§ 1. О ЧЕМ ГОВОРЯТ И УМАЛЧИВАЮТ ПЕРСОНАЛЬНЫЕ «ХАРАКТЕРИСТИКИ»
СТАЛИН
В исторической литературе независимо от политической и идеологической позиции авторов оценки Сталина, имеющиеся в «Письме к съезду», воспринимаются как истина в последней инстанции, как нечто само собой разумеющееся и не нуждающееся в доказательстве. Анализ этих оценок фактически подменен поиском в биографии И.В. Сталина поступков, которые бы им соответствовали. В ход идут все известные критические замечания Ленина в адрес Сталина, относящиеся к иному времени, другим обстоятельствам, а также рассказы третьих лиц об отношении Ленина к Сталину. Между тем с «характеристикой» Сталина не все так просто. Рассмотрим ее внимательнее.
Автор «характеристик» утверждает, что «тов. Сталин, сделавшись Генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью»[1114]. Возникает вопрос, мог ли Ленин, не погрешив против правды, утверждать, что Сталин «сделался» генсеком (т.е. то ли сам обеспечил себе эту должность, то ли как-то «нечаянно» оказался на ней), если сам он приложил немало усилий, чтобы сделать Сталина генсеком? Но допустим, что Ленин решил использовать этот термин. Этим проблема не снимается, поскольку в литературе тезис о нарастании недовольства Ленина Сталиным как генеральным секретарем остается недоказанным.
Автор «Письма к съезду» утверждает, что Сталин сосредоточил в своих руках «необъятную власть». Этот тезис в традиционной историографии также принимается некритически, на веру и охотно используется в различного рода логических построениях. Его утверждению и обоснованию много внимания уделял Троцкий, без конца твердивший, что вся политическая сила Сталина (или значительная часть ее) была сосредоточена в должности генсека. Власть генерального секретаря не была «необъятной» хотя бы потому, что у нее были свои ограничители — прежде всего воля и авторитет Ленина и других членов Политбюро. По точному смыслу этой фразы в «Письме к съезду», Ленин признавал, что Сталин уже имел необъятную власть в то время, когда он сам еще сохранял способность решающим образом влиять на решение политических и кадровых вопросов. О какой необъятной власти Сталина мог говорить Ленин, если Сталин вынужден был уступить в вопросах образования СССР и режима монополии внешней торговли?
Выше было показано, что должность генсека сама по себе мало что прибавила к власти, которой уже обладал Сталин. Скорее, она оформила и подчеркнула ту реальную власть, которая с помощью Ленина к весне 1922 г. уже сосредоточилась в его руках. Она усилила его политические позиции, увенчала его авторитетом, выделив из других членов Политбюро. Эта должность привлекла к нему внимание партии, страны, Коминтерна, мировой общественности. Но сама по себе она не давала Сталину никакой «необъятной власти», хотя в некоторых вопросах руководства партией она фактически была больше, чем у любого другого члена Политбюро. Правильнее будет сказать, что власть Сталина опиралась не на одну должность, а на то положение, которое он давно и не случайно занял в Центральном Комитете: он единственный из членов Политбюро, кто входил во все три органа ЦК — в Политбюро, Оргбюро и в Секретариат*. Сила Сталина заключалась в умении работать, в организаторском и политическом таланте, в знании людей и проблем, в связях с местами, в авторитете, накопленном в прошлые годы и увеличившемся в последнее время. Рост этого авторитета, знаний, опыта, соединенный с авторитетом новой должности, конечно, давал прирост возможностей влиять на ход дел, а значит, и на расширение реальной власти. Но на это «обречен» любой способный и соответствующий занимаемой должности человек, а не только Сталин.
Надо сказать, что в самой партии заявление о необъятной власти генерального секретаря (а следовательно, об опасностях, с которыми сопряжено пребывание Сталина на этой должности) вызывало удивление и возражения. Его открыто оспаривали. На XII съезде партии, например, никто не сказал, что Сталин плохой генеральный секретарь, напротив, работу Секретариата ЦК под его руководством хвалили[1115]. Критика в адрес Сталина была, например, со стороны Мдивани, но совсем по другому поводу: за непоследовательность в проведении принципов национально-государственного строительства и за стремление решать политические вопросы методом кадровых перемещений отдельных работников[1116]. Год спустя, на XIII съезде РКП(б) делегаты, обсуждая «Письмо к съезду», ставили работу в должности генерального секретаря в заслугу Сталину[1117]. Критики работы Секретариата были, но все те же, «записные», которые прежде критиковали и Ленина, и Секретариат ЦК, те, с которыми Ленин не соглашался, возражал им, от критики которых брал Сталина под защиту и, несмотря на их противодействие, проводил на должность генерального секретаря. Прошел еще год, и на XIV съезде РКП(б) И.С. Гусев заявил: «Теперь — насчет необъятной власти Секретариата и генерального секретаря, — о чем говорили здесь. Вопрос поставлен так же абстрактно, как он ставился годика два тому назад, когда впервые мы услышали эти слова о "необъятной власти"». Итак, постановку вопроса о власти генсека он считал неоправданно абстрактной. С этим надо согласиться. «Нужно учитывать опыт... — продолжал Гусев. — Были ли злоупотребления этой властью или нет? Покажите хоть один факт злоупотребления этой властью. Кто привел такой факт злоупотребления? Мы, члены ЦКК, присутствуем на заседаниях Политбюро систематически, мы наблюдаем работу Политбюро, работу Секретариата, и в частности работу генерального секретаря ЦК. Видим мы злоупотребления этой «необъятной» властью? Нет, мы таких злоупотреблений не видим»[1118]. Политические противники Сталина в ответ не привели никаких примеров, которые могли бы поставить под сомнение это заявление Гусева.
