Книги о Ленине

Глава 4

II съезд РСДРП. Большевики и меньшевики

Основное противоречие программы II съезда

Семнадцатого (тридцатого) июля 1903 г. в Брюсселе Г.В. Плеханов открыл II съезд РСДРП (через пару недель из-за слежки бельгийской полиции съезд переедет в Лондон). Оратор оптимистически оценивал перспективы социал-демократии в России: «Мы сильны, но наша сила создана благоприятным для нас положением, это стихийная сила положения (т. е. наличие потенциальных революционных сил в России? — Е.П.). Мы должны дать этой стихийной силе сознательное выражение в нашей программе, в нашей тактике, в нашей организации. Это и есть задача нашего съезда... Этот съезд составит эпоху в истории нашей партии...»¹

Слова оратора оказались пророческими, но совсем в ином смысле, чем он предполагал: вместо единой в своих взглядах и действиях партии на съезде образовались две фракции, две партии: большевиков и меньшевиков. Судьба их была различной, но в свое время обеим придется «сойти со сцены».

Поначалу напомним некоторые ленинские положения. Россия в конце XIX — начала XX в. лежала на границе государств цивилизованных и втягиваемых в цивилизацию, была феодальной страной, где развивался по восходящей линии капитализм. Отсюда — две «разных и разнородных», по выражению Ленина, социальных войны в обществе: одна — война всего народа, в том числе крестьянства за «свободу» и «землю», и другая — война пролетариата с буржуазией за «социалистический переворот»².

Содержание этих двух войн не было увязано в Программе, принятой на II съезде РСДРП в 1903 г. В ней перечислялись принципы «свободы», за которые пролетариату предстояло бороться на первом, буржуазно-демократическом этапе борьбы: всеобщее, равное и прямое избирательное право, неприкосновенность личности и жилища, свободы совести, слова, собраний, печати и т. п. Но еще ранее был вписан в Программу (с подачи Ленина) принцип «диктатуры пролетариата», «такой политической власти, которая позволяет ему подавить всякое сопротивление эксплуататоров».³ Но тем самым «диктатура пролетариата» перечеркивала все принципы «свободы», что и произойдет в России 1917 г.: Февраль принесет стране «свободы», Октябрь тут же их задушит.

Противоречие это не было вскрыто теоретически на съезде. Правда, СВ. Тютюкин, фиксируя как само это противоречие, так и «смутность» его понимания на съезде, добавляет: «Считалось, однако, что предварительным условием установления диктатуры пролетариата является превращение его в большинство населения страны, как будто исключавшее противопоставление диктатуры демократии»⁴. Но это (каутскианское) представление никто на съезде не выставлял. Напротив, Г.В. Плеханов, поддерживая мнения В.Е. Посадовского о подчинении принципов демократии «выгодам нашей партии», заявил под шиканье ряда делегатов, что во имя блага революции пролетариат может за какие-нибудь две недели разогнать неугодный ему парламент. Аргументацию Плеханова стоит привести полностью, на его авторитет Ленин будет ссылаться в 1918 г.... «Плеханов. Вполне присоединяюсь к словам т. Посадовского. Каждый данный демократический принцип должен быть рассматриваем не по себе в своей отвлеченности, а в его отношении к принципу, который должен быть назван основным принципом демократии, именно принципу гласящему, что saluspopuli suprema lex (благо народа — высший закон. — Е.П.). В переводе на язык революционера это значит, что успех революции — высший закон. И если бы ради успеха революции потребовалось временно ограничить действие того или другого демократического принципа, то перед таким ограничением преступно было бы останавливаться. Как личное свое мнение, я скажу, что даже на принцип всеобщего избирательного права надо смотреть с точки зрения указанного мною основного принципа демократии. Гипотетически мыслим случай, когда мы, социал-демократы высказались бы против всеобщего избирательного права. Буржуазия итальянских республик лишала когда-то политических прав лиц, принадлежащих к дворянству. Революционный пролетариат мог бы ограничить политические права высших классов, подобно тому, как высшие классы ограничивали когда-то его политические права. О пригодности такой меры можно было бы судить лишь с точки зрения правила salus revolutionis suprema lex — (благо революции — высший закон. — Е.П.). И на эту же точку зрения мы должны были бы встать и в вопросе о продолжительности парламентов. Если бы в порыве революционного энтузиазма народ выбрал очень хороший парламент — своего рода chambre introuvable («незаменимую палату». — Е.П.), то нам следовало бы сделать его долгим парламентом, а если бы выборы оказалась неудачными, то нам нужно было бы стараться разогнать его не через два года, а если можно, то через две недели».

