Книги о Ленине

Глава 2

Рост российского капитализма. Теоретическая работа В.И. Ульянова в Санкт-Петербурге и ссылке

Особенности развития российского капитализма

В.И. Ульянов писал в своей работе «Что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов», что марксизм, этот «единственно научный метод» требует, «чтобы всякая программа была точной формулировкой действительного процесса»¹. Насколько соответствовали этому требованию взгляды самого Ленина, когда он жил в Санкт-Петербурге (включая пребывание в тюрьме), а затем был отправлен в ссылку (1896 — 1899 гг.)? Но сначала рассмотрим, опираясь на современные данные, содержание и фазы «действительного процесса», происходившего в России к этому времени.

Отменив крепостное право в России в 1861 г., царизм открыл дорогу развитию капитализма в стране: шел и стихийный его рост, шло и насаждение его «сверху». Некоторые советские авторы в поисках социально-экономических корней Октябрьской «социалистической» революции старались доказать, что уже к 80 — 90-м гг. XIX в. капитализм сложился в России в виде «целостной системы». Однако это не соответствует фактам действительности.

Прогресс в деле капитализации страны был несомненен. Катализатором его стало железнодорожное строительство (частное, переплетенное с казенным). Если в 1861 г. в стране было 1488 км железных дорог, то к началу XX в. их насчитывалось уже 41 714 км, к 1906 г. протяженность рельсовых путей увеличится до 61 725 км.; Россия по их абсолютной длине (но не по густоте сети) даже обгоняла Германию, Англию и Францию.

Постройка железных дорог потребовала роста горной и добывающей промышленности, развития металлургии, машиностроения; только за 90-е гг. XIX в. вчетверо возросло производство чугуна в стране. Более трети от общего числа рабочих были заняты на крупных предприятиях с числом рабочих более 1 000 человек (по этому критерию — но не по производительности труда) Россия обогнала Германию. Однако в целом машиностроение, особенно станкостроение, было развито еще слабо, значительная часть технического оборудования закупалась за рубежом.

В общем промышленный подъем в стране сопровождался развитием акционерного капитала; львиную его долю отхватили зарубежные банки. Во время мирового кризиса, затронувшего и Россию, резко усилилось синдицирование производства. К 1902 г. возникли синдикаты «Продамет», «Трубопродажа», было синдицировано производство и продажа железных балок, жести, гвоздей. В конце XIX — начале XX в. возникли и новые монополистические объединения — тресты, картели: большую роль в их организации играли банки. Родился в России начала XX в. финансово-монополистический капитал. И все же удельный вес промышленности в народном хозяйстве (включая и кустарную) составлял к началу XX в. немногим больше трети и лишь к концу первого десятилетия XX в. достиг 41%. Мы уже не говорим о феодальном политическом строе, таком громадном остатке средневековья, как самодержавие, во многом сковывавшем экономическое развитие страны, обретение политических «свобод».

С большими трудностями капитализм проникал в деревню. Хотя помещики потеряли к 1905 г. (заложили, продали) до 40% оставшихся у них после реформы 1861 г. земель, они продолжали держать в своих руках до 60% всего частного землевладения, При этом 80% всех дворянских владений составляли латифундии размером от 500 до сотен тысяч десятин. При крестьянском малоземелье (семь десятин на одного земледельца!) антитеза «латифундия» — «надел» не ушла в прошлое и после «крестьянской реформы» 1861 г. и даже после «второго раскрепощения», проводимого с 1906 г. Столыпиным (об этом позже).

Басни о российском «процветании» в начале XX в. опровергают подсчеты Центрального статистического комитета. В 1910 (!) г. почти половина важнейших орудий земледелия была представлена отжившими его видами: 43 % вспашки производилось сохами, 5% — косулями и лишь 52% — плугами. По переписи 1913 г. 31,5% дворов крестьян были безлошадными, 32,1% имели по одной лошади, несколько более 30% — по 2 — 3 и больше. Нехватка скота и удобрений вела к крайне низкой урожайности полей. Если в Бельгии снимали 119 пудов зерна с десятины, во Франции — 80, в Германии — 66, то в России — всего 34,8 пуда².

Ради фискальных и полицейских соображений царизм до конца 1905 г. сохранял в деревне общину, связав крестьян круговой порукой и властью урядников, сковав передвижения «беспаспортных» крестьян, отнимая у земледельца из-за систематических переделов земли стимул к поднятию агрикультуры, сужая в стране внутренний рынок. Конечно, к началу XX в. и помещичьи, и крестьянские хозяйства заметно эволюционировали в направлении капитализма, «отработки» чаще заменялись наемным трудом, трехполье — интенсивной культурой, стал намечаться раскол между сельской буржуазией и сельским пролетариатом. Но эти процессы, подстегнутые в XX в. столыпинской реформой 1906 — 1915 гг., так и не получили завершения, альтернатива «прусского» или «американского» путей развития (последняя в виде аграрной революции) не была снята с повестки дня.

