РОЛЬ ДУХОВЕНСТВА В ПЕРВЫЕ ДНИ ОКТЯБРЯ
Духовенство господствующей православной церкви совершенно приспособилось к Февральской революции, которая освободила его от зависимости от царедворской клики государственных чиновников, дала самостоятельность и совершенно не урезала никаких его прав и, главное, доходов. Именно после Февральской революции духовенство особенно сильно стало настаивать на созыве своего Всероссийского съезда для избрания патриарха, на изменении синода и всевозможных других установлений ведомства православного исповедания. Никто в то время, кроме крайней левой печати, еще но говорил о необходимости отделения церкви от государства и школы от церкви.
Вот почему совершенно понятен тот гнев возмущения и ненависти, с которым духовенство господствующей православной церкви обрушилось на Октябрьскую большевистскую революцию, которая с первых же дней своего существования сейчас же заявила о необходимости немедленного практического осуществления отделения церкви от государства и школы от церкви. Решительно всюду и везде представители православной церкви, все эти многочисленные священники, благочинные, митрополиты, архиереи, иеромонахи и просто монахи почувствовали сразу жгучее дыхание истинной пролетарской революции. Им не только никто не оказывал никакого почтения, но их прямо и определенно называли врагами народа, которые столетиями боролись и восставали против малейшего проявления культуры, особенно среди народных масс. Об этом писали во всех социалистических газетах, журналах, об этом говорили на всех собраниях и митингах, это проводили в жизнь везде и всюду, выгоняя жадных «мирских захребетников» не только из общественных учреждений, но и из самых дальних нор и щелей, куда везде и всюду проникало православное духовенство своей пропагандой, своим тлетворным влиянием. Правительство диктатуры пролетариата определенно заявило, что православная церковь свободна, как и всякое другое вероисповедание, но что она лишается всех прав государственного установления*, является частным учреждением, которое ни в какой степени не поддерживается правительством. Пропаганда церковная допускалась, но допускались также, согласно закону, и полное неверие, и антирелигиозная пропаганда для борьбы с тем дурманом, который ранее везде и всюду распространяли представители этой сильной духовной организации, тесно связанной с главенствовавшими эксплуататорскими классами. Прошло лишь несколько дней после низложения Временного правительства, как всюду стало слышаться, что священники выступают в проповедях и другими способами против советского режима.
В ноябре была организована специально в Смольном так называемая 75-я комната. Она должна была заняться борьбой с пьяными погромами, контрреволюцией, саботажем, бандитизмом и другими многочисленными контрреволюционными проявлениями, которыми старый мир хотел пошатнуть новую, молодую пролетарскую власть. Исполком, с согласия Владимира Ильича, назначил меня председателем этого комитета и вручил ему дискреционную власть1 для борьбы со всеми контрреволюционными элементами и выступлениями как в столице, так и в ее окрестностях. Не успели мы организовать наш новый комитет из самых сознательных рабочих петроградских заводов, как рабочие комиссары его, рассыпанные решительно везде по Петрограду, сообщили мне, что повсюду, в самых глухих закоулках, появились чьи-то печатные прокламации, в которых проклинается Советская власть и призывается на голову этих «безбожников и насильников гнев божий» и [которые] обращаются ко всем верующим в «господа нашего Иисуса Христа» всеми мерами противиться этой Новоявленной «дьявольской власти», ни в коем случае ей не подчиняться, беречь «мать-церковь, ее служителей» и оставаться «верными чадами православной церкви».