(Рукоплескания, на некоторых скамьях шиканье, голоса: "Вы не должны шикать!" Плеханов: "Почему же нет? я очень прошу товарищей не стесняться!" Егоров встает и говорит: "Раз такие речи вызывают рукоплескания, то я обязан шикать").

Егоров. «Тов. Плеханов не принял во внимание, что законы войны одни, а законы конституции — другие. Мы пишем свою программу на случай конституции"»⁵.

У Плеханова оказались прекрасные ученики. В январе 1918 г. большевики и левые эсеры разгонят всенародно избранное Учредительное собрание, дав ему для «работы» всего одну ночь с 5 по 6 января...

Оргвопросы на съезде

Но наибольший разлад в работу съезда внесли оргвопросы, §1 устава партии — о том, кого считать ее членом. Мартов предложил формулировку, явно перечеркивающую представления Ленина о партии как потайном союзе «профессиональных революционеров». Согласно Мартову членом партии мог считаться «всякий, принимающий ее программу, поддерживающий партию материальными средствами и оказывающий ей регулярное личное содействие под руководством одной из ее организаций»⁶.

Ленинский текст §1 устава предлагал: «Членом РСДРП считается всякий, признающий ее программу и поддерживающий партию, как материальными средствами, так и личным участием в одной из партийных организаций»⁷. Несмотря на поддержку Плеханова, ленинская формулировка была отвергнута 28 голосами против 22, при одном воздержавшемся. Но уход со съезда пятерых бундовцев и двух рабочедельцев изменил расклад голосов в пользу Ленина, при формировании центральных органов партии он уже опирался на большинство. Очутившись в меньшинстве — отсюда само название «большевики» и «меньшевики» — Мартов начал политику самоотводов внеуставных кооптаций, анархического развала работы.

В своей «Истории российской социал-демократии» Мартов выдавал свои раскольнические действия за протест против посягательств Ленина на искровские традиции: он-де свел состав редколлегии ЦО к трем членам: Плеханов, Ленин, Мартов, оставив за ее бортом Аксельрода, Потресова, Веру Засулич⁸. Но Ленин вроде бы исходил из чисто деловых соображений: за все время издания «Искры» редколлегия никогда не собиралась в полном составе, всю работу тащили на себе Ленин и Мартов, имя Плеханова придавало газете необходимый авторитет.

Неожиданно в стан меньшевиков переместился Плеханов, объясняя свой переход в редакционной статье новой «Искры» № 52 от 7 ноября 1903 г новыми условиями работы: теперь, когда ЦО будет влиять не на отдельные кружки, а на массы, понадобятся люди, отличающиеся «не только смелостью, решительностью и настойчивостью, но также и огромной осмотрительностью. Они должны быть, поистине, мудры как змии». Прямолинейность же грозит принести большой вред партии. Там, «где интересы нашей партий требуют мира», «центр» обязан быть «миролюбивым, мягким, уступчивым», «неуместная же резкость достойна скорее Собакевича»⁹.

Но плехановская «коса» нашла на ленинский «камень». Выйдя из редакции «Искры», он ответил страстным письмом, где изложил свое понимание принципов отбора руководителей партии:

«Автор трижды прав, когда он подчеркивает, что нашему центру многое будет дано и многое с него взыщется. Именно так. И именно поэтому необходимо, чтобы вся партия систематически, исподволь и неуклонно воспитывала себе подходящих людей в центре, чтобы она видела перед собой как на ладони, всю деятельность каждого кандидата на этот высокий пост... Ни один политический деятель не проходил своей карьеры без тех или иных поражений, и если мы серьезно говорим о влиянии на массы, о завоевании нами «доброй воли» масс, то мы должны всеми силами стремиться к тому, чтобы эти поражения не скрывалась в затхлой атмосфере кружков и группок, чтобы они выносились на суд всех. Этим, и только этим, мы дадим возможность всей массе... влиятельных партийных работников узнать своих вождей и поставить каждого из них на надлежащую полочку...