Ко всему этому нужно прибавить, что до 80% населения страны оставалось неграмотным, хотя уже в конце XIX в. культурная и научная элита России получила всемирное признание.

Особенно важны для характеристики общего состояния хозяйства в стране соображения творца российской индустриализации, министра финансов С.Ю. Витте, высказанные им в конце XIX в.. Еще в октябре 1898 г. Витте написал государю письмо по данному вопросу, приведя убийственные для России цифры³. Насчитывая 130 млн. подданных, царская Россия подняла после 1861 г. бюджет от 350 до 1 400 млн. рублей. «Но уже теперь тяжесть обложения дает себя чувствовать. Между тем бюджет Франции при 38 миллионах жителей составляет 1 260 млн. рублей... Если бы благосостояние плательщиков было равносильно состоянию плательщиков Франции, то наш бюджет мог бы достигнуть 4 200 млн. руб. вместо 1 400 млн. рублей, а сравнительно с Австрией мог бы достигнуть 3 300 млн. вместо 1 400 млн. рублей. Почему у нас такая налогоспособность? Главным образом от неустройства крестьян... Нужно прежде всего поднять дух крестьянства, сделать из них свободных и верноподданных сынов наших»⁴.

Характерны возражения СЮ. Витте против общинного владения, оно, как считал он, только стадия известного жития народа и должно перейти «в индивидуальную собственность». Если этого не происходит, то «народ и государство хиреют». «Я» организует и двигает все, полагал Витте. «Принципом индивидуальной собственности ныне слагаются все экономические отношения, на нем держится весь мир»⁵.

Предлагал Витте государю самую малость — созвать из высших чиновников, дворян и просто просвещенных людей Совещание и поручить им первостепенной важности дело — довести до конца «полное освобождение крестьян». «Хозяин земли русской», как называл себя Николай II в одной из анкет, поступил просто: положил письмо под сукно. Его кое-чему научит только грядущая революция 1905 — 1907 гг.

Она-то и заставит царя поторопиться со столыпинской реформой, правда, с огромным запозданием.

Хотя в России к концу XIX — началу XX в. быстро развивались новейшие организационные формы капитализма, страна оставалась отсталой по сравнению с ведущими странами Западной Европы и тем более — США. Единственное, в чем Россия опережала Запад, — это в темпах развития промышленности. В пореформенное время объем производства увеличился в 7 раз, по добыче минерального топлива, выплавке металлов, машиностроению Россия догнала Францию — самую «отсталую» из ведущих капиталистических государств. И все же темпы развития России были недостаточными, для того чтобы встать вровень с Западом — из-за засилья «стародавних структур».

Подводя в целом социально-экономические итоги развития российского капитализма к началу Первой мировой войны, авторы так и не завершенного 12-томного пособия «История СССР с древнейших времен и до наших дней» (в дальнейшем в тексте — «История СССР». — Е. П.) указывали в 6-м томе, что доля России в производстве пяти ведущих стран капиталистического мира составляла всего лишь 4,2%. При равенстве доходов от сельского хозяйства и товарно-промышленного производства 70 — 75% населения России было занято в аграрном секторе — «таким образом, в результате индустриального развития к кануну Первой мировой войны Россия стала лишь аграрно-капиталистической страной». Эти данные в корне подрубают вывод авторов Введения того же 6-го тома, которые объявляют Россию страной «среднего уровня капиталистического развития»⁶. Верна не последняя, идущая от «установочного» доклада А.Л. Сидорова и доминировавшая в советской историографии оценка⁷, а оценка В.И. Ленина периода мировой войны, который относил Россию с ее феодальными «остатками» к странам всего лишь «средне-слабого» развития капитализма⁸.

Если к этому прибавить развал хозяйства в годы Гражданской войны в России, срезавшей «верхушки капитала», вернувшей деревню к натуральному хозяйству, отбросившей страну на добрые 10 — 15 лет назад, то мы поймем, что ни о каких «исторических предпосылках» социализма в России говорить вообще не приходится «Социалистическим» был всего-навсего идеологический вектор, заданный «сверху» в Октябре 1917г.

Вспоминая теперь уже давний спор сторонников «равновеликости» России другим великим державам (И.В. Бовыкин, В.Я. Лаверычев) и сторонников «многоукладности» отсталой России (К.Н. Тарновский, М.Я. Гефтер, П.В. Волобуев, И.Ф. Гиндин, Л.М. Иванов, В.Г. Хорос, И.К. Пантин, Е.Г. Плимак) стоит вспомнить, с каким трудом трезвые взгляды пробивались в нашей науке в период хозяйничанья в верхних идеологических эшелонах Суслова и Трапезникова. Дело доходило до оргвыводов и прямых запретов изучать сложнейшие вопросы методологии истории... и уточнять в том числе Марксову теорию, («копошиться» в марксизме, по выражению Трапезникова)

