Воспоминания о Ленине - ЖЕНЕВСКИЙ ПЕРИОД [1903-1904 гг.]

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О В. И. ЛЕНИНЕ

ЖЕНЕВСКИЙ ПЕРИОД [1903-1904 гг.]

Мы, оставшиеся в Женеве на время съезда¹ для выпуска «Искры» и для осуществления других практических дел партии, знали уже по письмам из Лондона, по отрывочным сведениям, по слухам в нашей социал-демократической колонии о тех разногласиях, которые так мучительно происходили там, на столь долгожданном съезде нашей партии. Мы мечтали, что этот съезд всех объединит, найдет общий язык, общую линию для титанической борьбы там, в России, где мы должны были подготовить и нанести сокрушающий удар царизму. И вдруг — раскол! Смертельная вражда между вчерашними близкими политическими друзьями и единомышленниками.

Утомленный работой, я под вечер шел домой одной из улиц района Plaint Palais. Завернув за угол, вдруг совершенно неожиданно лицом к лицу я встретился с Владимиром Ильичем. Он приветливо поздоровался со мной, и его утомленное с желтоватыми пятнами лицо, сосредоточенные грустные глаза сразу показали мне, сколь глубоко переживает он все то, что случилось на съезде в эти последние недели.

— Раскол! — сказал я.

— Да, глубокий и принципиальный... Параграф первый устава прежде всего положил рубеж... Вы, конечно, знаете, в чем разница формулировок...

— Да, да... — вставил я.

— Это первое... — И он вопросительно посмотрел на меня, немного задержавшись...

— Но ведь противоположная формулировка — явно либеральная, вполне допустимая для Струве, для «освобождении»², а не для «искровцев», не для революционеров...

— Хорошо, очень хорошо.—улыбаясь и смеясь, сказал Владимир Ильич. — Совершенно правильная оценка. Создание нелегальной организации профессиональных революционеров...

— Неужели отрицают? .. — перебил я.

— Ну да, конечно... Говорят, что это вздор, что это путь к вырождению...

— А как же работать? Кто же будет работать? Кто будет перевозить литературу? Ставить нелегальную работу в России? Транспорты, оружие, типографии... — засыпал я вопросами Владимира Ильича.

Владимир Ильич засмеялся тихим смешком, что всегда означало у него, что он доволен, радуется, и сказал:

— Вот она, практика-то революции, всегда ставит на верный путь...

— Да как же иначе? Что же нам ликвидировать, что ль, все? Или заняться гастролерством...

— Г-а-с-тро-лер-ств-ом... — повторил он, — правильно, именно гастролерством предлагают нам заняться... Это теперь-то, когда царизм напрягает все силы нас разгромить!?

— Чтобы находиться в перманентном провале...

— Видимо, так...

— По-моему, нам нужно еще более централизировать все, законспирировать все еще больше, дабы организация наша была бы действительно неприступна и не колебалась бы ни от каких провалов...

— Совершенно верно...

Мы тихонько шли по безлюдному переулку и беседовали. Владимир Ильич вдруг в упор посмотрел на меня и спросил:

— У вас было какое-либо собрание здесь? Вы с кем-нибудь еще беседовали?

— Нет, ничего не было... Кроме как с Верой Михайловной³ да с Лепешинскими⁴, ни с кем не приходилось говорить... Верных сведений нет, документов тоже, все как-то стесняются еще говорить друг с другом... Вот от вас впервые слышу все эти подробности и должен прямо сказать вам, что все, что вы говорите, вполне приемлю. Более того, чувствую полный отзвук своего постоянного настроения. Это именно то, что должно быть. Заявляю вам, что целиком и полностью присоединяюсь к вашей позиции.

Владимир Ильич радостно улыбнулся, очень серьезно посмотрел в упор, как бы отодвинувшись от меня на шаг...

— Это очень серьезно... И вы так скоро не решайте... Все обдумайте хорошенько, проверьте, прочтите документы — и тогда окончательно скажите мне ваше мнение о всех этих событиях. Главное, не спешите...

— Я вполне понимаю вас, Владимир Ильич, — ответил я ему, — и очень благодарю за дружеский совет. Я отлично понимаю, что здесь надо решить раз и навсегда, на всю жизнь, но главнейшее, как я понимаю, я услышал от вас, и все, что вы сказали, я чувствую, я знаю — это мое собственное, от которого никуда и никогда отойти нельзя...

— Это очень хорошо... но только будьте осторожны, — улыбаясь сказал он мне и дружески, крепко пожал руку... — Заходите ко мне денька через два, через три, а теперь прощайте... — И он быстро, как всегда, двинулся дальше и исчез за каким-то поворотом...

Я долго смотрел ему вслед...

— Что должен был пережить этот изумительный человек? — думал я. — И он тверд, как скала, в своих принципах. И он порвет со всеми, с самыми близкими, лишь бы не принизить знамя нашей революции, нашей борьбы.