Когда мне рассказали приблизительное содержание расклеенных по заборам прокламаций, я сразу догадался по тому лампадному маслу, которое было разлито в прокламациях, что это, несомненно, произведение поповских рук православной церкви, что это они выступили против нас с нелегальным печатным словом. Мне не хотелось гоняться по городу за каждой прокламацией, так как я прекрасно сознавал всю нелепость подобной работы; но я чувствовал себя обязанным во что бы то ни стало как можно скорей открыть первоисточник, откуда идут эти произведения поповской печати, и арестовать тех, кто написал эти воззвания и кто распространяет их. Нам посчастливилось. Недалеко от Смольного, в переулках, также появились эти расклеенные на домах и заборах прокламации. Возмущенные рабочие и просто обыватели, сорвавши их или найдя некоторое количество экземпляров, подброшенных на крыльцо домов, собрали все это и принесли мне в Смольный. Я тотчас же направил в эти районы с десяток рабочих комиссаров, которые быстро рассыпались по всем переулкам и закоулкам и в одном из них арестовали двух благочестивых старушек, которые, ковыляя по тротуару, одетые в полумонашеские «черничные» платья, тихонько расклеивали эти листки. Одна мазала забор клейстером, а другая прихлопывала бумажку, тщательно разглаживая ее. Застигнутые врасплох на месте преступления, они заахали, заохали и были крайне изумлены, когда рабочие комиссары, бережно взяв их под крылышки, не спеша, повели в Смольный. Они были приведены ко мне в 75-ю комнату. Эти сморщенные божьи старушки были ужасно перепуганы и почти не могли отвечать. Видя, что разговаривать с ними не представляется возможным, я сказал, чтобы у них отобрали прокламации и дали мне на просмотр. Заметив, что старушки очень замерзли, я велел их напоить чаем с булками и дать погреться у печки. Старушки расположились, сначала робко поглядывая на нашу боевую обстановку: постоянно являлись матросы и солдаты, приводили арестованных, вносили конфискованное оружие, бомбы, и т. п., с чем шли на нас тогда контрреволюционеры. Увидя, что на них никто не обращает внимания, старушки вплотную засели за чаек. Один из комиссаров угостил их яблоком, и они, почувствовав любимый запах антоновки, с аппетитом выпивали стакан за стаканом, изрядно закусывая ситным, который был им предложен. Когда я увидел, что старушки обогрелись, распотели и бледные их щеки покрылись играющим румянцем, я предложил им подойти и сесть около моего стола и повел с ними беседу: кто они такие, кто их послал делать то дело, которое они делали, и просил рассказать мне все подробно. Старушки встрепенулись и, видимо, не знали, как им быть. Я в это время прочел воззвание, которое оказалось подписанным патриархом Тихоном2.
Это открытое выступление «святого отца» мне даже понравилось. По крайней мере я видел, что этот человек не из трусливых и не рассылает подметных писем, как это делали многие другие организации, а то, что думает, то и говорит, не только ставя свою подпись, но и указывая свой адрес.
Мне важно было знать, кто вокруг этих старушек действует. Старушки очень скоро раздобрились и подробно рассказали, что им дал по целковому их знакомый, у кого этих воззваний целые горы и который собирает вот таких лиц, как они, и рассылает их по всему городу и уезду.
В это время ко мне в комнату вошел, как всегда энергичной походкой, тов. Благонравов, комендант Петропавловской крепости, в полном боевом вооружении, а с ним два его сотоварища, также в боевой походной форме. Они приехали по моему вызову, чтобы немедленно отправиться и прекратить погром на одном из водочных заводов, который пьяная толпа громила на Мойке. Так как ликвидировать погром было делом более важным и спешным, чем уничтожить штаб-квартиру патриарха Тихона, то я сказал Благонравову, чтобы он ехал на [место] погром [а], а потом вернулся ко мне для отыскания конспиративной штаб-квартиры патриарха Тихона и для ареста всех тех лиц, которые там находятся, и я показал ему прокламации Тихона. Когда он узнал, кто их распространяет, то пристально посмотрел своим упорным, долгим взглядом на одну из старушек, которая перепугалась этого взгляда и вдруг стала садиться, как бы защищаясь от него руками. Это было так смешно, а для нее, очевидно, так трагично, что все в комнате расхохотались, а она почти заплакала. Благонравов круто повернулся и вышел.
