НАПАДЕНИЕ НА В. И. ЛЕНИНА В 1919 Г.
— Надя плоха, все хуже и хуже... — грустно и тихо сказал Владимир Ильич в ответ на мой вопрос, почему он так мрачно смотрит. И он, точно застыдившись этой человеческой слабости, тотчас же углубился в просмотр мной ему принесенных, уже расшифрованных и простых телеграмм, полученных с разных концов России, с фронтов и от революционных комитетов.
— Надежде Константиновне необходим длительный отдых и обязательно вне Москвы, — сказал я Владимиру Ильичу.
— «Длительный отдых!»... Пойдите уговорите ее. Она и слышать не хочет.
— Уговорить ее можете только вы один... И это надо сделать.
Владимир Ильич серьезно, искоса посмотрел на меня. Я понял, что эта моя настойчивость пришлась ему по душе, и так как я знал всю опасность болезни Надежды Константиновны, то с радостью стал советовать Владимиру Ильичу перевезти Надежду Константиновну в одну из лесных школ в Сокольники.
— Это недалеко от Москвы, так что и вам легко будет видеться с ней, и она всегда может быстро приехать, если потребуется. Телефон есть... Школа хорошая. Детишки и подростки... Администрация вполне надежная...
Владимиру Ильичу понравилось это мое предложение. Он встал и, заложив большие пальцы обеих рук за прорези жилета, по конспиративной привычке на цыпочках подошел ко мне и тихо, почти на ухо, сказал:
— Поезжайте туда на разведку, все хорошенько посмотрите и никому ничего не говорите, зачем приехали. Запомните получше дорогу. Как вернетесь, мне скажете... А я попробую предварительно поговорить с Надей...
_____________
Освободившись от текущих дел по Управлению делами Совнаркома, я вызвал автомобиль с шофером Рябовым, бывшим матросом, с которым я не разлучался со времени Октябрьской революции, и выехал в Сокольники. Это было в ноябре. Зима была очень снежная. Порядка в городе еще было мало, и снег с улиц не свозился. Всюду образовались ухабы, так что на многих улицах приходилось ехать так, как будто вы катаетесь с «русских гор», часто устраиваемых на народных празднествах и увеселениях. Шоферы стремились попасть на рельсы трамваев. Рельсы расчищались, и по ним легко было ехать, но выскочить из колеи довольно трудно, так как по сторонам тянулись утрамбованные сугробы снега. Свернуть с пути удавалось лишь на перекрестках улиц, и то с большим трудом. Трамваев ходило мало, и пешеходы шествовали не только по тротуарам, но и посреди улиц. Снег с крыш тоже не счищали, и он свешивался большими глыбами. Огромные ледяные сосульки, оставшиеся еще от осени, никто не сбивал, и они, как сталактиты, причудливо и красиво, одна за одной, лепились по карнизам, по водосточным трубам, угрожая прохожим падением, так что от домов старались отходить подальше. Тротуары, очищаемые мобилизованными гражданами, по преимуществу из бывшей буржуазии, имели вид разъезженных проселочных дорог — изрытых, исковерканных и обледенелых в разных направлениях; ходить по ним было не только неудобно, но местами и опасно. Барышни в туфельках, люди свободных профессий, бывшие богатеи и прочие представители старого, только что разрушенного мира оказались совершенно неприспособленными к этим простейшим работам городского благоустройства.
Мы ныряли из ухаба в ухаб, все ближе подвигаясь к месту назначения.
Осмотрев со всех сторон школу, которую я хорошо знал и ранее, и выяснив, что Надежде Константиновне может быть предоставлена небольшая комнатка во втором этаже, где она будет жить спокойно, совершенно не мешая внутреннему распорядку школьной жизни, я двинулся в обратный путь и здесь исследовал все дороги, которыми можно подъехать или подойти к школе.
Я знал, что если Надежда Константиновна здесь будет жить, то и Владимир Ильич, конечно, частенько сюда будет приезжать, а стало быть, нужно было все предвидеть с точки зрения его охраны. С этой стороны, казалось, все было хорошо.
____________
— Ну что? — спросил Владимир Ильич, подняв на меня свой пристальный взор, когда я вошел но возвращении в его кабинет.
Я рассказал ему все подробно.
— Надя склоняется поехать... Кажется, там будет удобно... Завтра утром я скажу вам окончательно... — И он опять углубился в работу, постоянно прерываемую телефонными сигналами: вспыхивали лампочки, жужжали «пчелы», телефонисты станции, находившиеся в соседней комнате, сигнализировали вызовы из Петрограда, Нижнего, Курска и других мест.
