В. И. ЛЕНИН И ЗДРАВООХРАНЕНИЕ
Когда после свершения Октябрьской революции приступили к строительству нового пролетарского государства, то, само собой понятно, нам приходилось быть гораздыми на все руки. Жизнь выдвигала бесконечное количество вопросов, на которые нужно было дать немедленные, твердые и ясные ответы. Владимир Ильич, стоявший во главе Советского правительства, был особенно перегружен всяческими делами, которые все и перечислить нет возможности. Будущим историкам предстоит большая работа по составлению перечня тех дел и проблем, которым Владимир Ильич должен был давать правильное направление, указывать, как нужно их решать и чего опасаться.
Если бы мы спросили Владимира Ильича, когда он был в Женеве, будет ли он когда-либо иметь отношение к медицине, к ее задачам и проблемам, к ее организациям, то, вероятнее всего, он ответил бы, что это его совершенно не касается и что он в это дело не будет никогда вмешиваться. Правда, мы знаем, что когда возникла необходимость сделать Надежде Константиновне серьезную операцию у одного из знаменитых профессоров Берлинского университета, то, хотя он и знал, с кем будет иметь дело, все же перечитал множество специальных работ, чтобы уяснить себе сущность и методы лечения базедовой болезни. Я думаю, что по этому вопросу он знал значительно больше иных врачей Но это лишь показывало, до какой степени он был пытлив и всеобъемлющ в анализе самых разнообразных явлений.
Еще в Смольном, когда правительство только что начало организовываться, Владимиру Ильичу не раз приходилось проявлять себя на медицинском поприще в качестве решающего советчика, как быть и что делать.
В первом этаже Смольного работало наскоро созданное учреждение Красного Креста, во главе которого стояла Вера Михайловна Величкина. Главным ее помощником был доктор Михаил Иванович Барсуков. Тут, конечно, возникало множество вопросов с организацией Красного Креста на фронте, с эвакуацией раненых в глубь страны, с их питанием, с подготовкой сестер милосердия, в которых чувствовалась большая нужда в больницах, лазаретах и амбулаториях, так как старые кадры, в значительной части связанные с буржуазной средой, распались.
Вере Михайловне постоянно приходилось подниматься в кабинет к Владимиру Ильичу, докладывать ему и советоваться с ним по разным вопросам медицинского обслуживания на фронте. Имея опыт полевого врача в годы империалистической войны, Вера Михайловна была совершенно не удовлетворена состоянием медицинского дела, о котором узнавала из донесений с разных участков фронта. Владимир Ильич одобрил ее план на месте ознакомиться с положением.
Из поездки на фронт Вера Михайловна вернулась уже не в Петроград, а в Москву, так как за это время правительство переехало в нашу Красную столицу. Несколько часов Владимир Ильич выслушивал Веру Михайловну, подробно расспрашивая ее о фронтовых впечатлениях, и глубоко задумался. И вот тут, в этой беседе, встал вопрос о создании Наркомздрава.
Владимир Ильич просил Веру Михайловну набросать тезисы для доклада об организации Наркомздрава в Совнаркоме. Сейчас же, конечно, возник вопрос, кого поставить во главе комиссариата. Вера Михайловна сказала, что кандидатуры нужно тщательно продумать, но что, по ее мнению, наш старый партийный товарищ врач Е. П. Первухин был бы весьма подходящим на этот пост. Потом Я. М. Свердлов стал настаивать на кандидатуре Н. А. Семашко1, который в это время работал по вопросам здравоохранения при Московском Совете. Эти две кандидатуры обсуждались довольно долго. Так как Е. П. Первухин находился в Петрограде, где принимал участие в работе по здравоохранению в Петроградском Совете, а Н. А. Семашко был здесь, то Е. П. Первухина оставили на месте, хотя и ввели в члены коллегии Наркомздрава, а Н. А. Семашко было предложено возглавить будущий комиссариат, в который членами коллегии вошли также Вера Михайловна, Дауге2 и др.
В выработке декрета о Комиссариате здравоохранения Владимир Ильич принимал самое деятельное участие. Но помимо этого, пока комиссариат еще не организовался, да и после того, Владимир Ильич уделял очень много внимания медицинским вопросам. Он всегда принимал близко к сердцу заботу о трудящихся и их детях.