Полный серьезности, с трепещущим сердцем вернулся я домой, где встретил нескольких товарищей, взволнованных вопросами дня, и здесь я, не говоря никому ни слова, что только что видел Владимира Ильича, спокойно и твердо выступил в спорах как совершенно стойко определившийся большевик.

Это было первое, никогда не забываемое для меня выступление в качестве члена фракции большевиков нашей партии. Вера Михайловна была крайне удивлена моему спокойствию и моей непререкаемой твердости. Когда все разошлись, я рассказал ей о моей беседе с Владимиром Ильичем. Она заявила мне, что если все это так, то возражать здесь нечего, и твердо сказала мне, что совершенно определенно присоединяется к большинству съезда, будучи во всем солидарна с Владимиром Ильичем.

В два-три дня уже стала определяться группа женевских товарищей, которая высказалась за Владимира Ильича. Тут были, кроме тех, которые приехали со съезда, В. Д. Бонч-Бруевич, В. М. Величкина, Лепешинские, Воровский, Гусев, Лядов, Лидия Мандельштам⁵, Ильины, рабочий Афанасий, Малинин, Лейбович⁶ и др.

Прошло три дня, и мы этой небольшой нашей группой были у Владимира Ильича, чтобы заявить ему, что мы твердо присоединились к мнению большинства и готовы работать под его руководством.

Так организовалась первая большевистская группа в Женеве, которой вскоре пришлось выдержать бой на съезде Лиги⁷ и выступить с особым заявлением-декларацией — этим первым документом большевиков после раскола.

________

С каждым днем становилось ясней, что меньшевики вовсе не хотят оставаться в меньшинстве и лояльно подчиниться всем решениям съезда партии. Их поведение в Совете партии⁸ (которое нам было доподлинно известно, так как одним из секретарей Совета был наш ближайший товарищ, верный соратник Владимира Ильича — П. Н. Лепешинский), а также многие другие проявления деятельности представителей меньшинства явно говорили нам, что они готовятся и только ищут подходящий момент, чтобы дать нам новое генеральное сражение. И плацдарм для этого сражения они нашли: вскоре был назначен съезд Заграничной лиги русской социал-демократии.

Меньшевики мобилизовали все свои силы, вытащив из всех европейских захолустий членов Лиги — меньшевиков, которые ранее только числились, никогда не принимая в ней активного участия. Нам пришлось тоже собирать всех. Но собирать нам было почти некого, так как двое отсутствовавших наших товарищей — Лейтейзен (Линдов) и Тахтарев (Тар)⁹ — были ненадежны, что и оказалось после: они держали нейтралитет. А что может быть в политической борьбе хуже тех, кто не холоден и не горяч, а только тепел?

Мы пришли на заседание Лиги организованным порядком. Меньшевики все были в сборе. Сидеть пришлось в большой, но тесной комнате. После первых обязательных формальностей, после выборов членов различных комиссий как раз мне пришлось первому делать заявление от фракции большевиков с предложением, каким образом организовать секретариат. Мне отвечал Троцкий со всей язвительностью, на которую он всегда был способен и где всегда, даже и в малом, обнаруживал всю свою черную ненависть к большевикам, которой он пылал еще тогда, в те давние времена. Троцкий говорил от лица меньшевиков и, конечно, ни в чем не соглашался с нашими предложениями¹⁰.

При голосовании нашего предложения обнаружилось явное большинство у меньшевиков, большинство слитное, от которого не было надежды что-либо отколоть. Ясно было, что на съезде голосование будет строго определенным, что съезд будет иметь значение, не своими резолюциями и решениями, а теми речами, которые будут на нем произнесены, тем расчищением позиций и выяснением взглядов, которые, конечно, очень важны сами по себе. Съезд протекал крайне бурно. Страсти вспыхивали поминутно. Все ждали выступления Ю. О. Мартова¹¹ и особенно выступления В. И. Ленина.

Накануне открытия съезда, когда Владимир Ильич ехал на велосипеде со своей квартиры к кому-то из нас, с ним стряслась беда: велосипед попал в рельсы трамвая, и Владимир Ильич на полном ходу упал, сильно ушибся, причем ударился лицом о камень, рассек бровь, подбил и даже несколько повредил глаз, сильно зашиб руку и бок. Он кое-как добрался до врача, который оказал ему помощь. С некоторым опозданием с повязкой на глазу пришел он на съезд.

Мы сильно переполошились, когда узнали о происшедшем. Мы приняли все меры, чтобы сократить время заседания первого дня. Вступили без ведома Владимира Ильича в переговоры с Президиумом съезда о том, что нельзя ли отложить заседание ввиду такого прискорбного случая с Владимиром Ильичем. Но у этих зарвавшихся мелкомстительных кликуш не хватило такта ответить согласием, а нашлись даже такие молодцы, которые не постыдились вслух заявить: «Подбил глаз. Ну, что ж? Пускай уходит домой, если болен. И без него обойдемся...» Политические убеждения, разность взглядов навеки разводят и друзей.