Что же касается понятия «особый тип» развития капитализма в России, то еще в 1969 г. К.Н. Тарновский определял его так: «Главный результат социально-исторического анализа сводится к выводу о двух типах стран со сходными чертами капиталистической эволюции. К первому из них относятся страны раннего, ко второму — позднего капитализма («второго эшелона» его развития. — Е. П.). Главная особенность капиталистической эволюции стран второго типа заключается в том, что они не знали четко выраженного капитализма "свободной конкуренции". В капиталистическую стадию они вступили при наличии весьма значительных остатков феодализма, тормозивших социально-экономическое развитие; создание системы крупнопромышленного производства происходило с существенными нарушениями "классической последовательности" (мелкотоварное производство — мануфактура — фабрика — паровой железнодорожный и водный транспорт) и более быстрым темпом: последнее обстоятельство объясняется активным вмешательством государства в сферу экономики, с одной стороны, и массовым притоком иностранных капиталов, с другой; наконец, одним из результатов такого складывания системы крупнокапиталистического производства было возникновение весьма значительного государственно-капиталистического сектора в экономике, явления, почти не известного странам первого типа (он сложился здесь только в годы Первой мировой войны. — Е. П.)»⁹.

Добавим к этому, что для России был характерен и особый «рептильный» тип капиталиста, зависимого от царской власти и блокировавшегося с помещиком. Характерно, что буржуазные партии в России складывались уже в ходе первой революции и — что очень важно — против нее. До самого Февраля 1917 г. экономически относительно развитый капитал был в России бессилен политически; он находился вне орбиты власти, концентрировавшейся вокруг Николая II.

Но не будем забегать вперед — вернемся к событиям 90-х гг. XIX в., к которым мы подошли в рассказе об Ульянове.

Полемика В.И. Ульянова с Н.К. Михайловским и П.Б. Струве

Между тем Санкт-Петербургское общество, о котором мы говорили ранее, продолжало в середине 90-х гг. XIX в., когда туда прибыл В.И. Ульянов, дебатировать вопрос о «судьбах капитализма в России», ее будущем пути. Народникам Н.К. Михайловскому, Н.Ф. Даниэльсону, С.Н. Южакову, В.В. (Воронцову В.П.) противостояли «легальные (выступавшие в печати. — Е. П.) марксисты» П.Б. Струве, М.И. Туган-Барановский, Н.А. Бердяев. Народники продолжали считать, что Россия должна идти некапиталистическим, «самобытным» путем, используя сохранявшуюся здесь общину, деревенские «кустарные промыслы», «артельное производство». «Легальные марксисты» подчеркивали быстрое нарождение в России капиталистического уклада, призывали учиться у «культурного Запада», оперировали ссылками на труды Маркса.

В 1894 г. Н.К. Михайловский открыл на страницах журнала «Русское богатство» настоящий поход против русских марксистов, да и самого Маркса. Признав громадную эрудицию последнего и верность его взглядов на современное развитие Европы (процесс капитализации здесь «продвинулся вперед»), Михайловский отрицал капиталистическое продвижение его в России: «Но в таком ли положений находимся мы, русские?». «Средневековые формы труда» находятся у нас отнюдь еще не в виде «жалких остатков» и возможное старание правительства поддержать их, может быть, не такая уж «роковая ошибка и бесполезное безумие». Под средневековыми формами, уточнял он, следует разуметь не только общинное землевладение, кустарную промышленность или артельную организацию. К ним должны быть причислены «все виды принадлежности земли или орудий производства рабочему».

Далее, проповедуя «субъективный метод в социологии» — способность того или иного героя в соответствии с «нравственным долгом» изменять ход истории и вести за собой «толпу», массу, — Михайловский просто советовал брать отовсюду «хорошее» и отбрасывать «плохое», независимо оттого русский или западный это путь прогресса. Русских же марксистов Михайловский обвинял в том, что они хотят слепо идти за процессом капитализации страны, игнорируя «народ, на земле сидящий» и требуя разрыва связи между работником и условиями производства; марксисты у нас якобы готовы плодить нищету и пролетариат. Михайловский сомневался в применимости метода Маркса к России: Маркс оперировал готовым пролетариатом и капитализмом, а у нас «надо еще создавать их».

Далее публицист замахивался и на сам метод Маркса. Безосновательно сводя материалистическое понимание истории к «экономическому материализму», а последний — к определению «форм производства и обмена», социолог-публицист доказывал, что исходя из такого подхода вообще нельзя понять многие процессы в обществе: столкновения государств, национальные распри и прочее. Он доказывал, что «экономический материализм» не раскрыл ход истории разных эпох и стран, в том числе и открытое Морганом независимо от Маркса «родовое общество». Иронизировал Михайловский и над попытками Маркса и Энгельса увидеть гегелевскую «триаду» в том или ином процессе. Наконец, он задавал и такой каверзный вопрос: «в каком сочинении Маркс изложил свое материалистическое понимание истории?»¹⁰.

Полемизируя с маститым публицистом в гектографированном подпольном сборнике под названием «Что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов» В.И. Ульянов решительно отверг заявление Михайловского насчет отсутствия у Маркса материалистического понимания истории, указав на «Капитал». В этом основном своем сочинения Маркс положил конец «воззрению на общество как на механический агрегат индивидов» и ввел в социологию «понятие общественно-экономической формации» как совокупности данных производственных отношений, установив, что «развитие таких формаций есть закономерный исторический процесс». Таковой не подчиняется произвольным желаниям той или иной личности; участвовать в нем личность могла только сообразуясь с исторической закономерностью, подчиняясь ей.

