А. О. Лайцен
ЛЕНИН ГОВОРИТ С ЛАТЫШСКИМИ СТРЕЛКАМИ1
Сводная рота латышских стрелковых полков при Совете Народных Комиссаров была создана в середине ноября 1917 года. Ей была поручена охрана Смольного, где в то время находились почти все правительственные учреждения.
Как только я узнал о наборе добровольцев в Сводную роту, которая формировалась для отправки в Петроград согласно телеграмме Исколастрела2, я без долгих размышлений пошел в ротный комитет и попросил секретаря комитета включить и меня в число добровольцев.
Через пару дней по узкоколейной железной дороге мы медленно двинулись в Валмиеру. Там пересели в пассажирский поезд и поехали в Валку — место сбора Сводной роты.
Валка в дни Октябрьского переворота являлась не только центром армейских тыловых частей и штабов; там находилось также множество различных гражданских учреждений, эвакуированных сюда накануне занятия Риги немцами. Валка со всеми этими штабами, тыловыми командами и эсеро-меньшевистским дооктябрьским Искосолом была враждебно настроена по отношению к большевикам и новой власти.
При формировании нашей роты в Валке против нас, стрелков Сводной роты, поднялась настоящая буря злопыхательства. Местные меньшевистские и эсеровские газеты называли нас предателями, душителями свободы России, продавшимися «немецким агентам-большевикам». После одной такой статейки, которая была помещена в газете «Лидумс»3 и вызвала особенное возмущение стрелков, разъяренные стрелки направились в редакцию контрреволюционной газеты, рассыпали набор и пригрозили, если подобная клевета будет продолжаться, разгромить всю редакцию.
Пока съезжались стрелки из остальных частей, мы, чтобы не тратить даром времени, всячески помогали местным большевистским организациям.
Наконец прибыли стрелки из всех полков, и наступил день отъезда. Командиром нашей роты был назначен Ян Петерсон, подпоручик нашего 8-го Валмнерского латышского стрелкового полка. Это был бравый офицер, бывший рабочий. В нашей роте насчитывалось человек 240—250. Это были лучшие и самые дисциплинированные стрелки латышских полков, которые добровольно отправлялись на защиту Советской власти.
Прежде чем отправиться на вокзал, мы собрались в местном латышском клубе, где с напутственной речью выступил комиссар латышских стрелковых полков С. М. Нахимсон. О Нахимсоне как пламенном большевике я слышал уже раньше, но видел его впервые. Еще молодой, одетый в поношенную коричневую кожанку, полный революционного энтузиазма, он говорил о победе петроградского пролетариата, разоблачал меньшевиков и эсеров, засевших в Искосоле. Он призывал нас, революционных латышских стрелков, поддержать петроградский пролетариат в борьбе против юнкеров, контрреволюционных офицеров и казаков Краснова. Стрелки молча внимательно слушали речь Нахимсона. Их лица выражали твердую решимость пожертвовать всем для дела пролетариата.
Нахимсон кончает говорить. Стрелки встают и, побрякивая винтовками и японскими кинжалами в ножнах, направляются к выходу (нам были выданы японские винтовки «арисаки»). Не слышно ни аплодисментов, ни обычных на митингах восклицаний, как было на собраниях в февральские дни.
Из Валки до Петрограда мы ехали более суток. Утомительны и скучны были эти сутки. Паровоз тащился медленно, на станциях иногда подолгу стоял. С харчами тоже было трудно, оставались одни сухари.
Но как только мы сквозь утренний туман различили силуэты фабричных труб, в вагонах стало необычайно оживленно. Стрелки собирали свои вещи, надевали шинели, чистили помятые гимнастерки и фуражки.
Паровоз, выпуская клубы пара, приближался к перрону Балтийского вокзала.
Стрелки ловко выпрыгивают из вагонов и выстраиваются в длинную шеренгу на перроне. Петерсон куда-то исчез, очевидно, чтобы сообщить в Смольный о нашем приезде. Понемногу нас окружают любопытные и разглядывают «чудеса Рижского фронта» — японские винтовки с короткими кинжалами вместо трехгранных штыков. Наконец появляется Петерсон.