Все помнят, какая ужасная эпидемия сыпного тифа вспыхнула к концу 1918 г.
Как-то я зашел к Владимиру Ильичу в кабинет в девять часов утра. Солнце ярко освещало комнату и обширную площадь внутри Кремля. Снегу не было. Мороз был восемнадцать градусов. Владимир Ильич стоял у окна и смотрел вдаль.
— Посмотрите, — сказал он, — какое ужасное положение. Бесснежный здоровенный мороз с ветром, а над Москвой не видно ни одной трубы, из которой шел бы дым. Стало быть, нет топлива и люди мерзнут... А у нас «испанка», сыпной тиф... Бани, прачечные, значит, тоже станут...
— Да уже стоят... — ответил я. — Московский Совет еще не предпринял никаких решительных мер...
— Прошу вас сейчас же вызвать ко мне председателя Московского Совета и всех ответственных лиц по отоплению города.
— У нас в Кремле крайне неблагополучно по сыпному тифу, — сказал я Владимиру Ильичу. — На сегодняшнее число заболело сорок два человека. Больше всего приезжих, представителей Красной Армии, продармии, представителей различных провинциальных организаций... Для них отведены помещения, и вот там-то у них и проявляется болезнь, очевидно, они заразились еще в дороге... Было уже несколько случаев заболеваний среди постоянного населения Кремля.
— Однако это очень серьезно. Надо принять решительные меры.
— К завтрашнему дню я доложу вам о всех мерах, которые я намерен немедленно осуществить в борьбе с сыпным тифом в Кремле, а потом позвольте подумать и о более широких масштабах этой борьбы, — ответил я.
В этот же день, в двенадцать часов дня, у Владимира Ильича в кабинете было совещание представителей Московского Совета, которых Владимир Ильич очень упрекал в беспечности и в неумении вовремя заготовить топливо. Было решено начать вырубку леса в подмосковной полосе, а в Москве разрешить населению разбирать деревянные заборы и деревянные дома на окраинах и в переулках, преимущественно там, где предполагалось строительство новых домов, пустить на слом старые баржи, стоявшие на Москве-реке, организовать доставку серпуховского угля.
Все это было сделано по предложению Владимира Ильича, который, однако, решительно восстал против вырубки бульваров, скверов, садов, Сокольников, Садового кольца, Нескучного сада, Петровско-Разумовского и тому подобных мест, на чем настаивали некоторые участники заседания. Владимир Ильич ценил городские зеленые насаждения и не только не позволял ни при каких обстоятельствах их уничтожать, а, наоборот, требовал от Московского Совета развития этой отрасли городского хозяйства. При нем и с его одобрения были сделаны большие насаждения в Кремле и в различных районах Москвы.
Московский Совет обязался немедленно пустить в ход, ввиду эпидемии сыпного тифа, все бани и прачечные. Отделу здравоохранения Моссовета и Красному Кресту было приказано в трехдневный срок разработать меры всесторонней борьбы с эпидемией сыпного тифа. Владимир Ильич потребовал, чтобы ему каждый день к двум часам дня присылали сводки о вновь заболевших сыпным тифом по районам Москвы. Кремль он выделил в отдельную единицу и возложил организацию борьбы с эпидемией, а также сообщение всех сведений персонально на управляющего делами Совета Народных Комиссаров, которым в то время был пишущий эти строки.
Так поздней осенью 1918 г. началась по инициативе Владимира Ильича планомерная и организованная борьба с громадной эпидемией сыпного тифа, охватившей всю Россию и повлекшей за собой весьма большие жертвы.
___________
Давнишние мои знакомые и товарищи по партии — О. Н. и С. И. Мицкевичи3, жившие в то время в Кремле, обратили мое внимание на врача Александру Юлиановну Канель, жену в то время умершего известного врача тов. Канеля. Его мы хорошо знали по партийным делам, так как прежде всегда находили у него приют во время нелегальной работы; он помогал нам и во всех других отношениях: собирал средства, брал на поруки товарищей из тюрьмы, вносил залоги и сам по убеждениям был несомненным марксистом, социал-демократом.