Ульянов доказывал, что в отличие от социологов-идеалистов Маркс не претендовал на изучение «общества вообще» — но зато он показал читателю в «Капитале», книге, имевшей «гигантский успех», «всю капиталистическую общественную формацию как живую — с ее бытовыми сторонами, с фактическим социальным проявлением присущего производственным отношениям антагонизма классов, с буржуазной политической надстройкой, охраняющей господство класса капиталистов, с буржуазными идеями свободы, равенства и т. п., с буржуазными семейными отношениями». Понятно теперь, что сравнение Маркса с Дарвином точно (Михайловский отрицал его точность. — Е.П.): «Капитал» — это не что иное, как «несколько обобщающих, теснейшим образом между собой связанных идей, венчающих целый Монблан фактического материала»... Теперь — со времени появления «Капитала» — материалистическое понимании истории уже не гипотеза, а научно доказанное положение, «синоним общественной науки». «Материализм (исторический. — Е.П.) представляет из себя не «по преимуществу научное понимание истории», как думает г. Михайловский, а «единственное научное понимание»¹¹.

С точки зрения философии истории XXI в. мы во многом можем «подправить» Ульянова. Формационное членение общества — не единственный плодотворный в науке подход. К нему надо добавить «подход цивилизационный», объясняющий многоцветье культур, наций, народов; «буржуазная политическая надстройка» не только защищает класс капиталистов, но и упорядочивает жизнь всего общества; буржуазные идеи «равенства, братства, свободы» не остались пустыми обещаниями — они воплощены ныне в развитых буржуазных странах в демократию «для всех», антагонизм классов сменился их относительным «социальным партнерством» и т. д. Претензии марксизма на «единственно научный подход» современная наука отвергает, хотя надо признать, что создать труд, равный Марксову «Капиталу», было никому не под силу. А формационный подход Маркса с успехом применяли не только марксисты, но и такие ученые, как Д. Гэлбрайт, У. Ростоу, А. Тоффлер — хотя они не всегда любили это подчеркивать...

Надо отметить, что противопоставляя народническим версиям «незначительности» элементов капитализма в России марксистскую версию, Ульянов далеко не точен. Так он пишет: «Социал-демократическое решение вопроса основывается, как известно, на том взгляде, что русские экономические порядки представляются буржуазным обществом, из которого может быть только один выход, необходимо вытекающий из самой сущности буржуазного строя — именно классовая борьба пролетариата против буржуазии»¹². Это явное забегание вперед; феодализм с такими его громадными остатками, как самодержавие, класс помещиков, полицейский режим в стране еще не ушел в прошлое. Степень развития капиталистических отношений в стране завышается и в дальнейшем, в аргументации Ульянова против С.Н. Кривенко: «Россия представляет из себя буржуазное общество, выросшее из крепостного уклада», «деревня давно уже раскололась», «эксплуатация трудящегося в России повсюду является в сущности своей капиталистической» и т. п.

Правда, в конце концов Ульянов вспоминает об «остатках» крепостничества в стране: «В России остатки средневековых, полукрепостнических учреждений так бесконечно еще сильны (сравнительно с Западной Европой), они таким гнетущим ярмом лежат на пролетариате и на народе вообще (о крестьянстве Ульянов забывает! — Е. П.), задерживая рост политической мысли во всех сословиях и классах, — что нельзя не настаивать на громадной важности для рабочих борьбы против всяких крепостнических учреждений, против абсолютизма, сословности, бюрократии»¹³.

В целом ясно: Ульянов не обладает в момент написания работы точными данными о соотношении разных укладов в стране, он не видит антагонизма помещика — крестьянина как главного в крестьянской России. Видимо, отсюда возник его замысел, к осуществлению которого он приступил уже в 1894 г., — специально исследовать «развитие капитализма в России». Эту громадную задачу он завершит уже в ссылке и книга под таким заглавием выйдет в 1899 г. (под псевдонимом В.И. Ильин), так и не решив окончательно проблемы. Во всяком случае, Ульянову Россия в середине 90-х гг. XIX в. видится весьма развитой капиталистической страной. К тому же он считает, что здесь уже получил «громадное развитие» (!) антагонизм ПРОЛЕТАРИЯ и БУРЖУА, он требует, чтобы «всякий, кто не хочет быть ВОЛЬНЫМ или НЕВОЛЬНЫМ приспешником буржуазии, становился на сторону пролетариата». Он призывает социалистов не отвлекать рабочих «от их прямой задачи - ОРГАНИЗАЦИИ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РАБОЧЕЙ ПАРТИИ»¹⁴.