- Шагом, марш! — звучит громкая команда, и мы в тяжелых американских ботинках размеренным шагом выходим на площадь.
Мы решили Не ударить в грязь лицом и по дороге в Смольный соблюдали в строю образцовую дисциплину и порядок. Это было нетрудно, так как все мы были опытные стрелки, хорошо вымуштрованные еще в прежних батальонах. Разместившись в колонне по отделениям, выдерживая четкий солдатский шаг, мы завели старую революционную песню латышских рабочих, которую пели в 1905 году:
К борьбе за счастье призывая,
Вы смело встретили свой час...
На улицах было много народу. На перекрестках кое-где тускло полыхали костры. Вокруг них теснились красногвардейцы в черных драповых пальто, подпоясанные солдатскими ремнями с медными бляхами; они весело переговаривались, из газетной бумаги крутили цигарки и раскуривали их от большого горящего полена.
Приближаемся к воротам Смольного. У самых ворот горит большой костер. Красногвардеец на венском стуле сидит у костра и штыком ворошит большие тлеющие поленья.
Вышел комендант Смольного матрос тов. Мальков, познакомился с нами, и мы за ним гуськом вошли в здание. Установленные у главного входа 76-миллиметровые орудия как бы приветствовали верных гвардейцев Советского правительства.
В Смольном нам временно выделили большую, совершенно пустую комнату, кажется, на третьем этаже, где мы расположились на полу.
На следующий день мы сменили отряд красногвардейцев (кажется, с Охтинского завода), охранявший Смольный, и сразу же перестроили караульную службу согласно требованиям устава.
На собраниях мы избрали своих командиров и ротный комитет. Командиром роты единогласно был избран подпоручик Петерсон. Спустя несколько дней было созвано общее партийное собрание. В бюро коммунистической фракции роты избрали Крукле, Принциса, остальных не помню. В середине декабря была еще избрана комиссия внутренней охраны Смольного. В эту комиссию от нашей роты вошли три человека, от комендатуры — два. Меня тоже избрали в комиссию.
Однажды вместе с комендантом Смольного Мальковым мы поднялись на четвертый этаж, где находился кабинет Ленина4. В руках у Малькова несколько серых бумажек — наши мандаты, которые Владимир Ильич должен подписать. Подходим к кабинету Ленина. Проходя мимо часового, Мальков, не останавливаясь, говорит: «Он со мной», и мы беспрепятственно входим в кабинет председателя Совета Народных Комиссаров. Подавая Владимиру Ильичу готовые мандаты для подписи, Мальков, поворачиваясь ко мне, говорит:
- Вот один из латышских товарищей.
Подписав удостоверения, Владимир Ильич обращается ко мне:
- Обязанности свои вы хорошо знаете?
Отвечаю, что знаю хорошо и что Мальков мне также только что рассказывал о них. Но Владимир Ильич еще раз напоминает тов. Малькову, чтобы он всех нас самым подробным образом ознакомил с задачами внутренней охраны Смольного и показал все помещения. В выданных нам удостоверениях было сказано, что мы являемся членами комиссии внутренней охраны Смольного и имеем право в любое время осматривать каждое помещение Смольного института и монастыря.
В Смольном день мало чем отличался от ночи. В 2 часа ночи вы могли здесь встретить и подвижного, вечно занятого редактора «Красной газеты» искусного оратора Володарского, и деловитого, поблескивающего стеклами очков в золотой оправе Бонч-Бруевича, и коменданта Смольного Малькова, который своей тяжелой матросской походкой проходил коридорами Смольного, и многих, очень многих безымянных героев в старых солдатских шинелях или в черных поношенных драповых пальто. В эти послеоктябрьские дни в Смольном протекали подлинные будни революционеров.
Караульную службу в Смольном мы несли строго и неукоснительно, согласно всем правилам службы.