Старушек мы больше не беспокоили, и они в томлении дожидались своей участи. Я им сказал, что они будут дожидаться вон того, который смотрел на них, и его они должны будут повести на ту квартиру, из которой они получили листки. Старушки присмирели. Благонравов вернулся часа через полтора и сказал, обращаясь к старушкам:
— Пойдемте, да смотрите не путать и не врать. Нам с вами возиться долго нечего.
— Что ты, батюшка! — заголосили старушки. — Где нам врать, мы все тебе расскажем... — и исчезли, торопливо семеня за быстро удалявшимся тов. Благонравовым.
Через полчаса Благонравов звонил мне по телефону, что он открыл квартиру, сплошь заваленную прокламациями, всевозможными свеженапечатанными книгами и брошюрами, направленными своим содержанием против Советской власти, и что главное действующее лицо, хозяин этой квартиры, арестован, а также и все те, кто был там; что он здесь оставил засаду, а сам ведет расследование и, несомненно, в самое ближайшее время выяснит, в какой типографии печатались эти воззвания, для того чтобы немедленно арестовать всю типографию. Всю эту публику он посадил в автомобиль и отправил в Петропавловскую крепость. Мы быстро нашли типографию, которую немедленно закрыли, а потом конфисковали, арестовали ее владельца и всех тех, кто принимал участие в печатании этих прокламаций...
Так началось наше первое знакомство с антисоветской пропагандой представителей православной церкви.
На утро я сообщил об этом инциденте Владимиру Ильичу, показал ему прокламацию Тихона и спросил его, что он велит делать нам с автором этих прокламаций.
— Ничего, — ответил Владимир Ильич. — Сообщите ему, что Советская власть не намеревается надеть на его голову венец мученичества, но все те, кто будет распространять его произведения, будут немедленно арестовываться и предаваться суровому суду. Напечатайте обо всем этом в газетах и предупредите рабочие кварталы, чтобы строго следили за появлением прокламаций.
Я сказал ему, что предполагаю немедленно сообщить петроградскому митрополиту и поставить его в известность, что он как глава петроградского духовенства будет ответствен перед Советской властью, в частности перед нашим комитетом, за антиправительственную пропаганду в церквах и что он должен предупредить всех своих благочинных и священников, что такая пропаганда в открытом общественном месте, с кафедры и в церкви будет нами преследоваться как контрреволюционная, согласно объявленному осадному положению в Петрограде3, по всей строгости и суровости закона диктатуры пролетариата. Владимир Ильич одобрил эту меру и прибавил:
— Надо всегда возлагать ответственность на самых высоких лиц православной церкви, хорошо помня, что низшее духовенство и, особенно, паства являются орудием в их руках и часто совершенно не ответственны за то, что делает высшее церковное управление и главари его.
Старушек мы на другой день призвали из Петропавловской крепости в 75-ю Смольного, подробно им объяснили всю гнусность пропаганды патриарха Тихона, причем я показал им, что собираю все то оружие, которым контрреволюционеры хотят повредить народной власти, и что вот одни идут с бомбами, другие — с маузерами, третьи — с ядом, а вот они сами — с прокламациями, которые разливают такой же яд среди народа. На старушек это произвело ужасное впечатление, когда они увидели у меня в шкафу за стеклом их прокламации рядом с бомбами. Этот наглядный урок им, очевидно, бросился в глаза, и они сначала уверяли меня, что они никого убивать не хотят, но я им объяснил, что в силу этих прокламаций множество невежественного народа может выйти из послушания законной правительственной революционной власти и что правительственная власть на это должна будет ответить самыми суровыми карами и что от этого может произойти убийство и что тогда именно они будут прямыми убийцами как распространители этих прокламаций, а также и патриарх Тихон как написавший эти воззвания. Со старушками долго говорили рабочие и в конце концов мы их отпустили на все четыре стороны. Они клялись, что более никогда не будут этим делом заниматься и другим закажут, поблагодарили нас за хлеб-соль и ушли.