Тезис о грубости Сталина — едва ли не самый «любимый» в традиционной историографии. Он легче всего доказывается, ведь сам Сталин признался в том, что у него есть такой недостаток[1119], и, кроме того, он хорошо увязывается с конфликтом Сталина и Крупской, в котором получает солидную опору. Если верить Автору «Письма к съезду», грубость Сталина проявлялась в таких размерах, что грозила расколом ЦК и партии, следовательно, ее не могли не заметить, и информация о ней должна была бы быть прямо зафиксирована в тех или иных документах или отразиться в них косвенным образом. И опять мы должны констатировать, что нам неизвестны другие ленинские тексты, в которых имелись указания на грубость Сталина как на доминирующую черту характера, определяющую его отношения с людьми. Нам неизвестны случаи поступления к Ленину письменных или устных жалоб на грубость Сталина. Даже в материалах так называемой «ленинской комиссии» (Фотиева, Гляссер, Горбунов), собиравших компромат на Сталина и Орджоникидзе, нет материалов, говорящих не то что о грубости как характерной для Сталина черте личности или политика, но и вообще о каких-либо проявлениях ее. Дружное молчание источников — это тоже ценная информация. Исключение составляет, пожалуй, только письмо Крупской Каменеву от 23 декабря 1923 г., в котором она информировала его о своем разговоре со Сталиным 22 декабря и квалифицировала его поведение как проявление грубости[1120]. Об источниковедческих проблемах, связанных с этим письмом, говорилось в первой части книги. Имеются терминологическая близость и даже совпадения между письмом Крупской Каменеву и «Письмом к съезду». Есть, конечно, отличия: сообщаемый ею факт не подходит под ограничения, установленные автором «Письма к съезду, — грубость, допускаемая Сталиным, вполне терпима среди коммунистов. Она нетерпима лишь в отношении с беспартийными. Крупская принадлежала к первым.
Любопытно, что в ходе дискуссии накануне XII съезда РКП (б) и на самом съезде была острая критика в адрес ЦК и Политбюро в связи с проводимой сторонниками Ленина групповой политикой. Сталина же как генсека за грубость и другие черты характера, отмеченные Автором «Письма к съезду», никто не критиковал. Зато говорилось о прямо противоположном. Интересные зарисовки работы Секретариата оставил председатель Центральной ревизионной Комиссии РКП(б) В.П. Ногин: «Я нарочно просидел в приемной, когда не все товарищи знали, что я пришел, как член ревизионной комиссии, чтобы посмотреть, как происходит прием. Я был в приемной около тов. Сталина и около тов. Сырцова. Я должен сказать, что там были большой порядок и большая предупредительность как к работающим в ЦК товарищам, чтобы не обременять их лишними делами, так и предупредительность к тем, которые приходят. Я должен засвидетельствовать, что мне неизвестно о том, что в ЦК не по-коммунистически обращались с нашими товарищами»[1121]. Не возникал вопрос о грубости или других личных недостатках Сталина и во время общепартийной дискуссии (октябрь 1923 — январь 1924 г.). Никто не поддержал эту характеристику и при обсуждении «Письма к съезду» на XIII съезде партии. Только позднее, после введения в политический обиход «Письма к съезду» упрек в грубости и т.п. превратился в ординарное средство политической борьбы против Сталина.
Поскольку ничего о грубости Сталина в его отношениях как генсека с беспартийными неизвестно, а абсолютное большинство людей, с которыми ему в этом качестве приходилось общаться, были коммунистами, то возведенная на этом упреке логическая конструкция Автора «Письма к съезду» теряет практический смысл.
В этой ситуации возникает ряд вопросов, обращенных уже к Автору «Письма к съезду». Оставим на его совести утверждение, что грубость вполне терпима в отношениях между коммунистами. Откуда такая дискриминация? И что представляет собой грубость, терпимая среди коммунистов, но нетерпимая в отношениях с беспартийными? И почему со всяким беспартийным всегда и при любых условиях нельзя быть грубым, а только ласковым? Реальный Ленин здесь, в этой фразе, никак не узнается. Какой необычайный вред большевистской партии может нанести грубость Сталина в отношении с беспартийными, если основная масса его контактов идет именно с членами партии? И к каким беспартийным нельзя проявлять грубость? Ко всем без различия или только к «избранным»? И в каких случаях? Всегда, без всякого изъятия? И что здесь от партийного, классового подхода ко всем вопросам политики и морали, которую всегда исповедовал коммунист Ленин? И почему грубым с ними нельзя быть только как генеральному секретарю? А как члену ЦК партии и члену Политбюро, наркому по делам национальностей** можно? Получается, что упрек в излишней грубости при всей своей кажущейся ясности в устах Ленина звучит, по меньшей мере, странно и вызывает вопросы.
