М. А. Сильвин
ЛЕНИН В РИГЕ1
9 января2 мне было объявлено, что я назначен на службу в Ригу, в 115-й пехотный Вяземский полк, и 13 января я выехал из Ачинска... Перед отъездом я написал Ольге Александровне3, прося собрать справки у Ильича, Ленгника и других минусинцев4, нет ли кого в Риге, к кому бы я мог там заявиться. С дороги я писал ей еще раз: «... передай Ильичу, что я прошу найти знакомых в Риге», правильно рассчитав, что Владимир Ильич поймет, какого рода знакомств я жажду.
24 января я приехал в Ригу. Явившись в полк, я сразу понял, что попал в ежовые рукавицы: отлучка в город дается редко, письма доходят не скоро, книги у меня отобрали после тщательного осмотра всех моих вещей.
Я написал Ольге Александровне, что торопиться с приездом сюда ей особенно нечего. Скоро, однако. в моем положении наступила перемена к лучшему, и я терпеливо стал поджидать жену, а пока — в ожидании ее и каких-нибудь связей с местной социал-демократической организацией, которые, я был уверен, найдут для меня товарищи, — я стал набираться впечатлений для статьи или целой книжки о солдатской жизни. Владимир Ильич побуждал меня заняться этим...
Ольга Александровна только в начале марта появилась в Риге, где я снял для нее комнату на Венденской улице5, дом № 17, квартира 5.
Когда Ольга Александровна приехала, наконец, в Ригу, меня стали отпускать к ней. Еще до приезда Ольги Александровны я написал в разные города своим друзьям и просил их связать меня с их знакомыми в Риге...
Один из старых рижских деятелей, Стучка, бывший в ссылке в Вятской губернии, по просьбе Гурвича написал обо мне своим товарищам в Ригу, они меня разыскали, и тут-то начались для меня откровения. Новые мои знакомые были Ковалевский и его жена; студент-политехник по фамилии, кажется, Романенко; другой студент, фамилию которого совершенно не помню, но хорошо помню его конспиративное прозвище — Минога6, и его близкий товарищ Озол, стоявший ближе других к центру рижской организации...
Новые товарищи объявили мне, между прочим, что они рады будут моему сближению с ними... у них недоставало людей для пропаганды среди русских рабочих, которых в Риге было немало (концентрировались они, главным образом, на фабриках и заводах Московского форштадта).
Я решил, что Владимиру Ильичу с его планами организации партийного центра будет небезынтересно установить связи с Ригой, близкой к границе, и познакомиться с одной из национальных социал-демократических организаций, о которых, кроме Бунда, мы тогда были мало осведомлены.
Ольга Александровна привезла мне псковский адрес Владимира Ильича, который она проездом через Москву узнала от Анны Ильиничны7. Анна Ильинична просила ее, между прочим, устроить через Ригу побег за границу одной девицы, проживавшей в Витебске. Ольга Александровна заезжала в Витебск, и побег удачно состоялся при содействии рижанина Ковалевского, фамилии бежавшего товарища я не помню.
Полагая, что Владимира Ильича должны особенно интересовать быстрые нелегальные сношения с заграницей, я написал ему, предлагая приехать в Ригу и обещая некоторые новости. Я просил Владимира Ильича приехать в воскресенье, когда я бываю «дома», так, чтобы он вечером того же дня мог выехать обратно, — предварительно я условился с латышами о свидании.
Было часов двенадцать дня, когда Владимир Ильич в мягкой фетровой шляпе, в перчатках и с тросточкой, одетый вполне джентльменом, появился на пороге нашей комнаты. Это было в апреле на пасхе8. Я спросил, скоро ли он нас нашел; Владимир Ильич сказал, что нашел без затруднений и только, желая проверить свой немецкий акцент, поговорил с полисменом и остался очень доволен, — поняли друг друга прекрасно. Приготовляя чай, я вспомнил, что гостя надо покормить и собрался в лавочку. «Как по-немецки ветчина, Владимир Ильич?» — спросил я. Он сказал. За завтраком я передал ему свои впечатления от рижских товарищей, упомянув и о связях с заграницей. Владимир Ильич заметил, что это, конечно, важно, в особенности ввиду его новых планов, и он посвятил меня теперь в эти планы создания за границей неуязвимого организационного центра и общерусской социал-демократической газеты, на почве ведения и распространения которой должна будет сформироваться партия. Узнав, что он собирается за границу всерьез и надолго, я был очень разочарован. «Но вы будете оторваны от страны, от движения, вы видите, что произошло с группой «Освобождение труда», — она в конце концов стала для нас в организационном отношении почти ничем; не важнее ли здесь работать над созданием партии?»