За несколько дней и ночей мы арестовали около сорока человек, которые расклеивали и разбрасывали в различных местах Петрограда, все более по окраинам, эти прокламации патриарха Тихона.
Я не дозвонился митрополиту, а соединился с каким-то архиереем, который как раз позвонил мне по поводу того, что они хотят устроить крестный ход4 по Невскому от Исаакиевского собора до Невской лавры и что он требует разрешения. Я ответил его преосвященству, что требовать он может у себя в приходе от своих дьячков и попов, а в Смольный ему надо обращаться с просьбой, так как здесь заседает законное рабоче-крестьянское правительство; что на первый раз я не ставлю ему в вину его некорректность, отнеся ее к его плохому семинарскому воспитанию; сказал, что крестный ход правительство разрешает совершенно свободный, и если в нем будет не двести тысяч, как он говорит, а даже миллион людей, то для нас это совершенно безразлично, и что я ему гарантирую полную безопасность крестного хода по всем улицам Петрограда, но со своей стороны его официально обязываю как главного командира этой процессии взять на себя ответственность за полный порядок внутри самой процессии, внутри тех многотысячных масс, как говорит он, которые будут следовать за иконами и хоругвями под его командой.
— Как! — возопил он по телефону мне в ответ. — Я должен взять на себя обязательство за порядок в крестном ходе? Да как же я могу это сделать? ..
— Это меня не касается, — ответил я ему. — Правительство разрешило свободу религиозных процессий под строгой ответственностью их организаторов. То время, когда урядники, полицейские и жандармы охраняли порядок в крестных ходах, минуло безвозвратно, и вам остается только одно: заменить этих представителей полиции вашими многочисленными монахами, дьячками, дьяконами, священниками, расставить их по всему крестному ходу для наблюдения за порядком внутри процессии. И предупреждаю вас, — сказал я ему на прощанье, — что если внутри процессии будут какие-либо недоразумения или столкновения, то вы вместе с вашими благочинными и другими вашими начальствующими лицами ответите перед законной властью по всей строгости суровых и крайне скорых революционных законов.
Я слышал по голосу архиерея, что он был чрезвычайно недоволен этим моим разговором с ним, перепуган и почти готов отказаться от крестного хода. Я тут же сообщил ему официально для передачи митрополиту о воззваниях патриарха Тихона и сказал ему, что если в крестном ходе будут раздаваться подобные листки, то арестовывать будут не тех, кто их берет, а тех, кто их раздает, и близ идущее, наблюдающее за порядком духовенство, в каком бы чине оно ни было и в какой бы мундир ни было одето.
Крестный ход состоялся, но в нем участвовало, конечно, не двести тысяч, а не более пятидесяти тысяч человек. На всем пространстве его шествия, особенно на перекрестках улиц, были поставлены вооруженные отряды Красной гвардии, которые должны были наблюдать, чтобы никто из толпы, не находившейся в крестном ходе, не помешал его шествию, чтобы никто не произносил каких-либо оскорбительных речей, насмешек над священными предметами православных. На всем пространстве шествия крестного хода было арестовано восемь человек, которые пытались своими провокаторскими выступлениями нарушить порядок и вызвать столкновение групп населения, и эти восемь человек были доставлены к нам в Смольный, в 75-ю комнату, для следствия и суда.
В свою очередь, чтобы воспользоваться этим крестным ходом для агитационных целей, мы отпечатали воззвание к гражданам, в котором подробно разъяснили политику Советского правительства и законы, которые оно издавало и будет издавать по поводу господствующей православной церкви и всех других видов культов. Мне хотелось, чтобы эта самая некультурная, самая серая, фанатичная толпа, которая шла за духовенством в крестном ходу, познакомилась с сущностью декрета об отделении церкви от государства. Эти прокламации мы широко раздавали в крестном ходу, и я сам наблюдал, с какой жадностью их читали вслух тут же на улице и не бросали, а брали с собой. Так что все слухи, которые распустило духовенство перед этим крестным ходом, что правительство готовит избиение верующих и последователей православной церкви, что будут у них отняты иконы, хоругви и другие принадлежности их культа, оказались, конечно, совершенно ложными, ни на чем не основанными. Смешно было смотреть, как все эти дьяконы, иподьяконы, священники, благочинные шли, подбирая рясы, внутри крестного хода, стараясь всюду поддержать порядок, вмешиваясь в разговор отдельных групп, довольно удачно выполняя роль бывшей полиции.