Автор «Письма к съезду» считает, что Сталин недостаточно лоялен***, недостаточно вежлив, внимателен, терпим, излишне капризен и т.д.[1122] Говоря об этих недостатках, важно помнить, что речь идет не о простых человеческих недостатках и слабостях, а о качествах, делающих непригодным данного человека для выполнения конкретных функций на определенной должности. И при этом данный набор замечаний отличен от других еще большей неопределенностью и субъективностью. Например, что такое достаточная или недостаточная лояльность или вежливость? И в чем проявляется у Сталина излишняя капризность? и т.д. Такая глухая ссылка на недостаточность вежливости, лояльности, терпимости, как и всех других грехов, может быть понятна только в том случае, если эти недостатки очевидны, хорошо известны, о них не однажды говорили и пр. Это письмо, как считается, адресовалось делегатам съезда, но делегаты съезда, судя по их реакции, не понимали или не разделяли этих упреков. Следовательно, их справедливость не была очевидна. Если Автор «Письма к съезду» желал «открыть глаза» делегатам съезда, требовалось аргументировать свои оценки. В ленинских работах нет и намека на подобные упреки, а в «Письме к съезду» они выглядят голословными.
Мы не будем утверждать, что Сталин со своими политическими противниками всегда был «достаточно» вежлив, лоялен и пр. Но многие из этих упреков в устах Ленина звучат, по меньшей мере, странно, так как самого его никак нельзя заподозрить в чрезмерной вежливости, лояльности, терпимости и внимательности к своим политическим противникам. Например, к тому же Троцкому. «На войне, как на войне». Уже это обстоятельство заставляет усомниться в том, что этот упрек исходил от Ленина.
Наличие отмеченных в «Письме к съезду» недостатков трудно отвергнуть, но и подтвердить то, что присутствие их у Сталина в таких размерах, что они грозили партии расколом, невозможно. Во всяком случае, опыт истории говорит, что высказанные опасения о связи этих качеств Сталина с опасностью раскола партии оказались несостоятельными.
* Что давало больше реальной власти Сталину? Работа в Секретариате или в Оргбюро? Этот вопрос специально не исследовался. Очевидно, на него нет однозначного ответа. На наш взгляд, показательно, что летом 1923 г. Зиновьев, Бухарин и др., желая ограничить власть Сталина, первостепенное внимание уделили реорганизации Оргбюро, а не Секретариату и не должности генерального секретаря. Значит, главную базу власти Сталина они видели в Оргбюро, а не в Секретариате.
** В конце ноября 1922 г. Сталин в очередной раз предлагал Ленину ликвидировать Наркомнац или освободить его от работы в нем. Вот и воспользоваться бы этим предложением. Но нет, Ленина работа Сталина в Наркомнаце совершенно не беспокоит, и он предложение Сталина не поддерживает.
*** «Словарь русского языка» поясняет слово «лояльный» — «держащийся формально в пределах законности, в пределах благожелательно-нейтрального отношения к кому-чему-н.» (Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1990. С. 333).
ТРОЦКИЙ
Характеристике Троцкого посвящено значительно меньше места, чем Сталину, но высказанные замечания оказываются не менее интересными и информативными. Особое место в ней занимает упоминание об «истории с НКПО* — не только потому, что именно с нее Автор «характеристик» начинает свой гимн Троцкому, но и потому, что она служит главным аргументом данных ему оценок: «Тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается»: (1) «выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК», (2) чрезмерной «самоуверенностью», (3) «чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела»[1123].
Эта борьба уже «доказала»!!! Если так, значит, она была хорошо известна и понятна современникам и нам будет нетрудно выяснить, о чем идет речь. В историографии утвердилось мнение, что речь идет об известной дискуссии о профсоюзах[1124]. Однако такое мнение не выдерживает критики, поскольку в центре той дискуссии, как известно, был не НКПС, а профсоюзы. Да и саму ту борьбу никак нельзя трактовать как борьбу Троцкого против ЦК, поскольку он вел за собой поначалу больше половины ЦК. Это была борьба за партию, а не борьба Троцкого против ЦК. Но даже если допустить, что Автор «Письма к съезду» имел в виду именно дискуссию о профсоюзах, то достаточно вспомнить тот характер, который принимала политическая борьба, чтобы признать, что она ничего не поясняет в оценке Троцкого как самого способного человека в ЦК. Во всяком случае, Ленин ни тогда, ни позднее не признавал правильность занимаемой Троцким позиции. Помимо прочего, такая постановка вопроса предполагает, что Ленин признал его политическое превосходство над собой. Ленинские документы не дают никаких оснований приписывать ему такую оценку Троцкого. История их отношений в 1921—1922 гг. также говорит против такого допущения.