Ровно, не повышая голоса, давал Владимир Ильич распоряжения; получал донесения, записывал важнейшее; составлял телеграммы, радиограммы, телефонограммы; посылал записочки и письма с курьерами, мотоциклистами, и все так просто и внешне спокойно... Время от времени быстро подходил он к картам с обозначением линий фронтов и делал отметки согласно последним донесениям.
Наутро, лишь только я вошел к нему с очередным докладом, он сказал мне:
— Надя согласна... укладывается... Берет с собой кучу работы, а сама еле говорит, еле дышит... Поправится ли?.. — И глубокая скорбь промелькнула черной тенью в его всегда ясных и светлых глазах, лицо осунулось, посерело, и мелкие складки морщин зарябили вокруг глаз на висках... Ему было тяжело.
— Сегодня к вечеру мы поедем, только не надо никому говорить, совершенно никому...
— Конечно, это ясно...
— Заведующая Фанни Лазаревна, кажется, вполне хороший человек?
Я убежденно рекомендовал заведующую с самой лучшей стороны, так как за время работы в Коллегии Отдела охраны здоровья детей при Наркомздраве вполне мог убедиться в ее прекрасных душевных качествах и в полной преданности новому порядку.
В этот же день Надежда Константиновна уехала в лесную школу в Сокольниках, и мы вскоре убедились, что пребывание ее там на отдыхе, в полном спокойствии, на свежем воздухе соснового леса, пошло ей на пользу; и Владимир Ильич повеселел.
— Может быть, отдышится... Поправится... Отдохнет...
Владимир Ильич частенько ездил в Сокольники, обыкновенно даже никого не предупреждая. Я условился с ним, что когда он уезжает на людях, чтобы он предупреждал меня, дабы можно было тотчас удовлетворить любопытных сведениями о его поездке совершенно в другом направлении и тем самым на всякий случай не называть место его действительного пребывания.
____________-
— Хотите, Владимир Дмитриевич, участвовать в детском празднике? — как-то спросил меня Владимир Ильич.
— Хочу, — говорю.
— Ну так вот доставайте, где хотите, пряников, конфет, хлеба, хлопушек с костюмами, масок, игрушек и поедем 24 декабря к вечеру Надю навестить и детишкам праздник устроим, а на расходы вот вам деньги для складчины.
Год был трудный, голодный, холодный. Шла гражданская война, и все, что могло, правительство отправляло на фронт. В городах продуктов было мало. Кое-как понемножку купили мы в складчину, что могли, и отправили накануне в школу, чтобы детишки вместе с учительницами приготовили елку.
Решили поехать туда около четырех-пяти часов дня, в разное время, чтобы не очень обращать внимание автомобилями. Владимир Ильич вместе с Марией Ильиничной должен был поехать позднее меня.
Я выехал часа в три с половиной. Улицы были очень оживлены. Нам нужно было ехать к Красным воротам, оттуда к вокзалам и далее мимо них — к Сокольникам. Когда мы проезжали возле моста около Рязанского вокзала, мне не понравилось, что кто-то пронзительно свистнул, и на этот свист сейчас же раздался, как бы откликнулся, другой такой же свист где-то там, дальше. Проехали вокзалы, слышу опять такой же свист. Мне показалось это подозрительным, точно передавали автомобиль от поста к посту. Приехав в Сокольники, я позвонил в гараж и справился, выехала ли машина Гиля, бессменного шофера Владимира Ильича. Получив ответ, что машина ушла не менее получаса тому назад, я понял, что предупредить на всякий случай об изменении пути не удастся. Я позвонил на квартиру Владимира Ильича и оттуда получил ответ, что Владимир Ильич уже выехал.
По расчету времени Владимир Ильич вот-вот должен был приехать.
Однако прошло еще полчаса, а Владимира Ильича все не было. Надежда Константиновна, находившаяся внизу среди детей, сказала мне:
— Что-то Владимир Ильич запаздывает, детишки не хотят начинать петь песни без него: «Подождем дядю», — говорят они.
Нас усиленно угощали чаем с вареньем. Однако тревога закрадывалась в душу. Владимир Ильич всегда был крайне точен, и только особые обстоятельства могли бы его задержать. Я позвонил на всякий случай в Совнарком; там его не оказалось.
— Лопнула шина? Испортился мотор? — думал я. — Но Гиль очень аккуратный шофер, вряд ли это могло случиться. Кроме того, с ним всегда был помощник, и если бы понадобилась техническая помощь, он немедленно позвонил бы в гараж.
Уличные свистки стояли в ушах, сознание как-то невольно все время возвращалось к ним. Я не вытерпел и позвонил в гараж, спросил, в исправности ли был автомобиль Гиля. Мне ответили, что в полной исправности, и я понял, что в гараж Гиль не звонил и не возвращался.