Крестный ход благополучно дошел до Александро-Невской лавры. Там участвующие в нем разбрелись по кладбищу и через некоторое время группами стали расходиться по городу. Так защитникам контрреволюции демонстрация на религиозной почве совершенно не удалась и, можно сказать, даже провалилась. «Правящему» и «господствующему» духовенству было показано его собственное место и его собственное бессилие.
Народ понял, что его обманывали. И в крестных ходах, которые совершались после, народу было значительно меньше. Обыкновенно в них принимали участие старики, старухи и жители окраин города Петрограда, по преимуществу ремесленники, лавочники, домашняя прислуга и тому подобные элементы, оторванные или отчужденные от пролетарской среды.
С течением времени, когда контрреволюция все более и более наседала на новое правительство со всех сторон, контрреволюционная роль духовенства православной церкви выявилась еще более во всей своей неприглядности. Почти не было белогвардейского заговора, в котором не принимали бы так или иначе участия те или иные элементы православной церкви, а провокационная деятельность патриарха Тихона простерлась до такой степени, что подвела большое количество людей под очень жестокие неприятности. Он и его сподвижники были прямыми виновниками смерти огромного количества людей. Чтобы не быть голословным, я приведу нашим читателям только несколько примеров: каждое белогвардейское восстание на всех границах и рубежах России всегда начиналось и сопутствовалось благословением духовенства, которое умело перековывать кресты на мечи, перевязывать кропила на нагайки и принимало самое деятельное участие в истреблении представителей рабоче-крестьянской власти. Бывали случаи, и они нередки, когда духовенство шло с оружием в руках против рабоче-крестьянской армии, и в Ярославле оно бешено расстреливало из пулеметов рабочие батальоны, атаковавшие белогвардейские банды, наймитов французских капиталистов5. В организации армии Колчака духовенство православной церкви принимало особо деятельное участие. Полки «Иисуса Христа», «пресвятой богородицы» и прочие тому подобные, по названию подражавшие полкам средневековых крестоносцев, должны были возбуждать религиозный фанатизм в борьбе колчаковцев против Советской власти. Эти полки были организованы непосредственно белым и черным духовенством; они с крестом и оружием в руках выполняли боевые задания стремившегося к водворению в России старого порядка белогвардейского адмирала.
Когда зарвавшийся патриарх Тихон принужден был «самоустраниться» под давлением некоторой части более догадливых лиц из духовенства, то они предъявили ему список некоторых из его общественно-политических грехов. Заявив патриарху, что его известное послание-прокламация от 28 февраля 1922 г. по поводу церковных ценностей «на местах явилось сигналом для новой вспышки, руководимой церковной иерархией, гражданской войны против Советской власти», они также напомнили ему, что «с именем патриарха [Тихона] вообще связано вовлечение церкви в контрреволюционную политику, конкретно выразившуюся, между прочим: а) в демонстративном анафематствовании патриархом большевиков 19 января 1918 г.; б) в выпуске патриархом послания от 15 (28) февраля 1918 г., призывавшего к сокрытию в потайных местах церковного имущества, к набатным звонам и к организации мирян в целях сопротивления Советской власти (это послание, по словам свящ[енника] Красницкого, на местах вызвало 1414 кровавых эксцессов); в) в посылке патриархом Николаю Романову в Екатеринбург, через епископа Гермогена, благословения и просфоры; г) в рукоположении в священный сан и в приближении к высшим иерархическим должностям целого ряда лиц, определенно выявивших себя в качестве приверженцев старого монархического строя**; д) в превращении церкви вообще в политическую организацию, прикрывшую своей ризой и впитавшую в свои приходские советы те безответственные элементы, кои хотят именем церкви и под флагом церкви свергнуть Советскую власть»***.