Было ли в реальной жизни что-нибудь, с чем можно было бы соотнести это упоминание об истории с НКПС? Да, были две истории. Первая относится к 1920 г., когда Троцкий был наркомом НКПС. К тому времени относится история с приказом наркома путей сообщения Троцкого № 1042. Деятельность Троцкого на этом посту подвергалась жесткой критике со стороны Ленина. Он, как свидетельствуют члены Политбюро, приложил много сил, чтобы убрать Троцкого из НКПС[1125]. Нет оснований считать, что эта история позволила Ленину дать Троцкому такую оценку. Естественно, что Троцкий иначе оценивал свою деятельность в НКПС. Вторая история относится к середине 1922 г., когда возникла острая дискуссия в руководстве партии, связанная с НКПС. Вопрос обсуждался на заседании Политбюро ЦК в присутствии Сталина, Рыкова, Томского, Каменева и Троцкого. Было принято предложение наркома НКПС Дзержинского о создании комиссии во главе с Ломоносовым для осуществления закупок за границей. Это решение объективно стало своеобразным осуждением той политики, которую Троцкий проводил, будучи наркомом путей сообщения. Л.Д. Троцкий выступил против. Самостоятельного политического значения вопрос о «комиссии Ломоносова» не имел, но ее организация и работа затрагивали важные проблемы внешнеэкономических связей, восстановления крупной промышленности и кадровых назначений, поэтому долго обсуждались в руководящих партийный и хозяйственный кругах. Думается, в «Письме к съезду» имеется в виду именно этот конфликт: Троцкий выступал против ЦК по вопросу, связанному с НКПС.
Ленин внимательно следил за происходившей борьбой, которая его очень волновала, но при этом он не выказывал никакого сочувствия позиции Троцкого[1126] и не требовал пересмотра принятого Политбюро решения. Поэтому мы вправе сделать вывод, что оно его в принципе удовлетворяло. Следовательно, у нас нет никаких оснований ожидать от Ленина в высшей степени хвалебной оценки Троцкого в связи с этим случаем. Естественно, Троцкий считал, что он прав в этой борьбе, а ЦК неправ.
Другим вопросом, существенно важным для выяснения отношения Автора «характеристик» к Троцкому, является тезис о его «небольшевизме». В историографии этой оценке уделено много внимания, причем противостоят две основные точки зрения. Одна, идущая от Троцкого, заключается в сведении этого замечания к дооктябрьскому прошлому Троцкого и объективно направлена на утверждение в общественном мнении именно такой трактовки «Письма к съезду», которая политически была ему выгодна**. Другая, которая берет свое начало в выступлениях против Троцкого в ходе «литературной дискуссии» 1924 г., впоследствии была развита Сталиным и получила закрепление в советской историографии. Она исходит из признания факта, что в «Письме к съезду» речь идет о небольшевизме Троцкого как сущности всей его политической позиции, как до, так и после 1917 г.
Тезис о небольшевизме Троцкого вмонтирован в текст «характеристик» очень «тонко», как политический недостаток, но таким образом, что упоминание о нем служит скорее не упреком, а индульгенцией Троцкому: «мало может быть ставим» ему «в вину лично»[1127]. А раз так, то, следовательно, в небольшевизме Троцкого винить нельзя. Обращает на себя внимание нарочитая неопределенность, размытость термина — «небольшевизм»***. Автор «Письма к съезду» полуменьшевистское и антибольшевистское прошлое Троцкого превращал в небольшевистское. Это — нехарактерный для Ленина прием, четко характеризовавшего «нефракционного» Троцкого как представителя политического течения, пытающегося занять положение между меньшевиками и большевиками[1128]****.
Троцкий назван «самым способным» человеком в настоящем ЦК. Такая оценка его может казаться предельно ясной только на первый взгляд. Вопросов она ставит гораздо больше, чем дает ответов. В большей или меньшей мере способным был каждый член ЦК. Кто был способней? Как определить? Где объективный критерий? Да и в чем способней? Подобная оценка очень субъективна. Можно ли ожидать от Ленина такой оценки Троцкого? Есть основания усомниться в этом. Выше было показано, что в течение многих лет он вел с Троцким очень острую борьбу по широкому кругу теоретических и политических вопросов, стремился избавиться от него как от наркома путей сообщения, не допустить его к управлению экономикой, убрать из Москвы. Все это может говорить о многом, но только не о признании егосамым способным теоретиком, политиком, организатором. Ленин, считаясь с Троцким как с крупной политической фигурой, не отдавал ему первенства перед другими членами ЦК. Известные отзывы Ленина о Троцком (а их масса) также не дают никакого основания утверждать, что Ленин считал Троцкого самым способным среди других членов ЦК и отдал ему первенство перед ними.
О других характеристиках Троцкого скажем коротко: упрек в увлечении администрированием достаточно неопределен и не имеет существенного значения, особенно на фоне оценки его как «выдающегося вождя» и «самого способного» члена ЦК. Личные недостатки Троцкого сведены к самоуверенности, которая не является смертным грехом. В контексте «характеристик» все эти оценки служат, скорее, поднятию авторитета Троцкого, так как они очерчивают круг его недостатков, которые кажутся несущественными на фоне его позитивных качеств, а также недостатков других руководителей партии, «осчастливленных» «характеристиками».