Если народник считал «человеком будущего» в России «мужика», сбрасывая со счетов «рабочего», то обратного рода ошибку делает Ульянов в заключении книги: он объявляет «русского рабочего» «единственным и естественным представителем» всего трудящегося и эксплуатируемого населения, ибо эксплуатация трудящегося в России «повсюду является по сущности своей капиталистической, если опустить вымирающие (?) остатки крепостнического хозяйства», к тому же в последнем случае «эксплуатация массы производителей мелка, раздроблена, неразвита, тогда как эксплуатация фабрично-заводского пролетариата крупна, обобществлена и концентрирована».

«На класс рабочих, — кончает Ульянов свой труд, — и обращают социал-демократы все свое внимание и всю свою деятельность. Когда передовые представители его усвоят идеи научного социализма, идею об исторической роли русского рабочего, когда эти идеи получат широкое распространение и среди рабочих создадутся прочные организации, преобразующие теперешнюю разрозненную экономическую борьбу в сознательную классовую борьбу, — тогда русский РАБОЧИЙ, поднявшись во главе всех демократических элементов, свалит абсолютизм и поведет РУССКИЙ ПРОЛЕТАРИАТ (рядом с пролетариатом ВСЕХ СТРАН) прямой дорогой открытой политической борьбы к ПОБЕДОНОСНОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ»¹⁵.

Именно эту формулировку авторы первого тома многотомной «Истории КПСС» посчитали постановкой вопроса о гегемонии пролетариата в буржуазно-демократической революции, хотя здесь явно спрямлен путь грядущей «КОММУНИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ», отсутствует идея союза пролетариата с крестьянством, «рабочий» противостоит «пролетариату», да и вообще не упомянут этап буржуазно-демократического развития революции¹⁶.

Первым произведением Ульянова в легальной печати была его работа «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве», напечатанная в сборнике «Материалы к характеристике нашего хозяйства». Весь тираж издания (2000 экз.) правительство поддержало под запретом, затем конфисковало и сожгло, спасти удалось около сотни книг, которые тайно распространялись в Санкт-Петербурге и других городах.

Это произведение К. Тулина (он же Ульянов), на наш взгляд, удачным назвать нельзя. Оно начиналось с критики народнической статьи 1879 г., отношения к книге П.Б. Струве не имевшей, затем автор переходил к последовательно критическому изложению книги Струве, довольно рыхлой по своей композиции. Соответственно и книга Тулина не имеет цельной структуры, автор перескакивает от одной проблемы к другой, снова возвращается к сказанному.

Свой подзаголовок к книге «Отражение марксизма в буржуазной литературе» Тулин объясняет сочетанием у Струве марксистского анализа состояния России с апологетикой капитализма и рядом чисто буржуазных пожеланий правительству, Тулин пишет: «Автор вполне признает капитализм как основной фон, на котором совершаются все описываемые явления. Он совершенно ясно указал на быстрый рост товарного хозяйства, на разложение крестьянства, на распространение улучшенных орудий и т. п., с одной стороны, — на освобождение крестьян от земли, создание сельского пролетариата, с другой. Он сам, наконец, характеризовал это как создание новой силы — капитала, и отметил решающее значение «появления капиталиста между производителем и потребителем». Вместе с тем Тулину явно не нравятся рекомендации Струве государству — не гоняться за неосуществимым экономическим равенством в среде крестьянства, а вести политику создания «экономически крепкого, приспособленного к товарному производству крестьянского хозяйства»; далее, превратить «бедную капиталистическую страну» в «богатую», и так — вплоть до заключительной фразы: «пойдем на выучку к капитализму»¹⁷.

Струве с самого начала заявлял: «ортодоксией я не заражен», но попытки Тулина указать на ошибочность ряда его формулировок, на наш взгляд, не выдерживают критики. Так, Струве писал: «Мы не можем не признать, что чисто философское обоснование этого (марксистского. — Е. П.) учения еще на дано, и что оно еще не справилось с тем огромным материалом, который представляет всемирная история. Нужен, очевидно, пересмотр фактов с точки зрения новой теории; нужна критика теории на фактах. Быть может, многие односторонности и слишком поспешные обещания будут оставлены»¹⁸. Нам представляется, что эти высказывания не противоречат ряду поздних признаний Энгельса.

Тулину не понравилось утверждение Струве: «Государство есть прежде всего организация порядка; организацией же господства (классового) оно является в обществе, в котором, подчинение одних групп другим обусловливается его экономической структурой». И здесь мы не видим ничего неправильного¹⁹.

Десятки раз Тулин указывает, что Струве не доводит свой анализ капитализма в России до конца, до признания его антагонистичности, прежде всего признания классовой борьбы. Но напомним, что классовые противоречия в стране находились в состоянии еще зародышевом, что, впрочем, вынужден признать и критик. Тулин пишет о российском земледелии: «На самом деле капитал, хотя уже и господствует (?), но в очень неразвитой сравнительно форме; до полного развития, до полного отделения производителя от средств производства еще много промежуточных ступеней, и каждый шаг земледельческого капитализма означает рост внутреннего рынка... который в России не сокращается, а, напротив, складывается и развивается». Далее признается Тулиным и наличие «крепостнических» черт вместе с капиталистическими в нашем «перенаселении»²⁰.