Мне было очень приятно видеть, что А. Ю. Канель с первых же слов воодушевилась желанием отдать всю себя на дело организации медицинского обслуживания в Кремле. Я как сейчас помню ее загоревшиеся черные глаза, обрамленные большими подглазницами, как она, зардевшись легким румянцем, волнуясь и спеша, стала быстро говорить мне, что, по ее мнению, надо сделать.
В то время Кремль был чрезвычайно запущен. Следы пребывания и хозяйничания юнкеров, империалистической войны, когда через Кремль проходили и кавалерия, и артиллерия, и пехотинцы, встречались там на каждом шагу. Достаточно сказать, что некоторые дворы были сплошь завалены утрамбованным на полтора аршина навозом. В некоторых дворах стояла такая ужасная вонь, что трудно было через них проходить. Предстояло все это очистить и привести эти места хоть в сколько-нибудь сносный порядок. Здание, где поместилось правительство, было до невероятности засорено постоянно сменявшимися учреждениями.
Наметив приблизительный план работ, мы расстались, чтобы вновь увидеться через день-два, когда Александра Юлиановна хотела прийти ко мне с некоторыми товарищами, которые также согласились бы взяться за работу. Я сейчас же рассказал Владимиру Ильичу все подробности нашего свидания; он чрезвычайно заинтересовался нашей беседой и сказал:
— Это ценные люди. Вот эти беспартийные для нас так же необходимы, как и партийцы. Надо дать им полнейшую возможность работать, чтобы они почувствовали, что Советская власть каждого честного и хорошо настроенного к рабочему правительству человека не только поддерживает, но и относится к нему самым внимательным образом. — Вы, пожалуйста, — обратился он ко мне, -- возьмите все это на себя, и пусть санитарные учреждения, которые, несомненно, возникнут в Кремле, будут при Управлении делами Совнаркома, в вашем непосредственном ведении, а мне вы сообщайте обо всем, и чем чаще, тем лучше. И прошу вас, если возможно, давайте мне не только устные характеристики, но и цифры, которые бы отражали рост и деятельность этих учреждений.
Через два дня в девять часов утра А. Ю. Канель была у меня на квартире в Кавалерском корпусе, и пришла она уже не одна. Вместе с ней были Я. Б. Левинсон и тов. Кауфман, которых она мне представила. Яков Борисович был в военной шинели. Оказывается, он недавно вернулся с фронта, где на большом участке заведовал санитарным делом, а тов. Кауфман был мне рекомендован как один из лучших провизоров Москвы, который мог немедленно приступить к организации аптеки. Мы тотчас же открыли заседание и перешли от слов к делу. Кауфман должен был ехать для получения необходимых лекарств. Я. Б. Левинсон, назначенный начальником Санитарного управления Кремля, сейчас же должен был пригласить себе помощников, осмотреть весь Кремль и прежде всего набросать план борьбы с эпидемией сыпного тифа, которая все более разгоралась. В конце заседания я вызвал коменданта здания М. Д. Цыганкова и отдал ему распоряжение приготовить помещения для аптеки, госпиталя, пункта для прибывающих красноармейцев, где их будут немедленно стричь, мыть, брить, а также подвергать врачебному осмотру. И дело пошло... Появились энергичные люди, прошедшие тяжелую «науку» фронта, — помощники Левинсона, и среди них лекпом [лекарский помощник] Панин, которые развили невероятную энергию. Прежде всего, под их руководством санитары промыли все коридоры кремлевских зданий; всюду запахло дезинфекцией, были расставлены плевательницы и урны, и эти мелочи, несомненно, подтянули жителей Кремля в санитарном отношении.
Я. Б. Левинсон с настойчивостью и железной волей, которая была ему присуща, день за днем устраивал пропускной пункт для прибывающих красноармейцев. Все они осматривались врачом, всем измерялась температура, каждый был вымыт, выбрит и острижен. Их одежда, белье, все, что они приносили в мешках, и самые мешки пропускались через дезинфекционную камеру «Гелиос»; больные были развезены по больницам, регистрировались все заболевания в Кремле. Александра Юлиановна вместе со своими помощниками обходила квартиры, знакомилась с населением, находила больных, ставила диагноз и давала назначение, — пока что в порядке домашнего лечения. А больных было много. Вспомним, что в это время свирепствовала еще и «испанка».