* Народный комиссариат путей сообщения.
** В.И. Старцев считает, что небольшевизм Троцкого состоит в том, что до августа 1917 г. он не входил в большевистскую партию. И ВСЁ! (Старцев В.И. Политические руководители Советского государства в 1922 — начале 1923 года // История СССР. 1988. № 5. С. 112).
*** С. Кулешов отмечает, что имеющееся в «Письме к съезду» указание на «небольшевизм» Троцкого», который мало может быть поставлен ему в вину лично, «очень туманное». (Кулешов С. Он законов ищет в беззаконьи... // Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. М, 1991. С. 582).
**** Пытаясь дать выгодную для себя интерпретацию положения о своем небольшевизме, Л.Д. Троцкий ссылается на письмо В.И. Ленина к иностранным коммунистам (1919), в котором, в частности, говорилось: «В решительный момент, в момент завоевания власти и создания Советской республики, большевизм оказался единственным, он привлек к себе все лучшее из близких ему течений социалистической мысли». Тезис о привлечении к себе лучшего из близких течений, Троцкий интерпретировал «объединение мое с Лениным». Так он называет вступление немногочисленной питерской группы межрайонцев (около 4 тыс. членов (Советская историческая энциклопедия. Т. 9. М., 1966. С. 290) в партию, насчитывающую более 240 тыс. членов (История Коммунистической партии Советского Союза. М., 1967, 1970. Т. 3. Кн. 1. С. 180). Но важнее другое: если взять ленинские слова в точном их смысле, то получается, что он как раз не считал Троцкого большевиком, а только привлеченным большевиками, примкнувшим к ним.
ЗИНОВЬЕВ И КАМЕНЕВ
Г.Е. Зиновьев и Л.Б. Каменев, являвшиеся наряду со Сталиным основными сторонниками Ленина в Политбюро, даже не удостоились специальной оценки своей деятельности за годы Советской власти, когда они прошли непростой путь в составе руководящего политического ядра партии и оставили заметный след в его работе. Автор «Письма к съезду» откровенно и демонстративно проигнорировал этот период их деятельности как в личном, так и в политическом отношениях. Лишь мимоходом он «мазнул» их напоминанием старого эпизода и предупреждением о возможности рецидива: «Октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не является случайностью, но он... мало может быть ставим им в вину лично»[1129]. Вот и все. Это замечание нельзя расценить даже как предельно лаконичную характеристику, поскольку она предполагает хотя бы самый скромный набор оценок важнейших качеств человека. И, главное, как можно охарактеризовать человека по какому-либо факту его биографии, в котором он не повинен?! Можно сказать, что характеристики Зиновьева и Каменева в «Письме к съезду» нет.
В контексте «характеристик» напоминание об «октябрьском эпизоде» могло преследовать только одну цель — указать на то, что от них исходила угроза раскола, и предупредить, что они снова могут послужить делу раскола, т.е. политически дискредитировать их. Такое акцентирование роли Зиновьева и Каменева, если оно принадлежало Ленину, должно быть объяснено. Зачем это нужно было Ленину? В так называемом «октябрьском эпизоде» они разошлись с Лениным и большинством ЦК, их позиция была осуждена, но они не встали на путь раскола. Они просто отошли от работы в ЦК, но скоро вернулись к ней. Следовательно, в связи с этой историей их можно было упрекать за политические ошибки, за недостаточную решительность, за то, что в трудный момент дрогнули, за кризис, который они вызвали в ЦК партии, но не за раскол ЦК или партии. После этого случая они поддерживали Ленина всегда, когда в ЦК и партии возникала угроза раскола. Так было во время дискуссий по Брестскому миру и о профсоюзах. Следовательно, в это время они играли положительную роль в деле борьбы за единство партии против угрозы раскола.
Политическая неустойчивость, характерная для Зиновьева и Каменева, хорошо известна, они ее проявляли и в последующем. В ходе внутрипартийной борьбы в ненадежности Зиновьева и Каменева как союзников могли убедиться как Сталин, так позднее и Троцкий. Колебания Зиновьева и Каменева — факт, но вряд ли мог Ленин забыть, что «кукушка» Троцкого в тяжелые месяцы 1921 г. тоже говорила о пессимистических взглядах на перспективы революции. Для РКП (б) на рубеже 1922—1923 гг. сомнения Троцкого в возможности советской власти преодолеть политический кризис, разразившийся в 1921 г., имели гораздо большее значение, чем давние колебания Зиновьева и Каменева. Недаром Ленин в это время постоянно оспаривал взгляды Троцкого и не вспоминал о поведении Зиновьева и Каменева в октябрьские дни 1917 г.* Если автором «характеристик» был Ленин, то что давало ему уверенность, что у Троцкого рецидивов не будет? В рамках традиционной историографии удовлетворительного ответа на этот вопрос нет.