В свободное время мы посещали заседания Петроградского Совета, которые происходили там же, в Смольном, в актовом зале. Для нас, молодых революционеров, эти заседания были очень интересны и поучительны. В то время в Совете были также меньшевики, эсеры, анархисты и представители других мелких партий, и споры между ними бывали очень резкими. Мы располагались где-нибудь на подоконнике, неподалеку от трибуны, и с величайшим вниманием слушали, как левые эсеры Камков или Фишман, или же меньшевик Ерманский мерялись силами с Володарским, Свердловым или с каким-либо другим видным большевиком. Здесь обсуждались многие законопроекты, декреты и др., вокруг, которых иногда велись очень жаркие споры.
Посещение заседаний Петроградского Совета, митинги и отдельные лекции в Доме армии и флота и в цирке «Модерн», где мы слушали лучших ораторов Великой революции, явились для нас настоящей революционной школой, которая очень пригодилась нам позже, на фронтах гражданской войны в 1918—1920 годах.
20 февраля5 около восьми часов утра я вернулся с дежурства в Смольном. В комнате ротного комитета на диване дремал один из членов комитета.. Я разбудил его, сдал дежурство и хотел уже идти в общежитие. Тут в коридоре послышались быстрые шаги, и на пороге нашей комнаты появился Мальков. Я думал, что он пришел к дежурному члену комитета, чтобы дать очередное задание стрелкам. Когда Мальков в разговоре с дежурным упомянул имя Ленина, я решил задержаться, чтобы узнать, не случилось ли что-нибудь важное, так как время было тревожное и каждый день мог принести новые неожиданности. Окончив разговор, Мальков повернулся к выходу, помолчал мгновение, бросил свое обычное «Живо!» и вышел из комнаты. Я приближаюсь к дежурному.
- В чем дело?
- Ленин будет говорить со стрелками. Сейчас же пойду доложить командиру.
Через четверть часа мы уже сидели в актовом зале и ждали Владимира Ильича. Вошел Мальков и спросил у командира:
- Ну, готовы?
- Все в сборе.
- Иду докладывать.
Мы, около 150—200 стрелков, сидели в передних рядах огромного актового зала и с увлечением обсуждали предстоящую встречу с Лениным. Это была первая встреча нашей роты с Владимиром Ильичем. Правда, некоторые стрелки встречались с Лениным по делам службы, но перед всей ротой Ленин выступал впервые.
Занятые разговором о предстоящем выступлении Ленина, мы совсем не заметили, что Владимир Ильич уже вошел. Я увидел его только тогда, когда он садился к столу президиума. Вместе с Лениным пришел Мальков. Разговоры затихли, и мы приготовились слушать сообщение Владимира Ильича. Перекинувшись с Лениным несколькими словами, командир нашей роты подошел к краю трибуны и сказал:
- Сейчас товарищ Ленин будет говорить с вами о мире с немцами. Прошу соблюдать тишину!
Владимир Ильич поднялся и быстрыми шагами направился к трибуне.
- Товарищи стрелки! Мне вчера рассказали, что вы против заключения мира с Германией. Вы, мол. одни хотите воевать с Германией, в то время как вся Россия требует мира.
Мы в недоумении переглянулись. Что это значит? Что случилось? Один стрелок из последних рядов вполголоса воскликнул:
- Нет у нас такого решения!
Но Владимир Ильич уже приступил к своей главной теме. Он сделал политический и экономический обзор главных воюющих капиталистических стран, затем перешел к противоречиям между ними. Далее он вкратце охарактеризовал экономическое положение России, говорил о невозможности в нынешних условиях продолжать войну с немцами, так как огромная масса населения нашей страны требует мира и только немногие фразеры хотят воевать — без армии. Свою получасовую речь Владимир Ильич закончил словами:
- Крестьянин и солдат России хочет мира. Он больше не может и не хочет воевать. Мы его (т. е. мир) обещали, когда взяли власть, и вы, латышские стрелки, нас тогда поддержали. Теперь воевать с немцами мы не можем. Какой бы мир мы ни заключили, он будет лучше войны, потому что сохранит Советскую власть. Если нам придется оставить Петроград, отступим в Москву, на Урал, но удержим власть рабочих и крестьян, Советскую власть. Взоры трудящихся всего мира обращены теперь на нас. Мы должны спасти Советскую Россию для строительства социализма как путеводную звезду для пролетариата Западной Европы. Недалек час, когда и там произойдет революция. Тогда и ваша Латвия будет свободна от немецких захватчиков, тогда рухнут и все навязанные договоры.
