.
“С утра я, по обыкновению, была в Новом Тарге,- рассказывает Крупская,- на этот раз меня даже пустили в тюрьму помочь взять вещи; мы наняли арбу и поехали в Поронин” [91].
Еще за несколько дней до того, при свидании, Владимир Ильич сказал ей:
- Недостаточно освободить меня из тюрьмы. Я в Поронине ни в коем случае остаться не могу. Следует во что бы то ни стало добиться разрешения на выезд из Австрии в Швейцарию. Добейтесь разрешения, нельзя остаться в воюющей стране, никакая работа здесь невозможна.
Пока нет еще разрешения покинуть Австрию. Но уже готовятся к отъезду Ульяновы.
Прежде всего следует позаботиться о библиотеке и рукописях Владимира Ильича, об архиве Заграничного бюро ЦК РСДРП. Позаботиться о том, что находится здесь, в Белом Дунайце, и о том, что осталось в Кракове. Ведь взять все это с собой, перевезти через границу невозможно.
Проходит неделя.
Наконец уведомляют Владимира Ильича, что дано ему разрешение приобрести три билета - для себя, Надежды Константиновны и ее матери “в поезде железной дороги по воинскому расписанию от станции Поронин до станции Вена через Краков” [92]. Все книги, все рукописи, которые оказались тут, в Белом Дунайце, уже упакованы. Самые ценные документы и рукописи уложены в большие жестяные банки из-под конфет. Их запаяли и передали польским социал-демократам, чтобы те спрятали эти материалы в надежном месте (Эти материалы пока разыскать не удалось.).
А затем - три дня в Кракове. В ящики укладывается то, что оставлено было тут перед отъездом в Белый Дунаец, - книги, газеты, письма, рукописи Владимира Ильича, его заметки, проекты решений, партийные документы. И ящики прячут на чердаках двух домов по улице Любомирского *.
Целую неделю едут Ульяновы до швейцарской границы.
“Долго стояли на станциях, пропуская военные поезда,- расскажет об этих, проведенных в поезде, днях Надежда Константиновна.- Наблюдали шовинистскую агитацию, которую вели монахини и группировавшийся около них женский актив. На вокзалах они раздавали солдатам какие-то образки, молитвы и т. п. Ходила по вокзалам вылощенная военщина” [93].
* Гражданская война, напряженные отношения между Советской Россией и буржуазно-помещичьей Польшей в течение ряда лет не дали возможности заняться выяснением судьбы архива. Первые попытки были сделаны по указанию Ленина в 1921 году. На чердаках домов по улице Любомирского ящиков не оказалось. Только значительно позднее удалось получить из Польши часть книг ленинской библиотеки, некоторые архивные материалы и несколько десятков автографов Владимира Ильича. А после второй мировой войны в Польше была найдена и доставлена в Советский Союз большая часть краковско-поронинского архива Ленина.
Примечания:
[75] В.И. Ленин, Полн. собр. соч.. т. 48, с. 327.
[76] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 1.
[77] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 239.
[78] Там же.
[79] В.И. Ленин, Полн. собр. соч.. т. 49, с. 2.
[80] Ленинский сборник II, с. 175.
[81] Там же, с. 177.
[82] Там же, с. 176.
[83] Там же, с. 179.
[84] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 240-241.
[85] См. В. Найдус. Ленин в Польше, с. 153.
[86] “Русское слово” № 181, 8(21) августа 1914 г.
[87] “Красный архив”, 1939, № 1, с. 48.
[88] Ленинский сборник II, с. 180.
[89] “Дон”, 1965, № 4, с. 155.
[90] Ленинский сборник II, с. 180.
[91] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 241.
[92] См. “Дон”, 1965, № 4, с. 156.
[93] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 242-243.