Конечно, можно сказать, Ленину виднее было, о чем и кому напоминать, а о чем умалчивать. Это так. Но ведь и ленинское авторство этих «характеристик» еще не доказано.
Рассматривал ли в это время кто-нибудь политическую позицию и деятельность Зиновьева и Каменева как фактор раскола? Да, рассматривали — оппозиционеры, в частности, троцкисты. Они на XII съезде партии говорили о действии руководящей группы в Политбюро как о факторе, порождающем оппозиционные настроения и ведущем партию к расколу. Но подобные упреки они адресовали и самому Ленину.
Итак, напоминание об «октябрьском эпизоде» Зиновьева и Каменева, хотя и имело смысл, не было ни для кого новостью и непонятно, чем могло помочь съезду партии в предотвращении угрозы раскола.
* Политические колебания и нерешительность, теоретические просчеты без труда можно найти и у других видных деятелей партии. Например, у Бухарина (по вопросу о Брестском мире, о сговоре с левыми эсерами, во время дискуссии о профсоюзах). Или у Рыкова, поддержавшего позицию Зиновьева и Каменева по вопросу о власти и вышедшего из состава СНК в ноябре 1917 г. Можно вспомнить и о колебаниях Томского, проявившихся в тяжелейшей ситуации весны 1921 г., за что Ленин отправил его в «партийную ссылку» — на работу в Туркестан. Интересно, что Рыков и Томский в 1922 г. были членами Политбюро, но по какой-то причине обойдены «характеристиками».
БУХАРИН И ПЯТАКОВ
Сложнее с «характеристиками» Бухарина и Пятакова. Прежде всего, неясна их роль как носителей угрозы раскола, с преодолением опасности которого Автор «Письма к съезду» связывает свое обращение к оценке их личных свойств[1130]. То, что Бухарин удостоился характеристики, в рамках традиционной историографической версии объяснить еще как-то можно — как-никак «любимец партии» и кандидат в члены Политбюро. Причина появления среди характеризуемых лидеров партии Пятакова остается без удовлетворительного объяснения — он не входил в состав руководящего ядра ЦК партии. Эту проблему иногда видят, но, как правило, обходят. Например, Д.А. Волкогонов ограничился выражением удивления[1131].
Оценивая Бухарина и Пятакова, Автор «Письма к съезду» начинает «за здравие», но сопровождает свои похвалы такими уточнениями, которые сразу же низводят этих деятелей с пьедестала и политически убивают. Бухарин и Пятаков оцениваются как «самые выдающиеся силы (из самых молодых сил)», «выдающиеся и преданные работники»[1132]. Самые выдающиеся из самых молодых. Уже здесь есть определенная двусмысленность: их нельзя пока что воспринимать всерьез.
Назвав Бухарина не только «ценнейшим и крупнейшим теоретиком партии», но и «любимцем партии»*, Автор перечеркивает это признание заявлением, что его теоретические взгляды «очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)»[1133]. Никто не получил такой уничижительной оценки, как Бухарин. Можно ли быть ценнейшим и крупнейшим марксистским теоретиком, не будучи марксистом? Если перед нами ленинское обращение к съезду партии, то смысл его надо объяснить. Ведь единственное, что остается ценного у Бухарина, — это преходящая молодость. «Любимцем партии», оказывается, он считается по недоразумению. Это похоже на откровенную издевку над Бухариным. Как объяснить ее в письме, обращенном к съезду партии? Более того, Автор адресует этот сомнительный комплимент и самой партии, которая немарксиста и недиалектика принимает в качестве любимца и теоретика.
Эту несообразность характеристики Бухарина отмечал Д.А. Волкогонов, писавший, что «Ленин... дал очень странную характеристику Бухарина». Работая, однако, в рамках традиционной историографической версии ленинского «Завещания», он объяснял ее тем, что любимцем партии Бухарин-де был только в глазах Ленина, давшим ему не только противоречивую, но и ошибочную оценку[1134]. Этим предполагается, что все остальные члены партии не были столь наивны, как Ленин. Свой тезис Волкогонов не стал обосновывать. И понятно: доказать его правильность невозможно. Характеристика Бухарина, отдающая откровенной насмешкой, становится понятной в том случае, если «характеристики» предназначались не съезду партии, а узкому кругу своих единомышленников.