Закончив речь, Ленин спокойно покинул трибуну и уселся на свое место. В зале стояла полная тишина. Петерсон поднялся и обратился к нам с вопросом:
- Не желает ли кто-нибудь высказаться?
Из зала прозвучали голоса;
- Нет, нечего говорить, мы присоединяемся...
Потом я слышал, как командир объяснял Ленину, что латышские стрелки не принимали никаких решений против заключения сепаратного мира, что это недоразумение.
Никаких письменных обещаний Ленин от нас не потребовал. Только Мальков перед уходом спросил, все ли мы понимаем по-русски. Мы ответили, что все понимаем и всё, что сказал Ленин, поняли. Затем Ленин вместе с Мальковым покинули зал. Мы же, переговариваясь, направились в столовую Петроградского Совета, там же в Смольном, пить чай.
Выступление Владимира Ильича перед нашей ротой и помещенная на следующий день в «Правде» статья Карпова (Ленина) «О революционной фразе»6 оживленно обсуждались нами. В то время не все стрелки знали, что под псевдонимом Карпов пишет Владимир Ильич. Мой друг и однополчанин по 8-му Валмиерскому латышскому стрелковому полку Карл Берзинь 21 февраля во время обеда, подойдя ко мне, сказал:
- В «Правде» какой-то Карпов пишет о мире с немцами и здорово дает нашим фразерам, сторонникам революционной войны. Мне кажется, он пишет правильно. Какая, к черту, может быть теперь революционная война, когда на фронте вместо солдат маячат воткнутые штыками в землю винтовки.
Слова Берзиня мне очень понравились, и я утвердительно кивнул головой, затем взял у него «Правду» и внимательно прочел статью. Она была написана так ярко и в ней решалось столько наболевших вопросов, которые мы не раз обсуждали, что мне сразу показалось, что автором статьи является кто-то из ответственных деятелей большевистской партии, хорошо знающий нашу жизнь.
После обеда, когда мы собрались в нашем общежитии, начался оживленный обмен мнениями о статье в «Правде» и вчерашнем выступлении Владимира Ильича. Хотя после выступления Ленина мы кричали, что согласны, все же некоторые стрелки высказали сомнения относительно сепаратного мира.
Они полагали, что со стороны немцев это лишь хитрость и никакого мира с нами они не заключат. Но сомневающихся было мало. Большинство стрелков сходилось на том, что мир следует заключить немедленно. Мы сами лишь недавно оставили окопы и хорошо знали, каково настроение солдат. Мы понимали, что при том всеобщем развале, который царил на фронте в конце 1917 и в начале 1918 года, мы воевать никак не можем. Уже в то время возник вопрос о создании новой — Красной Армии, — способной противостоять немцам. Очень много говорили мы также о значении рабочих красногвардейских отрядов. Многие, кто видел героизм и самоотверженность этих отрядов на петроградских баррикадах, думали, что именно эти отряды явятся той революционной Красной Армией, которая сможет пойти в бой против немецких железных батальонов.
Гораздо больше разговоров о революционной войне мы слышали вне нашей роты. Но в конце концов все это было лишь революционной фразой, об опасности которой Ленин предупреждал большевистские организации Петрограда и Москвы. На фронте мы видели развал старой армии, здесь, в Петрограде, центре революции, нам едва ли не ежедневно приходилось отправляться на разоружение солдат и матросов, которые самовольно захватывали паровозы — уж, конечно, не для того, чтобы ехать воевать с немцами.