Света, побольше света! Нам нужен громадный концерт; нам нужно выработать себе опыт, чтобы правильно распределить в нем роли, чтобы одному дать сентиментальную скрипку, другому свирепый контрабас, третьему вручить дирижерскую палочку»¹⁰.

Увы! Пресловутая «дирижерская палочка» плюс заговорщический централизм и стали непосредственной причиной расхождений. «Меньшинство» вообще не хотело видеть Ленина и его когорту во главе партии и со злорадством травило представителей «большинства», занимаясь их изгнанием с руководящих «постов» и «полочек».

В этом смысле показательно письмо А.Н. Потресова П.Б. Аксельроду от 27 мая 1904 г «Дорогой Павел Борисович, — писал Потресов. — Primo (во-первых. — Е.П.), спешу Вам сообщить, что я только что получил от Каутского письмо, разрешающее нам напечатать его ответ Лидину (М.Н. Лядову) в "Искре". Итак, первая бомба отлита и — с божьей помощью — Ленин взлетит на воздух. Я придавал бы очень большое значение тому, чтобы был выработан план общей кампании против Ленина — взрывать его, так взрывать до конца, методически и планомерно...»¹¹

Но сводить дело только к организационным распрям мы бы не стали. Самые глубокие корни расхождений лежали в разном понимании действующими лицами централизма и святая святых для Ленина — диктатуры пролетариата. Н. Валентинов, близкий к Ленину в дни написания им книги «Шаг вперед, два шага назад», показывает нам, как углублялось понимание Лениным существа расхождений.

Углубление расхождений

Подготовку своей книги, свидетельствует Валентинов, Ленин начал несомненно ощупью. Он не мог тогда еще сказать, что «целый ров принципиальных разногласий» разделял большевиков и меньшевиков. Такое понимание пришло от детального изучения всех прений и голосований на съезде и тогда Ленин увидел, что за меньшинством шли самые отсталые, путаные, антиискровского духа люди, «всякое политическое дрянцо» («дрррянцо», как он выговаривал). От Ленина, жестоко поносившего Бунд, который отстаивал построение партии по принципам национального представительства, не единства, а федерации, Валентинов только и слышал, что принцип федерализма «абсолютно не совместим с принципом централизма», самым важным в его программе. И еще об одном пишет Валентинов — о правоте третируемого Лениным В.П. Акимова: на съезде партии он один голосовал против принятия программы, выработанной редакцией «Искры». В ней для него была особенно неприемлема идея, что для торжества социалистической революции необходима «диктатура пролетариата», что по объяснению Плеханова, означало «подавление всех общественных движений, прямо или косвенно угрожающих интересам пролетариата».

От анализа «дрянца» Ленин скоро перешел к критике меньшевиков и здесь Валентинову пришлось быть наблюдателем невероятно крутого поворота всей позиции Ленина. Сначала он говорил, что между большинством и меньшинством нет серьезных, принципиальных разногласий. «Теперь такого рода разногласия стали сыпаться как из рога изобилия. В каждую новую прогулку число их прибавлялось».

Н. Валентинов описывает изменение психического состояния Ленина по мере того, как он отыскивал действительные и мнимые грехи меньшевиков. От презрительно-насмешливого тона, с которым Ленин приступил к анализу «дрянца», он скачками перешел к едкой злобе, а затем и к тому, что Валентинов называет «ражем». Он был возбужденный, красный, словно налитый кровью, «отношение Ленина к меньшевикам превратилось в жгучую безграничную дикую ненависть».