Кульминационной точки съезд достиг, когда Владимир Ильич выступил со своим большим обоснованным докладом, где он подытоживал все разногласия, проявившиеся на втором съезде партии*. Это в сущности было первое серьезное послесъездовское выступление. Чем глубже, чем убедительней была его речь, тем в большую ярость приходили меньшевики.

А. Н. Потресов¹² забился в дальний угол зала скромного кафе, и там с ним происходил почти припадок, до такой степени разошелся его нервный тик, временами напоминавший пляску святого Витта. Мартов вскакивал, прерывал, кричал изо всех сил слово: «ложь! ложь!» и стучал кулаком по соседнему столу. Ему вторили другие нервные люди из меньшевиков, и получился невероятный скандал. Когда Мартов, накричавшись до хрипоты, остановился и грузно опустился на стул, когда наступила тишина, Г. В. Плеханов четко воскликнул:

— Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав!

Эти слова Георгия Валентиновича совершенно взбесили бедного Мартова. Он вскочил и, наступая на Г. В. Плеханова, стал выкрикивать оскорбления по его адресу. Георгий Валентинович побледнел и сказал Мартову:

— Если вы считаете себя оскорбленным, я готов с вами драться на дуэли, но не опускайтесь так низко, как на это способны охотнорядские московские молодцы.

— Жорж, что вы? Договорились до дуэли? Ну, на что это похоже? — торопливо заговорила, бледнея, Вера Ивановна¹³, и сейчас же подошла к председателю, прося перерыва.

Перерыв заседания был объявлен.

Владимир Ильич во время этих скандалов спокойно стоял, поправляя повязку на глазу. Когда наступала тишина, Владимир Ильич опять принимался доказывать всю неосновательность позиции меньшинства, говоря, что крик и ругань он не может принять за аргументы, доказывающие правильность противоположного мнения. Он предлагает еще и еще раз, деловито, спокойно все обсудить, взвесить. Выдержка Владимира Ильича бесила меньшевиков и приводила их в ярость и исступление.

Съезд клонился уже к концу. Так как решения съезда Лиги должны были быть явно противоположными решениям съезда партии, что нарушало партийную дисциплину, так как партия не могла терпеть, чтобы меньшинство навязывало свою точку зрения суверенной воле съезда, то представители ЦК решили распустить съезд Лиги как явно раскольничий. Заграничный представитель и член ЦК тов. Курц (Ф. В. Ленгник)¹⁴ громогласно объявил решение ЦК партии, в силу которого съезд Заграничной лиги русских социал-демократов Центральным Комитетом считался распущенным.

И здесь началось «столпотворение вавилонское». Меньшевики не ожидали этого. Они не думали, что ЦК решится назвать их прямо в глаза раскольниками, и были до такой степени всем этим изумлены, что в первое время растерялись. Но не прошло и нескольких минут, как поднялся такой шум, крик, ругань, которых я никогда не слышал более ни на одном партийном собрании. Все меньшевики вскочили со своих мест, топали, стучали, жестикулировали, перебивали друг друга, неистовствовали, подбегали к нам, грозя кулаками. Мы все это предвидели, стояли спокойно, выдержанно и на беснования меньшевиков отвечали полным молчанием... Мартов заявил, что ЦК партии посмел въехать в «нашу», т. е. в их, организацию на белом коне, как победитель, «но мы победителю не только не желаем подчиняться, а будем его судить и осуждать», и призывал своих товарищей к прямому неподчинению распоряжению ЦК партии.

Особенно пикантно в этой истерике Мартова было то, что он сам был членом Совета партии, который как верховное учреждение партии между прочими своими обязанностями должен был следить за уклонениями от партийной дисциплины членов и организаций партии. И тут он сам, забыв в полемике свое высокое звание, самым отвратительным образом нарушал дисциплину партии и призывал делать это и других.

— Вот и отлично! — спокойно сказал нам Владимир Ильич. — Теперь вся партия быстро узнает, кто же на самом деле раскольники, кто срывает работу ЦК, кто призывает к сепаратным выступлениям, кто разваливает дисциплину партии и самую партию.

И мы все спокойно покинули зал заседания. Меньшевики продолжали заседать одни и выносить резолюции протеста.

Так проявились впервые последствия раскола на съезде партии. Так зародился раскол в самой партии, в партийных учреждениях, быстро пошедший и дальше и глубже.

На своем фракционном собрании мы тотчас же решили твердо и неуклонно выполнять все обязанности, возложенные на нас II съездом партии, и, невзирая ни на что, ни в коем случае не нарушать партийную дисциплину.

____________

После раскола партии на II съезде весь технический аппарат остался в руках большевиков. Новый ЦК партии решил организовать центральную экспедицию в Женеве. Член ЦК нашей партии тов. Ф. В. Ленгник пришел ко мне поговорить об организации и технической части, а также правильной бухгалтерии при ней. Когда я изложил ему свой план, он одобрил его и сказал, что желал бы, чтобы я взялся за эту ответственную работу, и что он переговорит об этом с Владимиром Ильичем. Вечером этого же дня я получил маленькую записочку от Владимира Ильича, аккуратно, бисерным почерком написанную, где он просил меня зайти к нему на другой день в десять часов утра. Я, конечно, точно в этот час был у него. Там уже был тов. Ленгник.