Конечно, это хорошо, что приходо-расходная книга политических бесчинств и черносотенных выступлений патриарха Тихона велась более или менее в порядке священником Красницким, который и предъявил этот счет самому святейшему, очевидно, думая, что этот счет бьет только по коню. Нет, он очень сильно бьет и по оглоблям! Патриарх Тихон, несомненно, является главным действующим лицом во всех этих контрреволюционных затеях, но его никак нельзя причислить к «полководцам без армии».
У него армия была и, вероятно, есть и до сих пор. И армия значительная, добровольная, дисциплинированная6. В самом деле, как это можно произвести по всей России почти одновременно 1414 кровавых эксцессов, подстрекателями которых были приходские батюшки, если бы само духовенство не сочувствовало контрреволюционной работе? Этого, конечно, никак сделать было нельзя. Церковь не игрушка, которую хочу — разберу, хочу — спрячу, хочу — сломаю; это — одна из стариннейших, древнейших организаций России, и если «под флагом церкви» пытались свергнуть Советскую власть, то, значит, не только патриарх, но и сама «церковь» в лице ее руководителей, духовенство вместе с приходскими советами, — а туда набилась всякая человеческая нечисть, — желали этого и во исполнение своей мечты творили контрреволюцию.
В первой редакции опубликовано в газете «Гудок» (15 и 16.XI 1927, № 260 и 261) под названием «Православное духовенство в первые дни Октября». Печатается по I т. Избр. соч. (М., 1959).
* Имеется в виду, что православная церковь перестала быть государственной, какой была при царизме. — Ред.
** В том числе высшие чины военных из белогвардейцев.
*** Цит. по книге А. Введенского «Церковь и государство. Очерк взаимоотношении церкви и государства 1918—1922». М., 1923, стр. 248—249. — Ред.
Примечания:
1 Право того или иного органа власти принимать решения по своему усмотрению, без предварительного согласования с вышестоящими инстанциями. (Стр. 200.)
2 Первое послание патриарха Тихона, в котором он предал анафеме деятелей Советской власти и призывал верующих сопротивляться ей, было издано 19 января 1918 г. и оглашено на происходившем тогда поместном Соборе православной церкви 20 января (см. А. Введенский. Церковь и государство. Очерк взаимоотношений церкви и государства 1918—1922. М., 1923, стр. 114—116). (Стр. 202.)
3 Комитет по борьбе с погромами при Исполкоме Петроградского Совета объявил город на осадном положении (см. «Известия ЦИК и Петроградского Совета», № 244 от 6 (19) декабря 1917 г.), запретил всякие уличные собрания и митинги и предупредил, что попытки разгромов винных погребов, складов, заводов, лавок, магазинов, частных квартир будут караться со всей строгостью революционного закона. (Стр. 203.)
4 Еще на заседании церковного собора 20 января было внесено предложение, рассчитанное на разжигание религиозного фанатизма и возбуждение верующих против Советской власти, устроить повсеместно крестные ходы. В Петрограде крестный ход по распоряжению митрополита Вениамина состоялся 21 января (см. А. Введенский. Церковь и государство, стр. 172—174), в Москве по распоряжению патриарха Тихона — 28 января (см. Ем. Ярославский. Против религии и церкви, т. III. М., 1935, стр. 6—7). В те же дни крестные ходы проходили во многих городах страны. (Стр. 204.)
5 Имеется в виду белогвардейско-эсеровский мятеж в Ярославле (июль 1918 г.) и ряде других городов. Реакционное духовенство активно помогало белогвардейцам как в подготовке, так и во время этого мятежа. (Стр. 207.)
6 Подразумевается «армия» верующих, приверженцев церкви. (Стр. 208.)