Параграф первый Устава партии в моей формулировке, говорил Ленин, предупреждает от вторжения оппортунистических элементов в партию. Формулировка Мартова — это открытые двери для заполнения партий именно такими элементами. Сейчас сторонники меньшинства бунтуют против «самодержца» Ленина, на деле у них бунт против ортодоксального марксизма, пока бунт на коленях, но они встанут на ноги и «начав с организационного оппортунизма, кончат полной ревизией теории и программы партии».

На попытки Валентинова возражать, Ленин отвечал, что марксизм без соответствующих дел — нуль, а у меньшинства одни слова, слова, слова, они восстают против пролетарской дисциплины, против отчетливых организационных форм, против твердого устава, против централизма, против всего, в чем они могут увидеть обуздание их писка. Они не зря впали в истерику, когда Плеханов заговорил о разгоне неугодного парламента, их отход от революционного марксизма лучше всего определяется их криками по адресу «заговорщичества», «бланкизма», «якобинизма» большевиков.

И здесь Ленин приоткрыл подлинную подкладку спора: «Чем меня хочет опозорить Троцкий? Тем, что называет якобинцем-Робеспьером. Чем нас пугает Аксельрод? Тем, что наше движение может попасть под влияние «якобинского клуба». Что о якобинцах на собрании меньшевиков недавно говорил Мартов? Что между социал-демократизмом и якобинством не может быть ничего общего. Я уже не говорю о Засулич и Потресове, их взгляды на якобинизм давно знаю. Они смотрят на якобинизм глазами либералов».

Обратим внимание на этот монолог — мы у самой сути раскола между большевизмом и меньшевизмом. Большевизм не выбрался из пеленок якобинизма — об этом говорит то уточнение, которое Ленин тут же дал Валентинову:

«Что такое якобинизм, всем революционным социал-демократам давно известно. Возьмите историю французской революции, увидите, что такое якобинизм. Эта борьба за цель, не боящаяся никаких решительных плебейских мер, борьба не в белых перчатках, борьба без нежностей, не боящаяся прибегнуть к гильотине. Те, кто как Бернштейн и К° считают демократические принципы абсолютной ценностью, — якобинцами, разумеется, быть не могут. Отрицание якобинских мер борьбы самым прямым логическим путем приводит к отрицанию диктатуры пролетариата, т. е. того насилия, которое необходимо, обязательно, без которого нельзя обойтись, чтобы сломать, уничтожить врагов пролетариата и обеспечить победу социалистической революции. Без якобинской чистки нельзя произвести хорошую буржуазную революцию, а тем более социалистическую... Без якобинского насилия диктатура пролетариата — выхолощенное от всякого содержания слово». Итак, благодаря памяти Валентинова, мы вышли к генеральной проблеме, поставленной расколом партии на ее II съезде: сочетать политический переворот с гильотиной или отвергнуть ее вместе с якобинизмом?

Не будем отрицать: Валентинов вышел к центральному пункту программы молодого Ленина; тот был почитателем «настоящего, всенародного, действительно обновляющего страну террора, которым прославила себя Великая французская революция». Таким почитателем террора он оставался и в годы Гражданской войны в Советской России (что в немалой степени содействовало победе «красных»). Напомним, что в статье «Уроки Коммуны» Ленин говорил о такой ошибке коммунаров, как «излишнее великодушие пролетариата: надо было истреблять своих врагов, а он старался морально повлиять на них, он пренебрег значением чисто военных действий и вместо того, чтобы решительным наступлением на Версаль увенчать свою победу в Париже, он медлил и дал время версальскому правительству собрать темные силы и подготовится к кровавой майской неделе»¹². Ленин в Гражданской войне будет опережать кровавые акции противника своим наступлением.

Во время следующей прогулки, рассказывает далее Валентинов, вся речь Ленина буквально без остановок вертелась около заявлений, что «настоящий революционный социал-демократ должен быть якобинцем». Раньше я от него эту мысль не слышал¹³.