— Мы хотим вам поручить всю экспедицию и техническую часть, — сказал Владимир Ильич, выходя из своей комнаты, здороваясь и на ходу застегивая ремень, которым он подпоясывал косоворотку, и, как всегда, сразу приступая к делу.

— Мои обязанности? — спросил я у него в ответ.

— Черт побрал, это хорошо, когда люди говорят сначала об обязанностях, а потом, вероятно, о правах... — и он, хитро прищуривая глаз, точно приглядываясь, посмотрел на меня, улыбаясь.

— Я полагаю, что у рядового члена партии есть единственное право — это выполнять все возлагаемое на него Центральным Комитетом самым лучшим образом, — ответил я ему.

— И только?..

— Других прав я не знаю...

— Начало хорошее, оч-ч-е-нь хорошо... — и он уселся против меня и деловито, как самый заправский коммерсант, стал высчитывать и соображать, во что обходится нам номер газеты, штат, что нужно сократить, что добавить, какую бумагу лучше брать на газету, в скольких экземплярах печатать книги и пр.

Ко всем моим практическим указаниям он внимательно прислушивался и нередко давал тут же свое согласие на то или другое предложение.

— Вы это проверьте еще и еще раз, все взвесьте, кратенько запишите и в четверг, — мы будем собираться по четвергам точно в три часа, — расскажите нам, и мы окончательно поговорим.

— Не спешите, — сказал он по другому поводу, — все взвесьте, помните, что лучше не сделать, чем ошибиться, средства у нас весьма ограниченные, ошибка вызовет вой меньшевиков, отзовется в России, нам нужно везде делать отчетливые, верные шаги...

И так везде: осторожность, предусмотрительность, расчет, учет, экономия, минимум затрат, максимум внимания приезжим из России, особая забота о рабочих...

В результате этой нашей деловой беседы, длившейся более часа и состоявшейся приблизительно в январе 1904 г., у Владимира Ильича образовался листок, на котором были помечены несколько десятков вопросов, вытекавших из сути нашего разговора. Этот листок, по которому мне предстояло дать подробный ответ на каждый пункт, он передал мне до четверга.

Здесь же, получив за подписями членов ЦК (Ленина и Ленгника) официальное назначение, я в тот же день пошел принимать экспедицию, типографию, брошюровочную и пр. у нашего товарища Лейбовича, который мало был способен к этому делу, случайно на него возложенному и даже тяготившему его.

___________

Начиная с № 46 (15 августа 1903 г.) «Искра» выходит под новой редакцией (Ленин — Плеханов) вплоть до № 51 (22 октября 1903 г.).

№ 52 (7 ноября 1903 г.) вышел только под редакцией Г. В. Плеханова, так как В. И. Ленин ввиду возникших разногласий вышел тогда из редакции «Искры».

С № 53 (25 ноября 1903 г.) «Искра» выходит под новой кооптированной Г. В. Плехановым редакцией, куда вновь вернулись А. Потресов (Старовер), JI. Мартов, П. Аксельрод¹⁵ и В. Засулич. Именно с этого момента до конца дней своих газета «Искра» становится исключительно меньшевистской. Плеханов в ней имеет все меньше и меньше влияния и, наконец, не вытерпев, после решения меньшевистской «Первой общерусской конференции партийных работников» вышел из редакции «Искры», напечатав об этом заявление в № 101 (29 мая 1905 г.). С этого времени когда-то общепартийная, а ранее ортодоксально революционная газета становится всецело органом новых русских оппортунистов в социал-демократической партии, органом меньшевиков:

Г. В. Плеханов, очевидно, предчувствуя свое будущее расхождение со своими старыми товарищами по группе «Освобождение труда» и более молодыми по «Искре», еще с марта 1905 г. начинает издавать «Дневник социал-демократа»¹⁶, чтобы вовремя можно было отступить на заранее приготовленные и укрепленные литературные позиции. Но, отступая на них, он остается почти в полном одиночестве и вместо организующего массы органа, вместо газеты принужден обстоятельствами жизни издавать лишь свой собственный «Дневник», т. е. нечто личное, исключительно индивидуалистическое, в то время, когда вся наша общественно-революционная жизнь мощно шла к коллективному творчеству. Так началась первая глава драмы всех последних пятнадцати лет жизни и деятельности основоположника российской социал-демократии, несравненного трибуна, вождя, революционера и теоретика марксизма Георгия Валентиновича Плеханова.

___________

В экспедиции мы хорошо организовались, и дело наше шло весьма недурно, несмотря на то, что мы должны были в силу партийной дисциплины распространять явно враждебный нам орган, в который превратилась «Искра».