Владимир Ильич развил мне свои соображения подробнее, но моя меланхолия не рассеялась от его аргументов.
Владимир Ильич попробовал взять меня юмором: «Съездить один раз в ссылку — это можно, но ехать туда второй раз было бы глупо; за границей мы будем более полезны». И он выразил уверенность, что при содействии старых и новых товарищей дело заграничного центра упрочится и что, во всяком случае, это единственно правильный курс, который теперь необходимо взять.
Мы отправились затем к латышам. Свидание состоялось, как я предполагал, в квартире Миноги9, одного из главных членов рижской организации, известного мне под этой конспиративной кличкой. Не знаю, была ли это его собственная квартира, или он, тогда студент политехникума, снимал комнату, но только кабинет его, где ожидал нас также и Озол, оказался очень комфортабельной комнатой. Впрочем, Минога всегда своим костюмом и манерами производил впечатление состоятельного человека. Ольга Александровна не хотела было идти с нами, но Владимир Ильич сказал: «Пойдемте все вместе». По-видимому, в этой квартире жил еще кто-то из товарищей, потому что, познакомив Владимира Ильича с Озолом и Миногой, мы с Ольгой Александровной вышли в другую комнату, не желая без надобности присутствовать при разговоре, чтобы не смущать латышей большим обществом и дать им полную возможность говорить без утайки о самых конспиративных предметах. Однако, как после сказал мне Владимир Ильич, ничего особо секретного не обсуждалось, так что я напрасно старался со своей конспирацией. При этом вышла одна неловкость. Представляя Владимира Ильича, я назвал его своим другом, умолчав о его имени. К моему удивлению и возмущению, оба латыша, протянув руку Владимиру Ильичу, тоже не назвали себя. Улучив минуту, я подошел к Миноге. «Почему вы не назвали ему своей фамилии»? — «Но ведь и он не сказал нам своей». Так и прошло это свидание безыменным...
Владимира Ильича в то время едва ли не более всего занимал вопрос, в какой мере среди социал-демократической интеллигенции наблюдается тенденция к «критике» и «исправлению» марксизма как в отношении экономических проблем, так и по линии гносеологии, теории познания и философских положений марксизма.
Бернштейн своей книгой «Voraussetzungen des Sozialismus»10 внес большую путаницу в головы нашей марксистской молодежи. Бериштейнианство отразилось практически на нашем движении ослаблением революционного духа в некоторых кругах, образованием и усилением разных антиреволюционных течений, «экономизма» и др. С другой стороны, в том же направлении действовал и призыв «назад к Канту», пропаганда идей Маха и Авенариуса. Между тем положение вещей требовало концентрации всего внимания и всех усилий на борьбе за неурезанные лозунги революционной социал-демократии. Беседа Владимира Ильича с латышами скоро и перешла, главным образом, на эти вопросы, приняв преимущественно теоретический характер.
Часа через полтора мы все трое покинули дом. Я заметил, что при выходе из подъезда на улицу Владимир Ильич зорко оглянулся по сторонам. Движение было быстрым, по таким характерным, до такой степени мне знакомым, что я рассмеялся. Улыбнулся и Владимир Ильич. Он заметил мне потом, что, конечно, стоило познакомиться с этими людьми, но насчет практической полезности этого знакомства особенно обольщаться не следует. Вечером того же дня он уехал в Псков. По понятным причинам нигде в переписке Владимира Ильича нет никакого упоминания об этом визите, но, вероятно, и Ковалевский (работал одно время при нашем торгпредстве в Ревеле) и Озол (кажется, был нашим юрисконсультом в Амторге11) могут это припомнить.