Не прошло и нескольких дней, как у Кауфмана точно из-под земли появились всевозможные порошки, микстуры, всякие лекарства, препараты, грелки. Я прошу вспомнить, до какой степени трудно было в то время доставать все это — также и для Кремля. Для того чтобы получить целый ряд лекарств, которые были совершенно дефицитными, мы предпринимали осмотры складов, где ликвидировалось имущество бежавших из России владельцев — белогвардейцев и буржуазии, и Кауфману случалось находить всевозможные лекарства выброшенными и сваленными в угол. Так он постепенно организовал прекрасную аптеку. В то же время не без сопротивления были освобождены квартиры, которые нужны были для госпиталя, причем те товарищи, которые жили в этих квартирах, конечно, были обеспечены жилой площадью здесь же в Кремле. Недели через две в нашем госпитале появились первые больные.
Госпиталь был вначале оборудован на десять кроватей, которые заполнялись тяжелобольными. Каждые два дня я докладывал Владимиру Ильичу о ходе работ, и нужно было видеть, с каким вниманием он выслушивал эти доклады, вглядываясь и вчитываясь в каждую цифру. Его интересовало все: сколько людей было вымыто, острижено, сколько прошло через дезинфекционную камеру, сколько больных, выздоравливающих, после каких болезней, что получено в аптеке. Он задавал мне множество вопросов, прося и на них дать ответы, что я и делал, как только получал нужные сведения.
— А знаете, — сказал мне Владимир Ильич в скором времени, — я вижу результаты работы санитарно-врачебной организации. Уже в Кремле можно ходить, не затыкая нос, там, где раньше совершенно невозможно было пройти. Вывозят очень много навоза, я это сам видел.
— Вот в этом-то и наша беда, — ответил я ему. — Представьте себе, что мы должны тратить колоссальные деньги, средства и силы, чтобы вывозить то, что здесь накоплено годами. Это ужасно! В городе нужда в каждой лошади. Я думаю прекратить эту вывозку. У нас уже разработан план, автором которого является Я. Б. Левинсон, и мы здесь в Кремле построим мусоросжигалку, и вот весь этот мусор, навоз, отбросы, содержимое матрацев, на которых долго лежали больные, и все прочее мы будем просто сжигать, а золу вывозить за город.
Владимир Ильич чрезвычайно этим заинтересовался. Я добавил, что мы одновременно задумали устроить в Кремле проходную баню, для чего уже осмотрен один подвал, и что сейчас тот же Яков Борисович Левинсон разрабатывает этот проект.
— А почему «проходные»? Что это за название? Я знаю «торговые» бани, а «проходных» не знаю.
Я ответил, что мне пришлось подробно познакомиться с этой премудростью, что проходными банями называются такие бани, в которых, пока вошедшие туда моются, их белье, и грязное и чистое, а также верхняя и нижняя одежда в особо приспособленных сумках отправляются в камеру, где посредством сухого пара в них убиваются все насекомые. Другими словами, сыпной тиф уничтожается в своем зародыше, так как единственным его распространителем является платяная вошь.
— И сколько же можно пропустить через такую баню людей?
Я сказал Владимиру Ильичу, что мы имеем в виду пропускать от 300 до 500 человек ежедневно и что таким образом мы в скором времени перемоем всех жителей Кремля. Тогда, как мы полагаем, опасность сыпного тифа будет сведена к нулю. Придется строго следить за тем, чтобы обо всех приезжающих в Кремль были немедленно даны сведения в Санитарное управление, чтобы эти лица и их багаж были тут же подвергнуты дезинфекции и дезинсекции.
— Да, вы, пожалуйста, здесь будьте немилосердны, издайте обязательное постановление и требуйте безусловного выполнения 4. Здесь шутить нельзя — мы должны показать самый выдержанный пример полнейшей дисциплины в этом вопросе, выполняя все требования санитарии, которые к нам предъявлены.