Само же дело экспедиции все более и более налаживалось, и Владимир Ильич, уезжая отдыхать в феврале 1904 г., еще более энергично настаивал, чтобы я вплотную брался за все дело нашей партийной техники. Хотя официально я уже принял экспедицию, но все-таки еще оставалось некоторое двоевластие, так как товарищ Лейбович сдавал дела крайне мешкотно и никак не мог докончить эту сдачу: то надо было еще учинить расчеты с типографиями, брошюровщиками и бумажниками, то надо собрать разбросанные по женевским мастерским отпечатанные книжки и газеты, то выяснить счета с третьими лицами — и все это было очень хлопотно и очень нудно. А мы дело строили так, что в каждую минуту могли перейти на самостоятельные рельсы, совершенно порвав с меньшевиками. Организацию всей нашей заграничной техники Владимир Ильич, как я уже сообщал, поручил мне, о чем перед своим отъездом, помимо личного разговора, еще раз уведомил меня письмом от 8 февраля 1904 г.:

Дорогой Владимир Дмитриевич!

Большое спасибо за адреса. Простите, что причинил Вам такие хлопоты, я не предполагал, что придется Вам ехать за ними.

Уеду я. верно, сегодня. Пожалуйста, заберите Вы себе вполне в руки экспедицию: по всему видно, что не идет дело у Л**. Как забрать, Вы уже там увидите. Но я все больше убеждаюсь, что пока Вы не заберете, не будет добра. Поговорите еще об этом с Васильевым***.

Жму крепко руку.

Ваш Н. Ленин.

P. S. Насчет типографии тоже на Вас надежда!****...

В связи с раскрытием слежки над нашей почтой, а также и потому, что с момента раскола на съезде необходимо было менять все наши адреса, так как нам не было никакого интереса знать, что почта, идущая к нам, может попасть в руки меньшевиков, Владимир Ильич решил переменить большинство адресов, по которым шла конспиративная корреспонденция.

Владимиру Ильичу потребовались надежные адреса. Я не счел возможным писать об этом моим политическим друзьям, жившим в разных городах Швейцарии, а чтобы твердо и окончательно увериться в возможности этими адресами воспользоваться и организовать пересылку всего того, что будет приходить на них, я сейчас же поехал в эти города, все устроил и, когда получил полную уверенность в надежности адресов, сообщил их Владимиру Ильичу.

В один из дней к нам пришел приехавший из далекой сибирской ссылки Михаил Степанович Александров (Ольминский)¹⁷, которого мы знали по литературе, так как он был одним из главных участников знаменитой лахтинской петербургской типографии, где печатались многие социал-демократические брошюры членов петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» и, в частности, несколько брошюр Владимира Ильича. Типография эта была народовольческая, так называемых народовольцев четвертого листка, т. е. тех народовольцев, которые в своем периодическом издании «Листка» в № 4 высказались за марксистский взгляд на историю, приветствуя борьбу рабочего класса. Это для того времени было очень ново, и мы, молодые марксисты, радостно приветствовали этих новых наших союзников. Мы считали хорошим признаком, что наша теория проникает и в лагерь революционного народничества, делает там переворот мыслей и отрывает от народнической среды лучшие, деятельные революционные элементы. Мы также слышали, что в ссылке М. С. Александров (Ольминский) сблизился с нашими товарищами и усердно изучал марксистскую литературу. Его жена, Александрова, весьма энергичная, деятельная и умная, была ярой меньшевичкой, но мы слышали, что он с ней не дружил и как будто бы даже разошелся.

Михаил Степанович приехал из Парижа и зашел к нам в экспедицию. Это нас радовало. Познакомившись со всеми нами, он сразу предложил себя на работу. Это как раз было во время большой спешки по приведению нашей новой экспедиции в порядок. Мы обрадовались новому сотруднику, и я, ничтоже сумняшеся, предложил ему очень скучную, но крайне необходимую работу по инвентаризации нашего склада. Михаил Степанович смиренно принял эту работу и каждый день аккуратно несколько часов посвящал ей. Мы все ближе и ближе знакомились с ним и были совершенно очарованы этим прекрасным человеком, товарищем и революционером, имеющим серьезные, выстраданные мнения по вопросам не только нашей теории, но и практики и этики обыденной жизни революционеров. Вскоре мы с ним не только сошлись по душам, но и искренне полюбили. Он сделался нашим другом и нашим товарищем, завсегдатаем наших кружков, собраний, интимных бесед и конспиративных соображений и планов. Михаил Степанович вскоре познакомился с Владимиром Ильичем, с которым очень сошелся. Летом 1904 г. он уже писал свои знаменитые брошюры-памфлеты под псевдонимом «Галерка», а осенью 1904 г. стал одним из редакторов нашей первой большевистской газеты «Вперед». С тех пор до сего времени, через полосу четвертьвековой совместной работы, я имею честь быть с ним, этим ветераном русской революции, в самых дружеских, товарищеских отношениях, ничем никогда не омраченных, и хотел бы, чтобы так продолжалось еще долгие и долгие времена.