______________
Не показывая никому и тени волнения, я решил незаметно выйти и поехать навстречу по пути следования Владимира Ильича. Я стал отыскивать шофера, как вдруг увидел входящих Владимира Ильича и Марию Ильиничну. Он поздоровался и спросил:
— Где Надя?
— Пошла к себе наверх.
— Ты иди к ней, — обратился он к Марии Ильиничне и, немного задержавшись, тихо сказал мне:
— На нас напали какие-то хулиганы с револьвером и отняли машину, я приехал на чужой... Ничего не говорите Наде... Жаль машины...
Я буквально похолодел.
— Где?— спросил я.
Владимир Ильич, не знавший названий улиц, описал мне место встречи с хулиганами, и оно приблизительно было там, где я слышал свист.
— И мы-то хороши! Все вооружены, а машину отдали...— полусмеясь, сказал Владимир Ильич.
— И револьверы отняли, — продолжал смеяться Владимир Ильич.
Выяснилось, что «хулиганы» были вооружены с ног до головы и что Владимир Ильич стоял под угрозой двух револьверов, направленных в виски...
Я почувствовал, что меня одолевают мурашки, нервная дрожь распространяется по всему телу. Надо было справиться с собой и действовать...
— Вас ждет Надежда Константиновна, она волновалась по поводу вашего запоздания... — сказал я Владимиру Ильичу.
— Да, да, я пойду, только молчок... Наде ни слова... — сказал он полушепотом, делая пальцем знак молчания...
— Само собой понятно... Сейчас будем веселиться с детворой... — сказал я ему.
— А жаль машины... — повторил он еще раз.
— Машина будет найдена немедленно... — сказал я твердо, ясно представив себе, что надо делать.
— Ну, ну, не хвалитесь... Они небось за десятки верст уже уехали.
— Они в Москве, и уехать им некуда...
— То есть как?
— С рельсов им не съехать, они в кольце трамвая, как в мышеловке. Мы сейчас же вышлем автомобильные отряды навстречу им, и мы их поймаем...
— Поймаете?.. — с удивлением посмотрел на меня Владимир Ильич, отходя немного назад, словно для того, чтобы лучше было видно.
— Да, поймаем... — ответил я ему.
— Ну, ну...
— Или расстреляем... — бросил я ему вдогонку.
Владимир Ильич молча, исподлобья взглянул на меня и быстро стал подниматься по лестнице в комнату Надежды Константиновны.
У меня загорелось сердце... Я ощущал всей душой, какой ужасной опасности подвергался наш Владимир Ильич... И так хотелось немедленно, сейчас же раздобыть, арестовать тех, кто осмелился поднять безумную руку на вождя нашей революции.
Телефон находился в столовой. Дети кончали пить чай. Я попросил воспитателей поскорее увести детишек, говоря, что получил важные сообщения, по которым должен послать телефонограммы.
Долго тянулись эти несколько минут.
Я ясно видел, как шайка бандитов — именно бандитов, ибо если бы это были белогвардейцы, они, конечно, застрелили бы Владимира Ильича, — нападает на автомобиль, высаживает Владимира Ильича, держит под выстрелом и исчезает на его машине.
«Да, это бандиты», — укреплялся я в своем предположении. Им нужна была быстроходная машина, а на Владимира Ильича, несмотря на то, что он назвал себя им и они отобрали у него пропуск с его фамилией, они не обратили никакого внимания. Ясно, они или убегали от преследования, заметая следы, или брали машину для осуществления задуманного ими налета.
Наконец столовая пуста. Я затворил двери и прежде всего вызвал коменданта Кремля.
— Немедленно на автомобиле пришлите сюда отряд в десять человек коммунистов-курсантов для личной охраны Владимира Ильича.
— Что случилось?
— Ничего особенного... На Владимира Ильича напали хулиганы, на всякий случай надо охранять дачу, где он сейчас находится, и осветить местность. Для разведки вокруг бросьте на другом автомобиле пяток курсантов со старшим...
— Есть... — ответил мне по-матросски тов. Мальков.
— ВЧК — кабинет Дзержинского...
Я подробно рассказал ему, что знал о нападении, и попросил дать распоряжение о тщательной проверке по пропускам всех автомобилей, циркулирующих по городу, и, самое главное, бросить чекистов по кольцу трамвая на автомобилях навстречу отнятой машине Владимира Ильича и на всякий случай вдогонку, так как при трудных обстоятельствах бандиты могли двинуться по рельсам задним ходом, тем более, что один из них, по словам Гиля, должен был быть очень опытным шофером: так ловко сел он за руль и двинул машину на полный ход.
Как всегда спокойно тов. Дзержинский сказал мне, что он уже кое-что знает от Петерса, говорившего по телефону с Владимиром Ильичем, что некоторые меры им уже приняты, что план действий спешно разрабатывается и что мои соображения он также примет во внимание.