Я сказал Владимиру Ильичу, что в самом Кремле больных стало меньше, и это можно видеть по цифрам, но что сыпной тиф начинает проявляться среди сотрудников кремлевских учреждений и комиссариатов, московские же городские больницы не справляются со всеми больными и постановка дела в них оставляет желать лучшего. Эти обстоятельства обязывают нас подумать о немедленном открытии вне Кремля особой сыпнотифозной больницы, во главе которой стояли бы ответственные товарищи, способные хорошо поставить ее работу.
— Это прекрасно, — ответил Владимир Ильич, — но неужели это можно скоро осуществить?
Я сказал, что вероятнее всего, как можно думать на основании уже имеющихся соображений, такая больница может быть оборудована в течение двух недель и тотчас же начнет функционировать. Эта больница, добавил я, должна быть устроена особо — таким образом, чтобы вновь прибывшие больные не соприкасались с выздоравливающими и персоналом, который ухаживает за последними; это тоже будет проходная больница.
Действительно, недели через две больница на восемьдесят девять коек была вполне оборудована и открыта в Замоскворечье. Она быстро заполнилась нашими товарищами, заражавшимися сыпным тифом во время поездок по России или в Москве. Больница эта была поставлена превосходно. Уход был самый лучший и внимательный, так что смертность от сыпного тифа понизилась здесь до самых минимальных размеров. Все выходившие оттуда товарищи звонили в Управление делами по телефону, присылали письма, приходили сами и высказывали свою благодарность. Само собой понятно, я эту благодарность тотчас же передавал лечащим врачам, которые героически стояли на своих опасных и ответственных постах. С особой радостью я высказывал эти благодарности доктору Фрейфельду, самоотверженно работавшему день и ночь, иногда по многу часов не отходя от кровати тяжелобольных, поддерживая в них чуть тлеющие остатки сердечной деятельности.
Надо было видеть радость кремлевских жителей, когда были построены проходные бани. Как только появились эти бани, где к тому же действовала большая постоянная дезинфекционная камера, так сыпной тиф в Кремле почти совершенно прекратился.
Владимир Ильич не раз лично осматривал все эти учреждения и особенно заинтересовался мусоросжигалкой. Температура в ней достигала нескольких тысяч градусов, и она сжигала не только сухой мусор и навоз, но даже совершенно мокрые его пласты и трупы мелких животных, которые нередко попадались в навозе.
— Такие мусоросжигалки, — говорил мне Владимир Ильич, — должны быть построены везде. Я думаю, что ни один новый дом не может быть без таких приспособлений. Надо же нам наконец очищать Москву. Ведь это же ужасно, что делается у нас на улицах и дворах, а в пригородах — свалки. Представляю себе, какова жизнь в предместьях и ближних деревнях.
Я рассказал ему, что в Америке давно уже применяется мусоросжигание, а, например, в некоторых городах Швейцарии сухой навоз всегда вывозится за город, но не так безобразно, как у нас, а хорошо организованно, и складывается в огромнейшие компостные кучи, которые, перепревая в течение шестилетнего срока, дают потом великолепную землю, рассылаемую и развозимую за известную плату по требованию местных огородников.
— Как бы там ни было, так или иначе, но нужно же нам наконец избавиться от этого навоза, от которого мы задыхаемся. Цифры нашей заболеваемости и смертности просто позорные. Достаточно в них вглядеться, чтобы увидеть, что мы живем хуже всех народов. Этот вопрос должен быть поставлен перед Московским Советом и советами больших и малых городов в полном объеме. Это будет одна из первых задач, которую нужно будет выполнить нашему Комиссариату здравоохранения. Санитария — это все. Это — профилактика всех болезней. Мы очень любим лечить больных, очень сожалеем об умерших и очень мало что делаем, чтобы предупреждать заболевания и ранние, преждевременные смерти. И я очень рад, что на этом фронте вы показываете хоть маленький пример.
На одном из заседаний Совнаркома я получил записку от Владимира Ильича. Он просил меня обдумать и по возможности сегодня же сообщить, как организовать борьбу против сыпного тифа, все более охватывающего население Москвы, и что делать, чтобы наша армия, так пораженная сыпным тифом, не разносила его по всей стране.