Известно, что у Ленина были очень непростые политические отношения с Бухариным. В последние годы Ленин не раз возмущался его политическим поведением (дискуссия о профсоюзах, X съезд партии), высказывал несогласие в ряде важных теоретических и политических вопросов (о госкапитализме, о пролетарской культуре), а также недовольство его работой[1135]. Что же касается интеллектуальных способностей Бухарина, то Ленин, много раз критиковавший его и использовавший при этом предельно острые выражения («верх распада идейного»; «у... Бухарина вышла мешанина из политических ошибок»[1136] и т.д.), не отказывал ему ни в уме, ни в образованности, как это делает Автор «Письма к съезду». Так, в статье «О "левом" ребячестве и мелкобуржуазности» (май 1918 г.) он писал: «Бухарин — превосходно образованный марксист-экономист»[1137]. И тут же спорит с ним, указывает на ошибки. В статье «Еще раз о профсоюзах» Ленин писал, что «основная теоретическая ошибка тов. Бухарина» заключается в «подмене диалектики марксизма эклектизмом (особенно распространенным у авторов разных "модных" и реакционных философских систем)»[1138]. Оценка, почти полностью совпадающая с той, что имеется в «Письме к съезду». Ее, конечно, мог продиктовать Ленин, но ее мог заимствовать из этой ленинской брошюры кто угодно. Но вот что интересно: отмечая этот порок Бухарина-теоретика, Ленин рассматривает его вместе с ошибками Троцкого: «А у Троцкого и Бухарина вышла мешанина из политических ошибок...»[1139]. Почему же теперь Ленин «помиловал» Троцкого, избавив его от подобных замечаний? И опять мы видим у Автора «Письма к съезду» проявление пристрастного к Троцкому отношения. Не желает он замечать его недостатки, на которые не раз указывал Ленин.
Отметим уже знакомое стремление к неопределенности и туманности, несвойственное Ленину: если схоластическое, то «нечто»; если принадлежность к марксизму, то «с большим сомнением». В результате остается неясным, считал он его марксистом или нет. Если о диалектике, то не понимал «вполне». Как мы видели, в 1920 г. Ленин ту же мысль выразил совершенно иначе — предельно ясно: «подмена диалектики марксизма эклектизмом». Конечно, эти наблюдения сами по себе не могут служить основанием для утверждения, что автором «характеристик» был не Ленин. Но ведь его авторство — не факт, его еще надо доказать. А указанные противоречия лишь затрудняют такое признание.
Пятаков признавался человеком «выдающейся воли и выдающихся способностей», но только для того, чтобы тут же подчеркнуть такое чрезмерное увлечение его «администраторством и администраторской стороной дела», что на него нельзя «положиться в серьезном политическом вопросе». И это сказано о человеке, которого Ленин двумя днями позднее, в диктовке о Госплане 27 декабря 1922 г., взял под защиту от критики Троцкого как достойного заместителя председателя Госплана Г.М. Кржижановского! Ясно, что Ленин был о Пятакове несколько иного мнения, чем Автор «Письма к съезду». Руководство Госпланом — серьезная административная и политическая работа, недаром ее домогался Троцкий.
«Последний гвоздь» в Бухарина и Пятакова вбивается фразой, на первый взгляд излучающей оптимизм: замечания в их адрес «делаются... в предположении», что они «не найдут случая пополнить свои знания (курсив наш. — B.C.)»[1140]. Может быть, это дефект записи, мы не знаем, но конструкция фразы такова, что фиксирует внимание на том, что Автор не верит, что Бухарин и Пятаков смогут исправить указанные недостатки.
Возникает и остается без ответа вопрос, зачем Ленину нужно было политически убивать Бухарина и Пятакова?
«Проблема Пятакова» влечет за собой и другой вопрос: почему в список этот не попали другие члены Политбюро — Рыков, Томский (за которыми Ленин мог числить и старые, и новые «грехи»), а также кандидат в члены Политбюро и секретарь ЦК партии Молотов, чей политический авторитет и вес были как минимум не ниже, чем у Пятакова, а с точки зрения предотвращения партии от раскола они значили даже больше? Есть основания думать, что отбор персон преследовал не те цели, которые были заявлены автором «Письма к съезду». Конечно, можно сказать, что Ленину виднее, но факт останется фактом: охарактеризованы далеко не все, кто мог оказать реальное влияние на ход борьбы, от которой зависели и устойчивость ЦК, и единство партии.
Можно предположить, что «Письмо к съезду» — документ незавершенный, недоработанный. Конечно, это нельзя исключить, но тогда возникает вопрос, почему Ленин не возвратился к этому главнейшему вопросу и не доработал его?
Э. Радзинский предлагает свою версию ответа на этот вопрос. Он думает, что была вторая часть «Письма к съезду», которая является ключом к пониманию первой — известной нам. Поэтому первая часть его оставляет странное впечатление какой-то недоговоренности. В ней присутствуют противоречия и несообразности, пропуски, предложения, лишенные логики. Радзинский полагает, что в сохранившейся части «Письма к съезду» Сталин выглядит лучше всех и отсюда делает вывод: «Скорее всего, дошедший до нас текст — лишь часть письма... Это был текст для Сталина (курсив наш. — B.C.)... Существовал, видимо, более полный текст», содержавший предложение заменить Сталина на посту генсека тройкой (Троцкий, Зиновьев, Сталин). Этот фрагмент и украл Сталин, что обнаружил Ленин в октябре 1923 г. во время последнего приезда в Москву[1141]. Никаких серьезных доказательств этой версии, однако, не приводится. История с обнаружением Лениным пропажи каких-то документов, пустившая прочные корни в историографии**, не более чем миф.