В несколько минут он поставил весь свой аппарат на ноги. Погоня была тотчас же организована. Немедленно начались розыски по всему городу...
Я сообщил о случившемся в ЦК партии, в президиум Московского Совета и начальнику военного округа Муралову.
В это время в полном вооружении явился комендант Кремля тов. Мальков и сообщил, что охрана прибыла, а разведка осматривает близлежащие дороги и просеки в Сокольниках.
Я попросил его, чтобы охрана была возможно менее заметна и чтобы ее неожиданный приезд не нарушил долгожданный детский праздник.
Тов. Мальков сказал, что, подъезжая к Сокольникам, они уже встретили патрули и заставы, строго проверявшие пропуска автомобилей.
— Стало быть, — подумал я, — приказ тов. Дзержинского всюду получен и действует. Хорошая проверка нашей дисциплины и организованности!
И на душе стало легче.
______________
Владимир Ильич уже сошел сверху вместе с Надеждой Константиновной и Марией Ильиничной и как раз находился в комнате, где была устроена елка. Детишки окружили его и наперебой задавали вопросы.
— Во что будем играть? — спросила Владимира Ильича очень живая лет десяти девочка. — Давайте поскорей! А то скучно! Мы вас заждались! Ну, во что же?
— Сейчас хоровод вокруг елки, — ответил Владимир Ильич. — Петь будем, а потом кошки-мышки...
— Согласны, согласны, — хлопая в ладоши, радостно кричала девчонка и все другие хором за ней.
— Согласны. Ну так что же, за чем же дело стало? Давай руку! Тащи вот тех! Ну, живей, присоединяйтесь!.. — И мигом образовался большой круг детей, в него втянулись взрослые, и Владимир Ильич пошел вокруг елки, и все за ним.
— Ну, запевай! Что же ты?. . — живо обратился Владимир Ильич к той девочке. И та, зардевшись, залилась прекрасным свежим голоском.
Все подхватили песню про елку и закружились вокруг нее. Вдруг елка вспыхнула разноцветными огнями: это монтер школы устроил удовольствие детишкам. Он раздобыл маленькие электрические лампочки. Накануне, когда все спали, провел шнур, вплел в ветки лампочки. Ликованию и радости детей не было конца, и все еще бодрей запели и закружились в дружном хороводе вокруг елки, которая переливалась разноцветными огоньками.
Владимир Ильич весь ушел в детский праздник, веселился, смеялся и пел вместе с детьми. Его забрасывали вопросами, и он каждому успевал ответить, бросал шутки, остроты, сам задавал вопросы, загадки, и только приходилось удивляться, откуда это он все знает, все помнит. Дружный смех и шутки разносились по залу.
Вот опять и опять закружились вокруг елки, складно запели другую песню. Раздался аккомпанемент рояля, подбодривший пение, и все понеслись быстрей и быстрей в радостном хороводе смеющихся и счастливых детей. Взрослые, увлеченные заразительным примером Владимира Ильича, также прониклись общим духом веселья и радости...
— Ну вот, а когда же в кошки-мышки? Что же это вы? Забыли! — подзадоривал Владимир Ильич.
И снова образовался круг, и снова он там среди детей... Как увлеченно играет он, не пропуская кота, защищая мышь! Зорко смотрит он, и его не проведешь. Защита его крепка и надежна. И он страстно предается игре и эту страстность передает детям, которые играют, захваченные до самозабвения.
Владимир Ильич, в первый раз познакомившийся с этими детьми, сделался их лучшим другом и товарищем. Дети говорили с ним просто, на «ты», шутили, перебивали его, и чувствовалось, что он сделался для них своим человеком. Они отбили его от взрослых. Потащили его с собой пить чай, угощаться, накладывали ему варенье, и решительно все хотели что-нибудь для него сделать, а он им давал орехи, наливал чай из горячих стаканов и зорко следил за всеми, точно все они были его семьей. Ведь он так сильно и привязчиво любил детей! И детишки это чувствовали и дарили его прекрасной любовью своей, и все хотели быть с ним. Владимир Ильич быстро узнал их имена, и надо было удивляться, что он не путал их, а всех запомнил.
С детьми ничего нельзя было поделать. Они завоевали Владимира Ильича совершенно. Потащили его в другие комнаты. Показывали свой живой уголок — птиц, мышей, белку и все, что у них только было. Показывали рисунки, свой журнал, который они почти никому не давали читать. Владимир Ильич углубился в их дела, да так, как будто бы он всю жизнь только то и делал, что занимался со школьниками.
Наконец детям роздали подарки, и мы пошли пить чай, после которого решили ехать домой.