Я ответил маленькой запиской, в которой писал, что на всех вокзалах должны быть устроены пропускные пункты, через которые должны проходить и красноармейцы, и все, кто только приезжает в Москву, ибо сыпной тиф более всего заносится по железным дорогам. Кроме того, нужно строить бани, прачечные, пустить в ход мыловаренные заводы, и одни только эти меры сильно снизят эпидемию.
— Но как это сделать? — шепнул Владимир Ильич, обращаясь ко мне, всегда сидевшему по левую сторону от него, у стены, чтобы иметь возможность давать ему справки, которые могли неожиданно понадобиться.
— К завтрашнему дню я представлю вам проект этого дела.
Он улыбнулся, кивнул головой и продолжал вести заседание.
Я вышел из зала, позвонил по телефону Я. Б. Левинсону и просил его немедленно ко мне приехать. Через полчаса Яков Борисович был в Управлении делами Совнаркома. Я рассказал ему, в чем дело, и просил тотчас же обдумать все эти вопросы, набросать схематический план работ и к утру быть у меня на квартире.
В десять часов утра, на другой день, мы обсуждали с ним устройство пропускных пунктов на всех вокзалах, причем Я. Б. Левинсон принес мне чертеж таких пропускных пунктов, сделанный им самим в карандаше.
Днем я успел познакомить Владимира Ильича со всеми соображениями, которые я собрал за это время, и Владимир Ильич сказал, что все это хорошо и что к устройству пропускных пунктов нужно приступить сейчас же.
Владимир Ильич созвонился с Н. А. Семашко, который должен был дать приказ по Наркомздраву об откомандировании некоторых специалистов в мое распоряжение для работы в Компросооруже [Комитет по сооружению пропускных пунктов].
На другой день на заседании Совнаркома я получил от Владимира Ильича следующую записочку:
[декабрь 1920 г.]
«Получили приказ Семашки? Очень прошу налечь изо всех сил и мне еженедельно сообщать фактические итоги, что сделано»*.
Я ответил ему сейчас же следующим сообщением, которое я написал на обороте записки Владимира Ильича. Сняв копию, я передал ее ему немедленно здесь же на заседании Совнаркома.
Это было мое первое донесение Председателю Совета Народных Комиссаров о постройке привокзальных пунктов:
«1) В пятницу собирается комиссия в Наркомздраве (организационная) .
2) Технический аппарат (главнейший) подобран.
3) Часть материалов найдена.
4) Проект сооружения разработан, в пятницу утвердится.
5) В субботу будет приступлено к работам»**.
В конце заседания Владимир Ильич объявил, что предлагает назначить особую комиссию для принятия нужных санитарных мер на вокзалах и что он просит Малый Совнарком5 обратить самое серьезное внимание на все те кредиты и все те меры, о которых доложит управляющий делами Совнаркома в самый кратчайший срок. Владимир Ильич подчеркнул, что на это дело нельзя жалеть ни средств, ни времени и что надо поставить строительство, которое потребуется для этого, в такие условия, чтобы оно могло в ударном порядке, не больше как в два-три месяца, осуществить программу, которая правительству будет на днях известна.
Товарищи сейчас же засыпали меня вопросами. Я вкратце рассказал им о распоряжениях Владимира Ильича и ушел звонить по телефону в разные учреждения, чтобы к девяти часам утра представители этих учреждений могли съехаться в Наркомздрав, который в то время находился на Петровке. Мы вызвали представителей Наркомпути, Московского Совета, Наркомздрава, Наркомфина, причем мною было обращено внимание, чтобы наилучшим образом был представлен Наркомпуть, так как все дело должно было сосредоточиться на территориях вокзалов.
Одним из главных деятелей Комиссии был Я. Б. Левинсон. Я просил его сделать краткий доклад, и надо было видеть глубочайшее недоумение на лицах специалистов, особенно из Наркомздрава, считавших весь этот план, для осуществления которого в ударном порядке мною был объявлен срок в два месяца, сущей утопией, абсолютно неосуществимой.