Добавим, что именно эта мысль нашла прямое отражение в работе «Шаг вперед, два шага назад»: «Неискусно же защищается т. Аксельрод от "ложного обвинения в оппортунизме"... Он перепевает «избитую бернштейнианскую мелодию о якобинстве, бланкизме и пр.». «Ровно ничего, кроме оппортунизма, не выражают эти "страшные словечки": якобинство и т. п. Якобинец, неразрывно связанный с организацией пролетариата, сознавшего свои классовые интересы, это и есть революционный социал-демократ. Жирондист, тоскующий о профессорах, гимназистах, боящийся диктатуры пролетариата, вздыхающий об абсолютной ценности демократических требований, это и есть оппортунист»¹⁴.

В полемику тех лет оригинальный вклад внес Плеханов.

Г.В. Плеханов и будущая «сталинщина»

«Вообразите, — писал Плеханов, — что за Центральным Комитетом всеми нами признано еще спорное право "раскассирования". Тогда происходит вот что. Ввиду приближения съезда, ЦК всюду "раскассировывает" все недовольные им элементы, всюду сажает своих креатур и, наполнив этими креатурами все комитеты, без труда обеспечивает себе вполне покорное большинство на съезде. Съезд, составленный из креатур ЦК, дружно кричит ему: "Ура!", одобряет все его удачные и неудачные действия и рукоплещет всем его планам и начинаниям. Тогда у нас, действительно, не будет в партии ни большинства, ни меньшинства, потому что тогда осуществится идеал персидского шаха. Щедрин говорит, что когда Мак-Магонша спросила у этого повелителя "твердых" магометан, издавна пользующегося правом "раскассирования", какая из европейских стран нравится ему больше всех остальных, он, не колеблясь ответил "Россия" и тотчас же кратко пояснил свою мысль: "Jamaispolitique, toujours Hourrah etpuis фюить" (Никакой политики, всегда Ура и затем фюить. — Е.П.). У нас тогда будет как раз это самое... это бонапартизм если не абсолютная монархия, старой дореволюционной манеры. С пролетарской борьбой это ничего не имеет общего, такой централизм, наверное, понравился бы покойному Сергею Нечаеву...»¹⁵.

На будущее Плеханов сулил такой партии незавидную перспективу: «Нет, если бы наша партия в самом деле наградила себя подобной организацией, то в ее рядах очень скоро не осталось бы места ни для умных людей, ни для закаленных борцов, в ней осталась бы лягушки, получившие, наконец, желанного царя, да Центральный журавль, беспрепятственно глотающий этих лягушек одну за другой. Jamais politique, toujours Hourrah et puis фюить... Прощай, бедные, неразумные лягушки... И все это подпиралось бы Monsierle Plebiscite (Господином Плебисцитом. — Е.П.), к которому так любил обращаться когда-то один из не весьма хорошо кончивших императоров»¹⁶.

Оценим это гениальное прозрение выдающегося русского революционера — он в 1904 г. смог заглянуть в эпоху сталинских «съездов партии» и нарисовать «Журавля» и «лягушек» той поры... К сожалению, к осознанию опасности сверхцентрализма Ленин выйдет только к концу жизни и мало что сможет сделать.

Раскол партии становится реальностью

Закончим рассказ Валентинова о самочувствии Ленина во времена написания «Шагов», этот рассказ свидетельствует, сколь тяжко дался ему раскол партии:

«После указанной встречи и еще одной, во время которой Ленин с тем же ожесточением говорил о необходимости раскола партии, я, по ряду чисто личных причин, не видел его в течение более недели. Снова увидев его, я ахнул. Он был неузнаваем. Постепенное нервное изнашивание его организма, очевидно происходившее в течение многих недель, — теперь было явно. У него был вид тяжко больного человека. Лицо его стало желтое, с каким-то бурым оттенком. Взгляд тяжелый, мертвый, веки набухли, как то бывает при долгой бессоннице, на всей фигуре отпечаток крайней усталости. "Вы больны?" — спросил я. Ленин дернул плечом и ничего не ответил... Нарушая это довольно тягостное молчание, я спросил — как идет его работа, подвигается ли она к концу?

 — Ни одну вещь я не писал в таком состоянии. Меня тошнит от того, что я пишу и выправляю. Мне приводится насиловать себя».