Было часов девять вечера. Я предупредил тов. Дзержинского, как условились, о выезде Владимира Ильича. Мы распростились с Надеждой Константиновной, оставив ее и учителей школы в полном неведении о случившемся, и двинулись в моем автомобиле с шофером Рябовым в путь, на всякий случай держа наши револьверы на изготовке.
Охране мы предложили ехать поодаль. Отъехали с полверсты. Вдруг раздался сильный треск, словно выстрел. Это на автомобиле охраны лопнула шина. Владимир Ильич добродушно смеялся, подтрунивал над нашей «боевой готовностью» и говорил:
— Вот когда нужно, тут-то и сели на мель...
Мы махнули рукой и поехали без всякой охраны. Ясно, что этот налет был совершенно случайным. Нас останавливали патрули, тщательно проверяли пропуск автомобиля. Через двадцать минут мы въезжали в Кремль.
_____________
«В сочельник, 24 декабря, — рассказывал мне шофер тов. Гиль, — Владимир Ильич позвонил мне по телефону около четырех часов, чтобы через полчаса подать его машину. В начале пятого часа я подал к подъезду машину, взяв с собой помощником тов. Чубарова. Ровно в назначенное время выходит Владимир Ильич вместе с Марией Ильиничной.
— Поедемте, товарищ Гиль, к Надежде Константиновне, — тихо сказал мне Владимир Ильич. И он вместе с Марией Ильиничной сел в автомобиль.
Вскоре на улице стало совсем темно, так как город совершенно не освещался. Нам это было не страшно, потому что фары у автомобиля были превосходные. Мы ехали со скоростью сорок—сорок пять верст в час и быстро проехали Лубянскую площадь, Мясницкую улицу, пересекли Садовую и стали подъезжать к ночлежному дому. Мне был виден каждый человек — даже все, идущие по тротуару. Я заметил трех, шедших по одному направлению с нами. Наша машина почти поравнялась с ними. Вдруг один из них быстро подбежал к машине сбоку и закричал: «Стойте!». В руке у него был револьвер. Я сразу сообразил, что это не патруль. Вижу, он в шинели, а винтовки у него нет. Это бросилось мне в глаза — патруль всегда с винтовкой и револьвера не вынимает. Я быстро переключил скорость и сразу прибавил ходу, не обращая внимания, что здесь крутой поворот; я знал, что с машиной справлюсь. Сзади что-то кричат. Я был уверен, что это — бандиты и стрелять они зря не будут. Так и вышло. Ни одного выстрела по нас не сделали. Владимир Ильич стучит в окно, спрашивает:
— В чем дело? Нам что-то кричали...
— Да, это пьяные, — отвечаю я ему.
Миновали мы Николаевский вокзал. Едем по улице, которая ведет к Сокольникам. Тьма — хоть глаза выколи. Но нам далеко и хорошо все видно. Ввиду сочельника народу на тротуарах очень много. Я ехал по рельсам трамвая довольно быстро. Вдруг, немного не доезжая пивного завода б. Калинкина, впереди машины за несколько саженей выбегают трое вооруженных маузерами и кричат: «Стой!». Я немного замедлил ход и говорю Чубарову:
— Ну, Ванька, попались мы к бандитам.
— Да, — говорит он, — это не патруль.
Вот я уже совсем близко от них. Посмотрел по сторонам — народу порядочно. Многие стали останавливаться, заинтересованные нашей встречей. Я решил проскочить, что есть духу, между ними. В этот момент, когда оставалось до бандитов несколько шагов, я мгновенно увеличил скорость и прямо бросил машину на них. Они, к сожалению, успели отскочить и стали кричать нам вслед:
— Стой! Стой! Стрелять будем!
Дорога на этом месте шла под уклон, и я быстро взял разгон. Но вот Владимир Ильич стучит в окно. Я как будто по слышу и продолжаю гнать машину. Тогда Владимир Ильич стучит сильней. Я убавил ход. Владимир Ильич открывает дверцу и говорит:
— Товарищ Гиль, надо остановиться и узнать, что им надо. Может быть, это патруль?
Мы здесь уже ехали тихонько. Сзади нас, слышу, бегут те трое и продолжают кричать:
— Стой! Стрелять будем!..
— Ну, вот видите, — говорит Владимир Ильич, — надо остановиться.
Я нехотя стал тормозить машину. Смотрю вперед — вижу, за железнодорожным мостом горит яркий фонарь, и там стоит часовой. Это — районный Совет. Меня опять взяло сомнение.
— Как это я подумал, что это бандиты? Наверное, это кричит патруль; ведь совсем рядом с Советом, — сказал я товарищу Чубарову.
Он оглянулся и говорит мне:
— К нам бегут четверо, и они совсем близко.
В это время подбегают к машине несколько человек, резко открывают дверцу автомобиля и кричат:
— Выходи!