Безусловно, центральной идеей книги Тулина является размежевание объективизма и материализма (читай — марксизма. — Е.П.). «Объективист, — пишет он, — говорит о необходимости данного исторического процесса; материалист констатирует с точностью данную общественно-экономическую формацию и порождаемые ею антагонистические противоречия. Объективист, доказывая необходимость данного ряда фактов, всегда рискует сбиться на точку зрения апологета этих фактов; материалист вскрывает классовые противоречия и тем самым определяет свою точку зрения... Таким образом, материалист, с одной стороны, последовательнее объективиста и глубже, полнее проводит свой объективизм... В данном случае, например, материалист не удовлетворился бы констатированием «непреодолимых исторических тенденций», а указал бы на существование известных классов, определяющих содержание данных порядков... С другой стороны, материализм включает в себя, так сказать, партийность, обязывая при всякой (?) оценке событий прямо и открыто становиться наточку зрения определенной общественной группы»²¹. Но, к сожалению, Ленин в дальнейшем своем творчестве толковал «партийность» чересчур расширительно, записывая по разряду «реакции» и «поповщины» безобидных профессоров-естествоиспытателей Э. Маха и Р. Авенариуса. Советские философы, усугубляя ошибку Ленина, привязывали любого философа к какой-либо «классовой группе». Не кажется нам верным объявление Тулиным народнической идеологии середины 90-х гг. XIX в. идеологией «мелкого буржуа». На наш взгляд, она отражала положение крестьянства.

Впрочем, степень расхождения «ортодоксов» и «легальных марксистов» не стоит преувеличивать, иногда и Струве становился вполне «марксистом». Так, к нему обратились в 1898 г. социал-демократы, участники I съезда РСДРП, заседавшего на окраине г. Минска, с просьбой написать Манифест РСДРП. Струве справился с задачей. Он подчеркнул в Манифесте необходимость борьбы с абсолютизмом: «Политическая свобода нужна русскому пролетариату, как чистый воздух для здорового человека». Он указывал, что «нужную ему политическую свободу русский пролетариат может завоевать только сам»; он отвергал надежды на революционность русской буржуазии: «Чем дальше на Восток Европы, тем в политическом отношении слабее, трусливее и подлее становится буржуазия и тем большие культурные и политические задачи выпадают на долю пролетариата. На своих крепких плечах русский рабочий класс должен вынести дело завоевания политической свободы». «Свержение самодержавия — необходимый, но лишь первый шаг к осуществлению великой исторической миссии пролетариата: созданию такого общественного строя, в котором не будет места эксплуатации человека человеком. Русский пролетариат сбросит с себя ярмо самодержавия, чтобы с большей энергией продолжать борьбу с капитализмом и буржуазией до полной победы социализма». Все это звучало совсем не плохо, звало пролетариат к борьбе и за демократию, и за социализм.

Отметим, что позже, будучи в белой эмиграции, Струве отрекся от своих юношеских «грехов»: «...Манифест, написанный мною... ни в коем случае не соответствовал моим более сложным взглядам того периода»²².

Кстати, касаясь этого периода, подчеркнем, что вывод авторов первого тома «Истории ВКП(б)» (Выпуск I. М.-Л., 1926. С. 145) «первый съезд имел колоссальное значение» был преувеличением. Первый съезд не выработал программу и устав партии, к тому же он был — что несомненно сказалось на уровне пролетарского движения — почти сразу разгромлен охранкой, как и «Рабочая газета», объявленная центральным органом партии. Пострадал и ряд местных организаций РСДРП. Аресты «расчистили» место в партии «экономизму», течению, чуждому сфере политики и занятому исключительно борьбой за экономические интересы пролетариата. Заканчивая рассказ о полемике Тулина со Струве, укажем, что Н.В. Валентинов подметил в «Недорисованном портрете» и такое: «Для сборника "Материалы, к характеристике нашего хозяйственного развития" (вышел в 1895 г.) Ленин написал статью "Экономическое содержание народничества" (это его первая работа, появившаяся в печати). В ней ясно проглядывало убеждение в возможности для России "перескочить через капиталистическое развитие"». С критическими замечаниями по этому поводу Струве и Потресова, вместе с ним редактировавшими сборник, Ульянов мало считался, но когда Федосеев, которому он послал статью, резко высказался против его мысли, что крушение буржуазного строя произойдет одновременно с падением самодержавия, тот «все отвергнутые Федосеевым места из своей книги выбросил...»²³.

Однако от своего стремления всячески сократить период капитализации России, буржуазно-демократический этап ее развития, Ленин не откажется ни в 1905 — 1907 гг., когда возьмет курс на немедленный переход от первого, демократического этапа революции, ко второму — социалистическому, ни в 1917 г., когда воспользовавшись нарастанием антимилитаристских настроений в стране и развертывавшейся аграрной революцией, он возглавит вместе с Троцким октябрьский «социалистический» переворот и тем самым сократит до 7 — 8 месяцев тот этап буржуазно-демократического развития, который должен был занять 50 — 100 лет — настолько отсталой и некультурной была страна. Свою пагубную торопливость Ленин преодолеет только после Бреста в период нэпа и в последних работах, продиктованных во время болезни.