______________

В декабре каждого года в Женеве совершается широконародный праздник Эскалада. Женевцьг в эти дни празднуют свое давнишнее освобождение от иноземной зависимости.

Сохранилось предание, что когда Женеву окружали иноземные войска, стремившиеся покорить женевцев, то восстали решительно все. Мужчины сражались, женщины и дети пошли на крепостные стены и там кипятили воду и обливали кипятком осаждавших воинов, поднимавшихся по лестницам на стены крепости. И женевцы победили, прогнав врага. Этот день освобождения от ненавистного ига свято чтится женевцами из поколения в поколение. Город оживает. Устраивается народное празднество, всюду раскидываются карусели, множество палаток со всякими сластями и яствами. Приезжают народный цирк, тир, различные фокусники, зверинцы и т. п. Но самый интерес впереди — это вечерний карнавал, когда все идут на улицу, наряженные в различные костюмы, в маски. Веселье заливает город. Все веселятся, осыпают друг друга конфетти, опутывают серпантином, и улицы блещут нарядными огнями, фейерверками, весельем, пением. Мы, русские политические эмигранты, конечно, ходили смотреть на это зрелище, но, по свойственной нам угрюмости, мешковатости и застенчивости, никогда не принимали живого участия в этом четырехдневном народном праздничном веселье. И вот, когда у нас в партии страсти кипели изо всех сил, когда раскол на большевиков и меньшевиков разделял всех и когда среди нас не было веселых настроений, наступил декабрь 1903 г. Мы сидели по своим углам, изучали документы, готовились к докладам, строили свою новую организацию. Не до веселья было нам. На улицу даже не тянуло. Вдруг звонок. Входит Владимир Ильич, оживленный, веселый.

— Что это мы все сидим за книгами, угрюмые, серьезные? Смотрите, какое веселье на улицах!.. Смех, шутки, пляски... Идемте гулять! .. Все важные вопросы отложим до завтра...

Нам так было приятно видеть Владимира Ильича таким веселым, бодрым... В последнее время, после съезда, ведь он так устал, так изнервничался от всей этой атмосферы.

Радостно отозвались голоса. Точно все только и ожидали этого призыва. Мы шумной толпой вышли на улицу. Погода стояла прекрасная, теплая. Огни всюду светились радостно, и многоводная, быстротечная горная река Арва, которая протекала здесь совсем поблизости, так радовала своим переливчатым шумом... Мы зашли к товарищам, всех увлекая с собой на улицу. Шуму и смеху не было конца, и Владимир Ильич — впереди всех. Мы радостной толпой влились в общее веселье улицы и пели, и кричали, и шумели, все более увлекаясь общим приподнятым настроением. Серпантин летел от нас во все стороны более энергично, чем от других компаний, и мы усердно обсыпали конфетти наиболее интересные и живые маски.

И вот раздалась песня. Пели все, пела вся улица веселые бодрые песни, в которых звучали то мотивы «Марсельезы», то мотивы «Карманьолы». Кое-кто принялся танцевать. Вдруг Владимир Ильич быстро, энергично схватив нас за руки, мгновенно образовал круг около нескольких девушек, одетых в маски, и мы запели, закружились, заплясали вокруг них. Те ответили песней и тоже стали танцевать. Круг наш увеличился, и в общем веселье мы неслись по улице гирляндой, окружая то одних, то других, увлекали всех на своем пути. Нашему примеру последовали многие другие гуляющие, и особенно молодежь с величайшей радостью подхватывала всякую новую песню, новую шутку, новый пляс.

Надо было видеть, с какой неподдельной радостью, с каким огромным увлечением и заражавшим всех подъемом веселился Владимир Ильич, здесь на улице, среди женевской толпы, в которой, конечно, более всего принимал участие рабочий люд, трудящееся население этого небольшого, веселого и изящного городка. Наплясавшись до упаду, увлекли с собой многих и многих наших товарищей, которые скромно и чинно гуляли по улицам и с истинным изумлением смотрели на нашу компанию и особенно на Владимира Ильича, который показал свою истинную живую натуру: умел быть и сосредоточенно серьезным, и увлекаться весельем, и радоваться радостям жизни, и быть коноводом и в шутке, и в игре.

Наконец, изрядно поуставши, отправились все в наше излюбленное кафе Ландольта, где постоянно бывала русская политическая колония, и отдали честь великолепным сосискам с кислой тушеной капустой, которые мы так все любили.

На другой день по нашей русской колонии разнеслась весть о том, как большевики, с самим Лениным во главе, веселились на улице. Никто, кажется, не ожидал от нас, что мы так вольно нарушим эмигрантское благочестие и проявим такое живое и молодое участие в народном гулянье. Но каково было удивление всех, когда узнали, что зачинщиком этого дела был сам Владимир Ильич.

Как это было хорошо! И теперь, после почти двадцати пяти лет, как приятно и радостно вспомнить Владимира Ильича не только бойцом, не только революционером, не только гениальным политиком и ученым, но вот таким простым, бодрым, веселым, заражающим всех своей радостью, предающимся и веселью с такой же страстью, с какой он делал решительно все.