— В чем дело, товарищи? — спросил Владимир Ильич.
— Не разговаривай! Выходи, говорят!..
И один из них, громадный, выше всех ростом, схватил Владимира Ильича за рукав, сильно потянул его из автомобиля, грубо говоря:
— Живей выходи!
Как оказалось после, это был главарь но прозвищу Кошелек.
Владимира Ильича буквально вытащили за рукав. Он сделал шага два к передку машины и остановился против меня, все время говоря:
— Что вам нужно?
Мария Ильинична быстро вышла за Владимиром Ильичем и, обращаясь к бандитам, говорит:
— Что вы делаете? Как вы смеете так обращаться?
На нее бандиты не обратили никакого внимания.
Чубарова тоже дернули за руки с криком:
— Выходи!..
Я смотрю на Владимира Ильича. Он стоит, держа в руках пропуск. По бокам него стоят бандиты, и оба, целясь в голову, говорят:
— Не шевелись!
Против Владимира Ильича стоит главарь.
— Что вы делаете? — говорит Владимир Ильич. — Это недоразумение. Я — Ленин. Вот мой документ.
Как сказал это Владимир Ильич, так у меня сердце и замерло. «Ну, — думаю, — погиб Владимир Ильич».
— Нам все равно, кто ты... Молчать!.. Не разговаривать!.. — закричал на него грубым голосом главарь, вырывая из рук Владимира Ильича пропуск и кладя его в карман, даже не посмотрев на него. Затем он схватил за лацканы пальто Владимира Ильича и очень резко дернул, почти отрывая пуговицы, и полез в боковой карман. Вынимает оттуда браунинг, бумажник и все это также кладет себе в карман.
Мария Ильинична возмущенно продолжает протестовать, но на это бандиты не обращают никакого внимания. Чубаров тоже стоит под дулом. Я все это вижу. Про меня как будто бы забыли. Сижу за рулем, мотор работает. Держу наган и из-под левой руки целю в ближайшего, то есть как раз в главаря, — он от меня в двух шагах. Дверца переднего сидения открыта. Промаху быть не может... но Владимир Ильич стоит под двумя дулами револьверов, и мне делается страшно. Как молния, озаряет мысль: «Нельзя... Стрелять нельзя... Сейчас после моего выстрела Владимира Ильича уложат первого на месте».
И я решил выйти из автомобиля, но не успел пошевелиться, как получил удар в висок дулом револьвера, раздался сильный окрик:
— Выходи! Чего сидишь?..
Я быстро сунул наган за спинку, за подушку: «Авось, не найдут», и не успел встать я на подножку, как на мое место ловко сел шофер-бандит. Двое навели на нас револьверы и кричат:
— Стоять! Не шевелиться!..
А в это время четверо быстро сели в автомобиль, один вскочил рядом с шофером. Целясь в нас из револьвера, они тронули машину и понеслись с большой скоростью к Сокольникам.
Прошла длительная минута молчания.
— Да, ловко, — первый прошептал Владимир Ильич, — вооруженные люди и отдали машину! Стыдно!
— Об этом, Владимир Ильич, поговорим после, — сказал я в ответ, — а сейчас нам нужно поскорей идти в Совет.
В это время видим огни автомобиля, идущего к нам навстречу.
— Оружие у вас обоих отобрали? — спросил Владимир Ильич.
— Нет, — отвечаю. — Чубаров как-то ухитрился спрятать, а у меня не нашли браунинга.
— Ну, тогда остановите эту машину и поезжайте догонять.
Я дал машине подойти поближе. Вышел на середину и стал останавливать. Шофер растерялся и застопорил машину так, что ее после никак нельзя было завести. Оказалось — санитарка.
— Ничего из этого не выйдет, — сказал я Владимиру Ильичу.
— Почему?
— Потому что моя машина, — отвечаю ему, — в три раза сильней. И горючее хорошее, а в этой самый скверный газолин. Мы их никогда не догоним. А наша машина не пропадет. Часа через три-четыре будет взята.
— Почему вы так уверенно говорите? — спросил Владимир Ильич и пристально посмотрел на меня.
— Потому что, — отвечаю я Владимиру Ильичу, — дороги совершенно непроезжие. За город им не уехать, когда в городе только и можно, что ездить по рельсам трамвая. А в городе машина очень заметна.
— Ну, посмотрим, — ответил Владимир Ильич.
И мы все направились в Совет.
Опять беда. Часовой не пускает Владимира Ильича.
— Я — Ленин, — говорит Владимир Ильич, — хотя доказать вам этого сейчас не могу, так как мы ехали на автомобиле, нас остановили, высадили, машину угнали, а также взяли мой бумажник со всеми документами и мой пропуск.