Владимир Ильич, конечно, не упустил случая поговорить с латышами о важности общерусской газеты и необходимости издания ее за границей. Разговор об этом имел и некоторые практические результаты. Н. К. Крупская в своих воспоминаниях сообщает, что первыми транспортерами «Искры» в Россию были латыши Ролав и Скубикис; Ролав в 1907 году был расстрелян одной из карательных экспедиций, Скубикис скоро отошел к социалистам-революционерам.
Когда появилась «Искра», она произвела первыми же номерами большое впечатление на латышскую социал-демократическую интеллигенцию, и знакомцы Владимира Ильича не только помогали ее доставке в Россию с разными оказиями, но и старались поставить это дело более широко, получением нелегальных транспортов морским путем, выгружая их в море с приходивших в Рижский залив пароходов и подвозя на лодках к берегу в укромных местах, — как передавала мне вдова покойного Стучки...
Здесь я еще раз убедился, насколько Ленин был одарен способностью увлекать, импонировать, внушать веру и преданность к себе и к поставленной им цели. Эту его способность увлекать, внушать к себе беспредельное доверие, наполнять чувством беззаветной преданности к общей цели — все это я не раз имел случай наблюдать и в отношении целых групп и отдельных лиц. Это огромное обаяние, эта власть над сердцами и умами отдельных лиц и широких масс обусловлены были полным забвением собственных личных интересов, исключительным служением одной великой цели — освобождению человечества.
Очаровав латышей, которые не могли не поддаться влиянию его сильного ума, организационного таланта и широты замыслов, Владимир Ильич сам сохранил навсегда симпатии к ним, в особенности с ростом социал-демократического движения в Латвии, вскоре приобревшего широкий размах. С 1904 года латыши стали издавать свой центральный орган, и первым редактором «Цини» («Zihna» — «Борьба») был Озол, один из участников свидания с Владимиром Ильичем в 1900 году...
Как ни казалось нам несомненным, что визит ко мне Владимира Ильича не был прослежен, это, по- видимому, все-таки было не совсем так. Очевидно, его не упускали из виду. На мне, по крайней мере, это отразилось очень скоро. Владимир Ильич приезжал в начале апреля. В конце этого месяца я должен был принимать присягу на верность службе. Я уже обдумывал, каким бы способом мне увернуться от этой процедуры, заболеть, что ли, как вдруг неожиданное обстоятельство вывело меня из затруднения самым неприятным для меня образом. Меня вызвали к командиру полка, который вдруг спросил: «Как вы, высланный по высочайшему повелению в Сибирь, могли оказаться в Риге?»
Я объяснил, что и ссылка в Сибирь и переезд мой в Ригу состоялись без всякого с моей стороны желания. «По требованию департамента полиции, — продолжал командир, — вы должны быть немедленно отправлены обратно в Сибирь, в Ачинск, где будете ожидать дальнейших распоряжений. Отправляйтесь сегодня же».
Я едва успел написать обо всем этом ближайшим друзьям, в том числе Владимиру Ильичу.
М. А. Сильвин. «Ленин в период зарождения партии. Воспоминания»,
Л., 1958, стр. 201—224.
Примечания:
1 Отрывки из воспоминаний. Ред.
2 1900 года. Ред.
3 Ольга Александровна — жена М. А. Сильвина. Ред
4 Минусинцы — политические ссыльные, находившиеся в ссылке в г. Минусинске и его окрестностях. Ред.
5 ныне ул. Цесу. Ред.
6 Минога — К. Зутис. Ред.
7 Анна Ильинична — старшая сестра В. И. Ленина, Ред.
8 В. И. Ленин приезжал нелегально из Пскова в Ригу, вероятнее всего 2 (по н. ст. 15) апреля. Ред.
9 Квартиру, в которой произошла встреча В. И. Ленина с латышскими социал-демократами, снимали Я. и О. Ковалевские, Ред.
10 «Предпосылки социализма» (1897) — так называлась статья лидера крайнего оппортунистического крыла германской социал-демократии и II Интернационала Э. Бернштейна, а книга его называлась «Предпосылки социализма и задачи социал-демократии». Ред.
11 Советское торговое представительство в Америке. Ред.