Вот эта непосредственность Владимира Ильича, умение подойти к явлениям жизни прямо, умение участвовать в самой жизни, сливаться с ней в ее радостных сторонах и вместе с тем всегда быть строгим к себе прекрасно характеризуют Владимира Ильича.

Некоторые рисуют себе Владимира Ильича как сумрачного человека, вечно погруженного в серьезнейшие занятии, совершенно отошедшего от радостей и горестей обыденной жизни. Имея ничем непоколебимое стремление организовать жизнь для блага и счастья трудящегося большинства людей, он чувствовал жизнь во всех ее проявлениях. Он терпеть не мог пошлости жизни, мещанства, глушащего все живое, и вместе с тем он откликался на всякую радость масс, на все то, что шло к массам — к их счастью, к их благу, к их радости и веселью. Вечно думая о жизни угнетенных, стремясь понять и провести в жизнь все то, что эту жизнь облагораживает, возвышает, очищает, поднимает, — он сам всегда хотел принять живое, непосредственное участие в самой гуще жизни, изучая и познавая ее со всех сторон.

Таким всегда был Владимир Ильич.

В первой редакции опубликовано в журнале «Новый мир», № 1. М., 1929. Печатается в сокращении по II т. Избр. соч.

* См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 8, стр. 41—52, — Ред.

** Лейбович.

*** Ф. В. Ленгник — член ЦК нашей партии в то время.

*** См. «Ленинский сборник», т. XV. М.—Л., 1930, стр. 288. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 46, стр. 353—354.

Примечания:

¹ Имеется в виду II съезд РСДРП (июль—август 1903 г.), открывшийся в Брюсселе и из-за преследований полиции перенесенный в Лондон. (Стр. 20.)

² «Освобожденцы» — группа либерально-монархической буржуазии, объединившаяся вокруг журнала «Освобождение» (издавался за границей в 1902—1905 гг. под редакцией П. Б. Струве). «Освобожденцы» составили позднее ядро буржуазной партии — кадетов.

П. Б. Струве (1870—1944) — буржуазный экономист и публицист, в 90-х годах представитель «легального марксизма», впоследствии один из лидеров партии кадетов. После Октябрьской революции — ярый враг Советской власти, белоэмигрант. (Стр. 21.)

³ Вера Михайловна Величкина (Бонч-Бруевич) (1868—1918). Революционную деятельность начала в 90-х годах, после II съезда РСДРП — большевик. Сотрудничала в большевистских газетах «Вперед» и «Пролетарий», переводила произведения К. Маркса и Ф. Энгельса. Врач по профессии, после Октябрьской революции возглавляла и Наркомпросе Школьно-санитарный совет, с 1918 г. — член коллегии Наркомздрава. (Стр. 21.)

⁴ II. Н. Лепешинский (Олин) (1868—1944) — видный деятель Коммунистической партии, активный участник Октябрьской революции. После Октября — член коллегии Наркомпроса РСФСР. Был одним из организаторов Истпарта ЦК ВКП(б), директором Исторического музея и Музея Революции в Москве.

⁵ О. В. Лепешинская (1871—1963) — жена П. Н. Лепешинского, член КПСС с 1898 г., биолог, действительный член Академии медицинских наук СССР (с 1950 г.). (Стр. 21.)

В. В. Воровский (П. Орловский) (1871—1923) — профессиональный революционер, выдающийся деятель большевистской партии (член КПСС с 1894 г.), советский дипломат, публицист и литературный критик. После Октябрьской революции был полпредом в Скандинавских странах (1917—1919), в Италии (1921—1923). Убит в Лозанне 10 мая 1923 г. фашистом Конради.

С. И. Гусев (Драбкин) (1874—1933) — профессиональный революционер, большевик, активный участник Октябрьской революции, с 1918 г. — на политической работе в Красной Армии, с 1925 г. — зав. отделом печати ЦК РКП(б). В 1928—1933 гг. — член президиума Исполкома Коминтерна.

М. II. Лядов (Мандельштам) (1872—1947)—профессиональный революционер, большевик, принимал активное участие в революции 1905—1907 гг. После Февральской революции 1917 г. стоял на меньшевистских позициях, в 1920 г. восстановлен в рядах РКП (б), с 1923 г. по 1929 г. — ректор Коммунистического университета им. Я. М. Свердлова в Москве.

Л. П. Мандельштам (Кручинина) (1869—1917) — участница рабочего движения с 1895 г. После ГГ съезда РСДРП работала в издательстве большевистских газет «Вперед» и «Пролетарий», принимала участие в декабрьском московском вооруженном восстании (1905 г.), была арестована и выслана за границу. По возвращении в Россию вновь была выслана в Архангельскую губернию. (Стр. 22.)

⁶ П. И. Малинин (II. Шахов) (род. в 1877 г.) — социал-демократ, большевик. Во время первой мировой воины отошел от партии, вновь был принят в начале 1919 г.