Я. Б. Левинсон, сдерживая негодование, твердо заявил, что все это должно быть сделано. Тогда кто-то из представителей Наркомздрава ехидно сказал:
— Все это великолепно, можно построить; можно достать все нужные материалы; если Совнарком захочет, все будет дано. Но позвольте вас спросить, где вы думаете достать источник топлива, который нужен для отопления пропускных пунктов, бань, громадных дезинсекционных камер, душей, столовых и тому подобных заведений, которые здесь так кратко и быстро перечислялись? — и он гордо откинулся на спинку своего кожаного кресла, торопливо поправляя очки.
Тут же неподалеку сидел скромный, почти ничего не говоривший инженер путей сообщения Прудников. Он обратил мое внимание своими убежденно-весело улыбающимися глазами. В то время как большинство хорохорилось, насторожилось, натопорщилось и я не только не чувствовал с ними контакта, но даже ощущал какую-то враждебность с их стороны, на его лице я читал, что все это хорошо. И вдруг он скромно обронил:
— Позвольте мне сказать...
Я очень этому обрадовался, так как мне хотелось проверить себя.
— Вот здесь говорят, откуда взять топливо? Тепла у нас хоть отбавляй. Не только такие пункты, а в десять раз большие можно отопить и снабдить паром, и все это можно хорошо и очень скоро сделать.
— Для этого нам нужно только, — продолжал Прудников, — позвонить на вокзалы, куда мы, кажется, собираемся ехать, и вызвать туда инженера Штанге, работающего, кажется, на Курской дороге, и дать ему задание, которое, без сомнения, будет выполнено с точностью до минуты. Нужен же он нам вот для чего. Всюду вокруг Москвы стоит в бездействии множество замерзших паровозов. Эти паровозы, которые не могут сейчас ходить по нашим железным дорогам, будут осмотрены Штанге. Он выберет из них те, котлы которых в исправности, передвинет их на пункты, куда вы укажете, а на каждый пункт нужно будет не меньше двух паровозов, как я подсчитал, пока вы здесь изволили вести научную беседу. Для них мы построим особый шатер, который совсем нетрудно сделать: инженеры тотчас же дадут проект. А Штанге в течение ближайших двадцати четырех часов выработает вам проект, как соединить в одну систему эти два паровоза, поставленные друг к другу передними буферами, чтобы, отапливаясь, они давали общий нагрев пара. Технически эта задача вполне разрешима, а для Штанге — это задача гимназиста подготовительного класса. Так что, дорогой коллега, — с выдержкой обратился Прудников к сердитому представителю Наркомздрава, — об этом вам беспокоиться не приходится. Советская власть имеет глубокие корни в инженерной среде, и, будьте уверены, мы сумеем эту задачу, поставленную нам Совнаркомом и подчеркнутую Владимиром Ильичом, которого мы все так глубоко уважаем, выполнить безусловно точно.
Его скромная, изящная и полная яда речь произвела ошеломляющее впечатление. Все стихли, и вдруг Я. Б. Левинсон сказал:
— Ну, раз тепло есть, нам больше ничего и не нужно!
Я предложил всем одеться, спуститься вниз, занять места в поданных автомобилях.
— Куда же это мы едем? — обратился с вопросом все тот же неугомонный представитель Наркомздрава.
— По всем вокзалам, — сказал я. — Сегодня должны быть определены места, где должны быть эти пункты, а с завтрашнего дня должно начаться строительство.
— Но почему же так сразу? Надо разработать проекты, у нас нет смет.
— Все это будет сделано в процессе дела, — сухо ответил я представителю и просил его следовать за своими товарищами вниз, потому что он как специалист может нам потребоваться.
И он с большой неохотой, вразвалку, пошел к автомобилю. Я сел в одну машину с Я. Б. Левинсоном и пригласил к себе Прудникова. Мы двинулись прежде всего на Николаевский вокзал и по совету Прудникова решили занять бездействующее помещение таможни как нашу штаб-квартиру, куда будут стекаться все сведения. С вокзала я вызвал из Кремля М. Д. Цыганкова и предложил организовать в указанном помещении канцелярию, чертежную и место для рабочих, а также осмотреть, где будет кухня, склад для провианта, наладить телефонную связь.