«Кто теперь будет воевать?» — часто задавали мы себе вопрос. Никто не мог дать на него положительный ответ. Болтуны только говорили о революционной войне, но не указывали, откуда взять революционные войска.
Правда, некоторые горячие головы полагали, что для революционной войны с немецкими империалистами достаточно будет нескольких латышских стрелковых полков и нескольких необученных и плохо обмундированных рабочих красногвардейских отрядов Петрограда.
Когда появилась новая статья Ленина «О чесотке»7 и когда мы узнали, что фамилией Карпов подписывается Ленин, дискуссия по этому вопросу прекратилась. Наши немногие оппоненты и рьяные защитники революционной войны с немцами несколько дней ходили молча, опустив головы, и о революционной войне больше не говорили.
В начале марта Советское правительство решило переехать в Москву.
Официально о переезде мы узнали 9 марта. Командир роты через командиров взводов сообщил нам, что 10 марта мы погрузимся в вагоны, чтобы ехать в Москву, поэтому стрелкам было строго запрещено покидать Смольный.
Вечером 9 марта мы получили новое распоряжение — быть в боевой готовности и готовиться к отъезду. Такое распоряжение нас не удивило, потому что мы и так находились на военном положении. В Смольном мы привыкли к частым ночным тревогам и, таким образом, проверили свою готовность выступить внезапно. Подобного рода внутренние маневры устраивались и во время созыва Учредительного собрания.
10 марта, около пяти часов пополудни, из нашей роты была выделена небольшая команда, в которую включили наиболее надежных стрелков. Позднее мы узнали, что команда вызвана для охраны поезда, в котором едут члены Совета Народных Комиссаров.
Около восьми часов вечера также и мы, остальные, получили распоряжение приготовиться. У ворот Смольного вместо стрелков уже стояли красногвардейцы в черных пальто и валенках. Мы быстро выстроились перед главным входом в Смольный и, бросив взгляд на высокие окна актового зала, где Ленин говорил с нами о мире, вскинули на плечи свои японские винтовки и быстрым шагом по Суворовскому проспекту двинулись на Николаевский8 вокзал. На пустой, довольно темной платформе нас ожидал поезд из нескольких вагонов четвертого класса с неосвещенными окнами. В десять часов вечера поезд без обычного звонка и свистка паровоза тронулся в путь.
В дороге мы столкнулись с недисциплинированной и анархистски настроенной группой матросов, которые в самовольно захваченных товарных вагонах ехали в Москву. Они ни с чем не считались и везде требовали, чтобы их пропускали в первую очередь. Это было, кажется, на станции Бологое9. Начальник станции доложил, что матросы требуют пропустить их поезд первым, иначе они будут стрелять. Матросы высыпали из вагонов и, потрясая револьверами и винтовками, стали угрожать и нам. Однако когда они узнали, что на станции находится вся Смольненская рота и что у нас имеется достаточно пулеметов и ручных гранат, матросы утихомирились. Через полчаса мы уехали.
В Москву мы прибыли вечером 11 марта и сразу же отправились в Кремль.
11 марта 1918 года был издан приказ о том, что наша рота переименовала в 1-й латышский коммунистический отряд.
«Latvia revolucionarais strelnieks», т. II, М., 1935, стр. 255—291.
Примечания:
1 Из воспоминаний «Латышские стрелки в Смольном». Заголовок дан составителями. Ред.
2 Исполнительный комитет Объединенного Совета Депутатов латышских стрелковых полков. Ред.
3 «Лидумс» — орган Крестьянского союза — главной партии латышской сельской буржуазии. Ред.
4 Кабинет В. И. Ленина в Смольном находился на третьем этаже. Ред.
5 1918 года
6 См.: В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 343—353. Ред.
7 См. В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 35, стр. 301—364. Ред.
8 Ныне Московский. Ред.
9 Неточность. Должно быть: на станции Малая Вишера. Ред.