Теоретические занятия Ульянова в ссылке

Отсидев 14 месяцев в тюрьме, Владимир Ульянов был затем сослан на три года в село Шушенское Минусинского уезда Красноярской губернии. Н. Валентинов назвал ссылку Ульянова в Шушенское «чудесной». Действительно, мать выхлопотала ему проезд без конвоя и «этапов», изнурявших ссыльных. Далее, дополнительно к 8 рублям, которые Ленин ежемесячно получал от властей на «прожитие» (солидная сумма при сибирской дешевизне), он имел постоянные переводы от родных. К нему приехала «невеста» Надежда Крупская, с которой они на самом деле поженились 22 июля 1898 г. Затем приехала и теща Надежда Васильевна — чтобы помогать Наде по хозяйству. Ленин мог спокойно работать над своими трудами и читать присылаемые ему книги, среди них «Agrarfrage» (Аграрный вопрос) К. Каутского, а также разумно отдыхать. Он избавился от болезней, которые мучили его в тюрьме.

Многокилометровые «охотничьи» походы и ловля рыбы летом, коньки зимой, редкие встречи с «соседней» ссыльной публикой — все вносило разнообразие в монотонные научные занятия. Вспоминает Н.П. Лепешинский, живший в селе Ермаковском (несколько десятков километров от «Шуши»).

«Квартирка, в которой скучивались "съездовцы", наполнялась шумом и гамом. Ни дать, ни взять — пчелиный улей! Все спешили наговориться, нахохотаться, наспориться, словом, насытить свои изголодавшиеся души счастьем общения с близкими по духу людьми. И Ильич не только не скучал в таком обществе, а, наоборот, был наиболее жизнерадостным членом его. У него за последние месяцы накопилось много вопросов, которые он хотел обсудить сообща... Когда я впервые встретился с Ильичом, все мои прежние представления о нем, как о «генерале», насмешливом, заносчивом и жестком человеке, рассеялись в прах после первых же минут знакомства с ним. Никто из нас не отличался таким естественно простым, милым, хорошим отношением к окружающим людям, такой чуткостью и таким уважением к свободе и человеческому достоинству каждого из нас, его товарищам и единомышленникам»²⁴.

Слово «единомышленники» мы выделили не случайно. В «Шуше» Ульянов мог быть с ними милым и отзывчивым, поучаствовать и в хоровом пении, и в шахматном соревновании, и в веселой болтовне, и в тех дискуссиях, которые он использовал в педагогических целях. Не исключались и сложные вопросы, совместные политические действия: в литературе упоминается написанный Ульяновым знаменитый «протест 17», который был направлен против «экономического кредо» Е.Д. Кусковой, отрицавшей необходимость политической борьбы.

Через пяток лет, в женевской эмиграции, в период партийных склок большевиков с меньшевиками, Ильич станет жестким, нетерпимым, категоричным — вплоть до разрыва всяких личных отношений со своими оппонентами.

И все же ссылка оставалась ссылкой. Глушь. Пустынный (хотя и расцвеченный летом цветами) ландшафт, почти полная невозможность открытой политической деятельности, долгое ожидание ответа на отправляемые родным письма — все это действовало угнетающе. Оставалось главное лекарство — работа...

Относительно либеральный режим содержания политзаключенных в ссылке позволял Ульянову продолжать свои теоретические изыскания и поддерживать связь с «волей». В Шушенском Ульянов получал литературу через родных (даже из библиотек). Он сумел проработать и отрецензировать книгу К. Каутского «Die Agrarfrage» («Аграрный вопрос», 1899), перевести и отрецензировать книгу К. Каутского «Вегnstein und das sozial-demokratische Programm. Antikritik» («Бернштейн и социал-демократическая программа. Антикритика») — в печати перевод не появился. Как видим, на этом этапе Ленин был вполне солидарен с Каутским в критике ревизионизма.

А теперь уделим особое внимание законченному в ссылке В.И. Ульяновым труду «Развитие капитализма в России», изданному в 1899 г. (псевдоним В. Ильин). На наш взгляд, труд явно завышал число пролетариев в населении России (22 млн, 63 млн. вместе с полупролетариями, в том числе «около 10 млн. наемных рабочих»²⁵). Автор явно преувеличивал и воздействие капитализма на деревню: «Старое крестьянство не только «дифференцируется», оно совершенно разрушается, перестает существовать, вытесняемое совершенно новыми типами сельского населения, типами, которые являются базисом общества с господствующим товарным хозяйством и капиталистическим производством»²⁶. На одной из страниц находим характеристику того метода, который позволил автору преуменьшить остатки «стародавних структур».