Слова эти показались Валентинову загадочными и он спросил: «Вы, действительно, решились идти на раскол?»... Глядя на Валентинова с каким-то раздражением, Ленин сказал:

« — Об этом не может быть и речи! Неужели вы думаете, что я стану вот на этот мост и буду кричать: да здравствует раскол!

Политический деятель, подготовлявший большую кампанию, должен помнить пословицу: не зная броду, не суйся в воду. Затевая войну, нужно тщательно обдумать всю диспозицию, подсчитать силы у себя и у противника. Нужно принять меры, чтобы не зашли в ваш тыл и не обошли с бока. Нужно уметь нейтрализовать враждебные вам или непонимающие вас силы. Меньше всего надо задевать Плеханова, эта большая сила, в нем следует видеть человека, случайно плененного меньшевизмом. Аксельрода за все его выверты и статьи следовало бы крыть матерными словами, но, считаясь с тем, что это чучело пользуется еще авторитетом в партии, приходится сдерживать себя. Если раскол сейчас невозможен, приходится сожительствовать с меньшинством»¹⁷.

Кстати, возвращаясь в «Шагах» к раскалывавшему партию вопросу об ее членстве, Ленин подчеркивал: «По степени организованности вообще и конспиративности организации в частности можно различать такие, примерно, разряды: 1) организации революционеров; 2) организации рабочих, возможно более широкие и разнообразные (я ограничиваюсь одним рабочим классом, предполагая само собою разумеющимся, что известные элементы других классов тоже войдут сюда при известных условиях). Эти два разряда составляют партию. Далее, 3) организации рабочих, примыкающие к партии; 4) организации рабочих, не примыкающие к партии, но фактически подчиняющиеся ее контролю и руководству; 5) неорганизованные элементы рабочего класса, которые отчасти тоже подчиняются, по крайней мере в случаях крупных проявлений классовой борьбы, руководству социал-демократии. Вот как, приблизительно, представляется дело, с моей точки зрения»¹⁸.

Окончив «Шаги» и несколько придя в себя, Ленин все же пошел на раскол, приступил к организации в России «комитетов большинства» для проведения III съезда. Меньшевики были приглашены на съезд, но предпочли устроить свою отдельную конференцию. В революцию 1905 — 1907 гг. РСДРП вступила расколотой на две части, две партии, предпринимавшиеся в ходе революции их объединения (IV и V съезды) кончились безрезультатно.

Впоследствии раскол РСДРП в России приобретет международное значение. Он станет расколом мирового коммунизма с мировым социал-демократизмом. Первый сойдет на нет в Восточной Европе, второй преобразует лик западноевропейских стран. Правда коммунистическими остаются Китай, Вьетнам, Северная Корея и Куба... К международным аспектам раскола РСДРП мы еще вернемся на примере полемики Ленина с Каутским. А пока что продолжим нить нашего рассказа.

Примечания:

¹ Втором съезд РСДРП. Протоколы. М.. 1959. С. 6.

² См.: Денин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45 С. 379; т. 11. С. 282-283 и др.

³ Второй съезд РСДРП. Протоколы. С. 420-424.

⁴ Тютюкин СВ. Меньшевизм: страницы истории. С. 54

⁵ Второй съезд РСДПР. Протоколы. С. 181-182.

⁶ Там же. С. 425.

⁷ Там же. С. 262.

⁸ См. Мартов Ю. Избранное. М., 1990. С. 77-82.

⁹ Плеханов Г.В. Соч. Т. 13. С. 3, 5-7.

¹⁰ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 8. С. 96.

¹¹ Социал-демократическое движение в России. М; Л., 1928. Т. 1. С. 124 — 125.

¹² Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 16. С. 441, 452-453.

¹³ Валентинов Н. Встречи с Лениным. С. 177 — 186. (курсив наш — Е.П.)

¹⁴ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 8. С. 370.

¹⁵ Плеханов Г.В. Соч. Т. 13. С. 90.

¹⁶ Плеханов Г. В. Соч. Т. 13. С. 92 — 93. Плеханов имеет в виду избиравшегося на плебисцитах Луи Бонапарта.

¹⁷ Валентинов Н. Встречи с Лениным. С. 195 — 196.

¹⁸ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 8. С. 244, 251.