Долго колебался часовой, но наконец он нас пропустил в Совет. Входим. В Совете по случаю праздника ни души. Кое-как разыскали дежурного телефониста. Объясняю я ему, в чем дело. Он не верит.
— Слушайте, товарищ, вызывайте председателя, — наконец говорю я ему. — Его нет — кого хотите, мы отвечаем за все. Дело серьезное.
Дежурный телефонист переминается с ноги на ногу и не знает, как ему поступить. Дело, видно, уж очень необычное; никак поверить он не может, что так все случилось, как мы говорили, почти у самых ворот Совета.
В ожидании, что кто-нибудь к нам придет, входим в соседнюю комнату. Владимир Ильич, задумавшись, ходит взад и вперед по комнате. Мария Ильинична присела на диван и, вижу, очень взволнована. Никто не идет. Тогда я подумал: «Буду сам распоряжаться, а то время идет, — бандиты удерут».
Подошел к телефону; телефонист не протестует, молчит.
— Дайте ВЧК.
Соединили.
— Слушаю, — отвечает товарищ Петерс. Я объясняю ему, в чем дело. Подошел Владимир Ильич. Я передал ему трубку, и он стал говорить с Петерсом, объясняет, как и что было.
Я звоню по другому телефону, вызываю базу Совнаркома. Вызываю три машины с вооруженными товарищами.
Владимир Ильич кончил говорить и стал опять ходить по комнате. Мы покамест находимся одни. Никто из работников Совета еще не пришел.
— Вы сказали, Владимир Ильич, что мы, вооруженные люди, отдали машину, — обратился я к Владимиру Ильичу.
— Да, я сказал, — ответил мне Владимир Ильич.
— Иначе, Владимир Ильич, нам не было выхода. Вспомните, вы стояли под дулами револьверов. Я бы мог стрелять, у меня было время, они забыли про меня минуты две-три. Но какой бы был результат моего выстрела? Я бы одного уложил наверняка. Но после моего первого выстрела они тоже уложили бы вас на месте, потому что им нужно было бы стрелять ради самозащиты. Вот почему, сообразив невыгодность нашего положения, я и не стал стрелять; при этом я понял, что им нужна только наша машина, а не мы.
— Да, товарищ Гиль, вы рассчитали правильно, — ответил Владимир Ильич, с минуту подумав, — тут силой ничего бы не сделали. Мы уцелели только благодаря тому, что не сопротивлялись.
В это время вошел какой-то товарищ. Оказалось — председатель Совета. Владимира Ильича он, видимо, не знал и смотрел на него удивленно.
Владимир Ильич называет себя.
Вошедший что-то отвечает Владимиру Ильичу и буквально убегает из комнаты. Сейчас же поднимается суматоха. Председатель быстро входит к нам и, обращаясь к Владимиру Ильичу, говорит, что все меры для погони будут немедленно приняты.
— Поздновато, — улыбаясь, говорит Владимир Ильич. — Я никогда не думал и даже предположить не мог, что почти у самого Совета, на глазах постовых совершаются такие дела, открытые грабежи, и никаких мер Совет не принимает по охране граждан от насилий. Наверное, такие случаи у вас нередки. Грабят ли у вас, в вашем районе, на улицах граждан? — задает вопрос Владимир Ильич и пристально с укоризной смотрит на председателя.
— Да, случается нередко! — смущенно отвечает председатель.
— А что же вы предпринимаете?
— Боремся, как можем, — говорит председатель.
— Но, очевидно, не так энергично, как нужно, — отвечает Владимир Ильич. — Надо, товарищ, надо взяться за это серьезно.
В это время пришли машины из автобазы Совнаркома. Я провожаю Владимира Ильича до автомобиля.
— А вы, товарищ Гиль, отправляйтесь на розыски машины, — говорит, улыбаясь, Владимир Ильич. — Без машины не являйтесь домой.
Я с Владимиром Ильичем отправил Чубарова, и он повез Владимира Ильича к Надежде Константиновне. Сам же я с товарищами из автобазы отправился по следам моей машины. На Сокольничьем кругу мы след потеряли. Слышим сигнал машины. Остановились. К нам подъезжает наш автобоевой отряд на двух машинах*. Посоветовались, как быть. Решили разделиться. Они поехали в Сокольники в парк, а мы, доехав до Бахрушинской больницы, встретили автомобиль, ехавший нам навстречу, с вооруженными красноармейцами, которые сказали, что дальше ехать не стоит, так как они были везде там и никакой машины не встретили, и что лучше всего нам ехать в центр. Там мы скорее нападем на след. Мы разделились и по разным дорогам поехали в центр города. Поехали по бульварному кольцу. Нас часто стали останавливать патрули. По городу уже была поднята тревога. Были всюду посланы конные и автомобильные разъезды, выставлены пешие заставы. Подъехали к Крымскому мосту, слышим вправо, на Москве-реке, стрельбу. Бросились туда. Покамест пробирались, стрельба стихла. Подъезжаем, видим — толпа красноармейцев. Тут же стоит моя машина, накренившись на левый бок.