Прибывшая из Кремля вместе с Цыганковым военная бригада произвела такое благоприятное впечатление на присутствующих, что Прудников, обращаясь ко мне, сказал:
— Ну, с такими ребятами можно сделать все что угодно; молодец к молодцу!
Не успели мы выйти из помещения, где поднялся огромный шум и гам местных чиновников, ничего там не делавших и сопротивлявшихся всем распоряжениям Советской власти, как я услышал четкую команду М. Д. Цыганкова, который быстро приводил все в порядок и заставлял всех этих старых царских служителей и служащих перетаскивать столы, мыть и подметать помещения.
Мы пошли осматривать помещение для пропускных пунктов и затем двинулись дальше по другим вокзалам.
Через два месяца Владимир Ильич осматривал пропускные пункты, совершенно уже подготовленные. Посмотреть эта сооружения на семи вокзалах хотела и Надежда Константиновна. Мне нужно было установить день и час посещения пунктов. Выяснилось, что Надежда Константиновна плохо себя чувствует и поехать не может. Я об этом написал записку Владимиру Ильичу.
«Май 1921 г.
Дорогой Владимир Ильич, Надежда Константиновна сказала мне, что она завтра не поедет. Прошу Ваших указаний, когда именно Вы хотите поехать. Если возможно, то лучше бы в 11 часов. Хотел поехать Дзержинский, Семашко. Я им скажу. Влад. Бонч-Бруевич».
Он тотчас же ответил, надписав на записке: «Согласен в 11»*** — и в тексте дважды подчеркнул цифру 11.
На пропускной пункт Николаевского вокзала (ныне Ленинградский вокзал) Владимир Ильич приехал один и очень внимательно осмотрел все сооружение, где можно было пропустить через душ до двух тысяч человек, санитарно их обработать, напоить чаем и покормить. Владимир Ильич выслушал все объяснения инженеров и сооружением, выполненным в рекордный 2 1/2-месячный срок, остался вполне доволен.
Как в эти дни, так и всегда Владимир Ильич уделял огромное внимание медицинско-санитарному делу, изучая связанные с ним вопросы, разрабатывая их в практической жизни.
Об этом можно еще многое рассказать...
Впервые опубликовано по рукописи 1943 г. в III т. Избр. соч., по тексту которого печатается в настоящем сборнике.
* В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 52, стр. 40. — Ред.
** там же, стр. 355. — Ред.
*** Ленинский сборник, т. XXXV, стр. 183
1 П. А. Семашко (1874—1949) — видный партийный, советский государственный деятель и ученый. С 1893 г. — член РСДРП. Принимал активное участие в вооруженном восстании в Москве в октябре 1917 г. В 1918—1930 гг. — народный комиссар здравоохранения РСФСР. В 1931 г. — член Президиума ВЦИКа, действительный член Академии медицинских наук СССР. В 1947—1949 гг. — директор Института организации здравоохранения и истории медицины. Автор научных трудов по социальной гигиене и организации здравоохранения. (Стр. 282.)
2 II. Г. Дауге (1869—1946) — один из основателей Латвийской с.-д. рабочей партии, доктор медицины, историк, публицист. После Октябрьской революции — нарком просвещения Латвии (1917—1918), член коллегии Наркомздрава (1918-1931). В 1945—1946 гг. работал в Институте истории партии при ЦК КП Латвии. (Стр. 282.)
3 С. И. Мицкевич (1869—1944) — старейший деятель революционного движения в России, врач по профессии, один из основателей Московского рабочего союза. После Октябрьской революции — на партийной работе. В 1924—1934 гг. — организатор и директор Музея Революции. В последние годы занимался литературной деятельностью. (Стр. 284.)
4 Лица, жившие в Кремле, обязаны были соблюдать особые «Санитарные правила», подписанные В. И. Лениным (см. «Ленинский сборник», т. XXXV. М., 1945, стр. 55-56). (Стр. 288.)
5 Малый Совнарком РСФСР — государственное установление на правах комиссии при СНК РСФСР, имевшее своей задачей предварительное рассмотрение вопросов, подлежащих разрешению СНК РСФСР, и наблюдение за исполнением народными комиссариатами постановлений СНК РСФСР. Ликвидирован в 1930 г. (Стр. 291.)