Считается, что 18 октября 1923 г. по внезапному и настойчивому требованию Ленина его повезли в Москву, он был в Кремле, в своем кабинете[1142]. Опубликованные свидетельства участников этой истории заставляют усомниться в важнейших пунктах общепринятой версии. М.И. Ульянова, медицинские работники (З.И. Зорько-Римши, В.А Рукавишников) и врач В.П. Осипов представляют поездку так, будто Ленин внезапно, во время послеобеденной прогулки сел в автомобиль и своим упорством сломил сопротивление сопровождавших его, заставил везти себя в Москву. Таким образом, поездка была осуществлена без предварительной подготовки. Время отъезда из Горок — примерно 17 часов. В Кремле переночевали, вернулись в Горки на следующий день — 19 октября. Шофер машины, на которой совершалась поездка (В.И. Рябов) описывает эту поездку иначе: отъезд ожидался, хотя Ленина и пытались отговорить. Уехали из Горок не вечером, а утром — вскоре после 11 часов. Но главное в другом: в Кремле Ленин пробыл примерно два часа и в тот же день, т.е. 18 октября, вернулся в Горки[1143]. Что касается поиска в кабинете (якобы 19 октября утром) каких-то документов, то об этом свидетели последнего посещения Лениным Кремля, квартиры и кабинета ничего не говорят[1144].
Подведем итог: если принять версию о ленинском авторстве характеристик Сталина, Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и Пятакова, то невозможно понять ряд содержащихся в них положений, а также умолчаний. Если принять на веру заявление Автора «Письма к съезду» о том, что обращение к оценкам личных и политических качеств этих деятелей партии вызвано заботой о повышении устойчивости ЦК и предотвращении раскола партии, то надо признать, что решению этой проблемы они не помогли, так как в них проблема личных и политических отношений в руководстве партии не была поставлена так, чтобы можно было рассчитывать на успех.
* Имеются основания критически отнестись к такой оценке. Например, любопытное признание относительно известности Бухарина в партийном активе оставил А.И. Мильчаков — делегат XIII съезда РКП(б). Рассказывая об обсуждении «ленинского завещания» на XIII съезде, он заявил: «О Бухарине я тогда кое-что знал, а знаний о Пятакове было еще меньше». (Комсомольская правда. 1988. 11 июня). Вот так любимец партии!
** По поводу безуспешных поисков Лениным чего-то в своем кабинете в литературе утвердилось мнение, что Сталиным или кем-то по его распоряжению у Ленина были украдены какие-то документы. Аргументов, разумеется, нет. В литературе предпринимались попытки установить, что именно искал и не обнаружил Ленина. Н. Петренко, пытавшийся выяснить этот вопрос, ничего определенного ответить не смог (Петренко Н. Минувшее. Исторический альманах. 2. М, 1990. С. 217—218, 220—227). В.А. Куманев и И.С. Куликова также признают, что неизвестно, что за пропажу Ленин обнаружил 18 октября 1923 г. в своем кабинете (Куманев В.А., Куликова И.С. Противостояние: Крупская — Сталин. М, 1994. С. 45).
Примечания:
[1114] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 345.
[1115] Двенадцатый съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенограф. отчет. С. 62—63, 180.
[1116] Там же. С. 150–152.
[1117] РГАСПИ. Ф. 52. Оп. 1. Д. 57. Л. 183–183 об., 186.
[1118] XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). 18—31 декабря 1925 г. Стенограф. отчет. М.; Л., 1926. С. 601.
[1119] См.: Сталин И.В. Соч. Т. 10. С. 175.
[1120] Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 192.
[1121] Двенадцатый съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенограф. отчет. С. 180.
[1122] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 346.
[1123] Там же. С. 345.
[1124] Плимак Е.Г. Политическое завещание В.И. Ленина. Истоки, сущность, выполнение. Изд. 2-е. М., 1989. С. 26.
[1125] Известия ЦК КПСС. 1990. № 7. С. 179; 1991. № 3. С. 213; Васецкий Н.А. Троцкий. Опыт политической биографии. М., 1992. С. 142—150.
[1126] РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 298. Л. 1, 6; Известия ЦК КПСС. 1991. № 3. С. 189–190.
[1127] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 345.
[1128] Иванов В.М., Шмелев А.Н. Ленинизм и идейно-политический разгром троцкизма. Л., 1970. С. 130.
[1129] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 345.
[1130] Там же. С. 344.
[1131] Волкогонов Д.А. Ленин. Политический портрет. Кн. 2. С. 10.
[1132] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 345—346.
[1133] Там же. С. 345.
[1134] См.: Волкогонов Д.А. Ленин. Политический портрет. Кн. 2. С. 68—69, 70.
[1135] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 55; Т. 45. С. 84, 142, 143, 333–337; Т. 52. С. 122.
[1136] Там же. Т. 42. С. 296.
[1137] Там же. Т. 36. С. 305.
[1138] Там же. Т. 42. С. 288.
[1139] Там же. С. 296.
[1140] Там же. Т. 45. С. 346.
[1141] Радзинский Э.С. Сталин. М., 1997. С. 223, 224.
[1142] Известия ЦК КПСС. 1989. № 4. С. 174; 1991. № 8. С. 166–168.
[1143] Там же. 1991. № 8. С. 177.
[1144] Там же. С. 172, 176.