М. Лейбович (Цейтлин) — социал-демократ, до 1 февраля 1904 г. заведовал заграничной экспедицией ЦК РСДРП в Женеве. (Стр. 22.)

⁷ Заграничная лига русской революционной социал-демократии была основана по инициативе В. И. Ленина в октябре 1901 г. В Лигу вошли заграничный отдел организаций «Искра» и «Заря» и организация «Социал-демократ» (включавшая в себя группу «Освобождение труда»). Лига ставила задачей распространение идей революционной социал-демократии и создание социал-демократической организации. II съезд РСДРП утвердил Лигу в качестве единственной заграничной партийной организации и обязал ее работать под руководством и контролем ЦК РСДРП.

II съезд Лиги, о котором идет речь, состоялся 13—18 (26—31) октября 1903 г. в Женеве. Основным вопросом повестки дня был доклад В. И. Ленина о II съезде РСДРП. Ленин и его сторонники покинули съезд после клеветнического выступления Мартова. Пользуясь своим большинством, меньшевики приняли ряд решений против IІ съезда РСДРП. С этого времени Лига стала оплотом меньшевизма; существовала до 1905 г. (Стр. 23.)

⁸ Совет партии (1903—1905) был создан согласно уставу партии, принятому на II съезде РСДРП, как высшее партийное учреждение, обязанное созывать партийные съезды, согласовывать и объединять  деятельность ЦК и редакцию ЦО («Искры»). На III съезде Совет партии был упразднен и единственным руководящим центром партии в перерывах между съездами стал Центральный Комитет. (Стр. 23.)

⁹ Г. Д. Лейтейзен (Линдов) (1874—1919) — социал-демократ, после раскола РСДРП примкнул к большевикам. В 1919 г. погиб на Восточном фронте.

К. М. Тахтарев (Тар) (1871—1925) — участник социал-демократического движения. После раскола партии сочувствовал меньшевикам, а вскоре отошел от партии. Занимался научной и педагогической деятельностью. (Стр. 23.)

¹⁰ Речь идет о предложении В. Д. Бонч-Бруевича о выборе бюро съезда в составе трех лиц (см. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 8, стр. 453 и 548, прим. 159). (Стр. 23.)

¹¹ Л. Мартов (Ю. О. Цедербаум) (1873—1923) — один из лидеров меньшевизма. После Октябрьской революции и в годы гражданской войны занимал антисоветскую позицию и выступал против диктатуры пролетариата. В 1920 г. эмигрировал в Германию, издавал антисоветский меньшевистский «Социалистический вестник». (Стр. 24.)

¹² А. И. Потресов (Старовер) (1869—1934) — один из лидеров меньшевизма. После Октябрьской революции эмигрировал за границу, выступал против Советской власти. (Стр. 24.)

¹³ Вера Ивановна Засулич (1849—1919) — видная участница народнического (входила в организации «Народная воля» и «Черный передел»), а затем социал-демократического движения. В 1878 г. в знак протеста против издевательства властей над политическим заключенным Боголюбовым стреляла в петербургского градоначальника Трепова. В 1880 г. эмигрировала за границу, перешла на позиции марксизма, принимала участие в создании группы «Освобождение труда», переводила на русский язык работы Маркса и Энгельса, вошла в редакцию «Искры» и «Зари». После II съезда РСДРП — один из лидеров меньшевизма. К Октябрьской революции отнеслась отрицательно. (Стр. 25.)

¹⁴ Ф. В. Ленгник (Курц, Васильев) (1873—1936) —участвовал в революционном рабочем движении с 1893 г., искровец, со II съезда РСДРП — большевик. После Октябрьской революции работал в Наркомпросе, ВСНХ и Наркомвнешторге. На XII, XIII, XIV и XV съездах партии избирался членом ЦК ВКП(б). В последние годы жизни вел научную и педагогическую работу. (Стр. 25.)

¹⁵ Павел Борисович Аксельрод (1850—1928) —в конце XIX в. видный участник революционного и социал-демократического движения, после II съезда РСДРП — один из лидеров меньшевиков. Октябрьскую революцию встретил враждебно. Умер в эмиграции (Стр. 28.)

¹⁶ «Дневник социал-демократа» — непериодический орган, издававшийся Г. В. Плехановым в Женеве. С марта 1905 г. по апрель 1912 г. вышло 16 номеров, и в 1916 г. вышел один номер. Об издании «Дневника» В. И. Ленин писал П. А. Красикову 5.1V 1905 г.: «Видели плехановский «Дневник»? Какой грустный той резиньяции! Жаль старика, сердится зря, а хорошая башка...» (см. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 47, стр. 28). (Стр. 28.)

¹⁷ Михаил Степанович Ольминский (Александров, Галерка) (1863— 1933) — один из старейших деятелей революционного движения в России, литератор, с 1903 г. — большевик. Активно участвовал в Октябрьской революции, позднее заведовал Истпартом ЦК ВКП(б). (Стр. 29.)