Колеса совершенно зарылись в снег. Сзади, у бензинного бака, лежит убитый милиционер. Фонари горят и освещают спереди, у самой машины, убитого курсанта-артиллериста. Шинель расстегнута. Ремни амуниции разорваны, и револьвера нет. Ясно, что это дело бандитов. Вот уже две жертвы этих безумных людей, грабящих народ. «Бандитам не должно быть пощады», — подумал я. Мне говорили, что были еще раненые, но я их не видел. Очевидно, бандиты, отстреливаясь, скрылись. Место здесь очень глухое, и за прикрытием машины удобно было стрелять по отряду красноармейцев, а потом скрыться.
Мы стали выручать машину. Наши ребята из боевого отряда дружно принялись ее откапывать и с помощью товарищей-красноармейцев выкатили ее на твердую дорогу. Машина оказалась в порядке. Мы ее тщательно осмотрели. Нашли корзинку. В ней оказались дорожные вещи. После выяснилось, что прежде, чем успели задержать бандитов, они дорогой совершили несколько ограблений на довольно крупную сумму.
Вещи мы передали подоспевшим представителям ВЧК. Я сел в машину и поехал в гараж. Из гаража позвонил Владимиру Ильичу и сообщил ему, что машина дома».
___________
Розыски продолжались. Бандиты отстрелялись у Крымского моста и скрылись на задворках домов. Их преследовали по пятам. Однако это были очень опытные бандиты. Главаря шайки долго не удавалось накрыть. Наконец и он был задержан, как и все его товарищи. Главарь, по прозвищу Кошелек, рассказал, что они после очень жалели, что не увезли вместе с собой Владимира Ильича.
— Взяли бы мы его в плен, — вот бы нам деньжищ отвалили за него, — мечтал Кошелек.
Некоторые члены Московского уголовного розыска, разыскивавшие бандитов, пытались придать этому делу политическую окраску, а один из них, владелец знаменитой собаки Треф, установившей местопребывание Кошелька, явившись ко мне с подробным докладом о ходе розысков, читал записанный им разговор этой бандитской шайки, в которую он проник. В нем было столько нелепостей, явно выдуманного вздора, что, конечно, никто не обратил внимания на эту тенденцию ловкого сыщика, желавшего подыграться под настроение времени.
Владимир Ильич, как и всегда во всем, касавшемся его личной безопасности, совершенно не интересовался дальнейшей судьбой этого дела и только один раз, когда я имел уже в руках все данные розыска и сообщил ему, что здесь, в приемной, сидит у меня владелец знаменитого Трефа, оживился и сказал:
-- Давайте его сюда!..
Тот, войдя, попытался начать разговор о «деле», переводя его на политическую почву. Владимир Ильич добродушно посмеивался над глубокомысленными соображениями неожиданно севшего не в свои сани русского Шерлока Холмса. Наконец, потеряв терпение, Владимир Ильич сказал:
— Все это чушь и глупость!.. — и сразу перевел разговор на Трефа. Несколькими вопросами о породе собаки, о способах ее дрессировки и умении обращаться с Трефом он так воодушевил своего неожиданного собеседника, что тот вскочил и стал, захлебываясь, рассказывать о своей любимой собаке, о ее уме, догадливости и ловкости. Встал и Владимир Ильич. Как два заправских охотника оживленно говорили они о собаках, об их достоинствах и недостатках.
Наконец разговор кончился. Владелец Трефа ушел восхищенный.
— Дело сдайте в архив, — сказал мне Владимир Ильич. — А какова собачка-то у него! Умница-то какая, да и он не дурак, но «политик»... Это ужасно... Это умопомрачительно... Ведь надо же было придумать такую глупость! А наверное, многим наморочит голову.
Так закончилось это дело.
Пойманные бандиты оказались с большим прошлым. Они имели за собой множество «мокрых» дел, т. е. нападений, ограблений, налетов с человеческими жертвами. Все они были расстреляны, согласно железным приговорам ВЧК.
В первой редакции опубликовано в изд-ве «Жизнь и знание» (М., 1925) под названием «Нападение бандитов на В. И. Ленина в 1919 г.».
* Автобоевой отряд стоял в Кремле и был в непосредственном распоряжении Председателя ВЦИК. Его могли, конечно, вызывать Председатель Совнаркома, я как управляющий делами Совнаркома и но особому списку некоторые товарищи, жившие тогда в Кремле.