«Говоря выше, что крестьянская буржуазия есть господин современной деревни, мы абстрагировали (?) эти задерживающие разложение факторы: кабалу, ростовщичество, отработки и прочее. В действительности (!) настоящими господами современной деревни являются зачастую не представители крестьянской буржуазии, а сельские ростовщики и соседние землевладельцы. Подобное обстоятельство представляется однако вполне законным (?), ибо иначе нельзя изучать внутренний строй экономических отношений в крестьянстве»²⁷. Позволим себе не согласиться с подобным односторонним методом анализа, он явно искажает картину социальных отношений в России.

Не можем принять мы и вывод В. Ильина по поводу одной из главных таблиц своего труда в сводном подсчете «распределения всего населения России»:

Сельскохозяйственное население России .... 97,0 млн

Торгово-промышленное 21,7 млн

Непроизводительное 6, 9 млн

Всего 129,6 млн

Далее у Ильина сказано: «Из этой картины ясно видно, с одной стороны, что товарное обращение и, следовательно, товарное производство вполне прочной ногой стоят в России. Россия — страна капиталистическая. С другой стороны, отсюда видно, что Россия еще очень отстала, по сравнению с другими капиталистическими странами, в своем экономическом развитии»²⁸.

Мы бы уточнили в этом выводе положение «Россия — страна капиталистическая». Как явствует из таблицы, она была «аграрно-капиталистической страной», страной, пока еще по преимуществу крестьянской. Ленин поймет это, специально обратившись после первой русской революции к аграрным порядкам России...

Любопытно, что к сравнительному анализу России с Западом Ленин прибегнет только в конце книги. Так он пишет: «Если сравнивать докапиталистическую эпоху России с капиталистической, то развитие общественного хозяйства при капитализме придется признать чрезвычайно быстрым. Если же сравнивать данную быстроту развития с той, которая была бы возможна при современном уровне техники и культуры вообще, то данное развитие капитализма придется признать медленным... ибо ни в одной капиталистической стране не уцелели в таком обилии учреждения старины, несовместимые с капитализмом, задерживающие его развитие, безмерно ухудшающие положение производителей, которые страдают и от капитализма, и от недостаточного развития капитализма»²⁹.

Из этого сравнения следовал вопрос: является ли сам темп быстрого развития России достаточно высоким, чтобы догнать передовые капиталистические страны? Ленин не ставит пока перед собой такого вопроса, но он выйдет к нему, изучая в дальнейшем специально «учреждения старины» в России. Они окажутся столь существенными, что догнать передовые страны, как сочтет Ленин, без революции будет невозможным. С этим, наверно, можно согласиться. Во всяком случае 15 лет спустя после написания «Развития капитализма в России» к 1914 г. Россия не достигла уровня, позволяющего выдержать испытания военного времени.

Примечания:

¹ Ленин В.И. Полн. coбp. соч. Т. 1. С. 308

² Зайцева Л. Аграрная реформа Столыпина в документах и публикациях конца XIX - начала XX в. М., 1955. С. 45-46.

³ Витте СЮ. Воспоминания. М., 1960. Т. 2. С. 523.

⁴ Там же. С. 526.

⁵ Витте СЮ. Воспоминания. С. 490 — 491.

⁶ См.: История СССР с древнейших времен и до наших дней. М., 1968. Т. 6. С. 10, 331-333.

⁷ Сидоров А.Л. Исторические предпосылки Великой Октябрьской Социалистической революции. М., 1970. С. 58-59, 68.

⁸ Ленинский сборник XV. С. 425.

⁹ Вопросы истории капиталистической России: проблема многоукладности. Свердловск, 1972. С. 27. Об «эшелонах» развития всемирного капитала, см. также: Паншин И.К., Ппимак Е.Г., Хорос В.Г. Революционная традиция в России. М., 1986; Плимак Е.Г., Пантин И.K. Драма российских реформ и революций. М., 2000.

¹⁰ Михайловский Н.К. Полн. собр. соч. 116., 1909. Т. 7. Стлб. 326, 735, 754, 756 и пр.

¹¹ Ленин В И. Полн. собр. соч. Т 1 С. 136 -140.

¹² Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 1 . С. 159.

¹³ Там же. С. 300 -301.

¹⁴ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 304, 306.

¹⁵ Там же. С 306.

¹⁶ История Коммунистической партии Советского Союза. М., 1963. С. 208.

¹⁷ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т 1. С. 511, 527.

¹⁸ Там же. С. 437

19 См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 438

20 Там же. С. 490-491.

21 Там же. С. 418-419.

²² SlmveP. My Contacts and Conflicts with Lenin//The Slavonic and East European Review. Vol. 137. 1934. April. P. 75.

²³ Валентинов Н. Недорисованный портрет. С. 483 — 484.

²⁴ Лепешинский П.Н. На повороте. М., 1955. C. 102 — 103.

²⁵ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 505, 582; в Предисловии ко второму (1908)изданию Ленин сделает важное обобщение: сила пролетариата «в историческом движении неизмеримо более, чем его доля в общей массе населения» (Т. 3. С. 13).

²⁶ Там же. С. 166.

²⁷ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 179.

²⁸ Там же. С. 502.

²⁹ Там же. С. 601.