Воспоминания о Ленине - ЖЕНЕВСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ (1904-1905 гг.)

ЖЕНЕВСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ (1904-1905 гг.)

Владимир Ильич в это время, несмотря на свою крайнюю утомленность, так как съезд взял от него множество сил, вел огромную работу по переписке с российскими комитетами и подготовлял к печати книгу по поводу итогов II съезда, которая стала известна под заглавием «Шаг вперед, два шага назад»*. Мы знали, что Владимир Ильич работает над этой книжкой, и торопили его, ибо необходимо было ее отпечатать, пока типография еще подчинялась нам, так как становилось все ясней, что разрыв с меньшевиками приближается. Мы могли ожидать всяческих препятствий и тревожились за каждый день.

Когда работа Владимира Ильича набиралась в нашей партийной типографии, находившейся в руках меньшевиков, я стал на всякий случай принимать меры к быстрому печатанию по отдельным листам этой книги и потом к такой же немедленной вывозке листов в брошюровочную, где листы тотчас же поступали в работу, дабы сделать так, чтобы при последнем листе книга сейчас же могла быть выпущена в свет. Эту книгу Владимира Ильича я отдал не в нашу, при моем же участии организованную брошюровочную, а в швейцарскую брошюровочную, ибо боялся, что меньшевики, завладевшие нашей партийной брошюровочной, могут чинить препятствия при выходе ее в свет. Меньшевистская братия и тут, конечно, не преминула пустить злокозненную клевету, что большевики поддерживают буржуазное предприятие, когда имеется свое, «социалистическое». Но мы решили лучше впасть в это прегрешение, чем рисковать выходом книги. Наше предвидение на этот счет имело весьма веское основание, которое вскоре и обнаружилось. Я определенно допускал мысль, что руководители партийной типографии могут поставить препятствие к выходу в свет книги Владимира Ильича. Мои предчувствия подтвердились. Когда мы сброшюровали последние листы и оклеили обложку в брошюровочной и также быстро доставили книгу Владимира Ильича в экспедицию, где было все организовано для немедленной рассылки ее по колониям, группам, магазинам и отдельным лицам, к нам в экспедицию вдруг явился заграничный представитель ЦК товарищ Носков¹ и спросил меня:

— Когда выйдет книга Ленина?

— Она уже вышла... — И я ему подал готовый экземпляр.

— Как так? Ведь она только что печаталась? — недоумевал он.

— А теперь уже сброшюрована.

— Чем это вы заняты? — допытывал он меня.

— Подготовлением посылок для рассылки книги повсюду.

— Нет, нет, это нельзя... Я должен еще ее прочесть. Нет, нет, рассылать нельзя... Я властью ЦК запрещаю рассылать...

Мы расхохотались.

— Представитель ЦК в роли цензора партийной литературы...

— Вот так примиренец!

— Это черт знает что такое!.. — послышалось отовсюду.

— Так как вы сделали официальное заявление от ЦК и требуете приостановить рассылку книги Владимира Ильича, то прежде всего, — сказал я Носкову, — я предлагаю вам немедленно подтвердить ваши слова письменно, а во-вторых, указать нам тот параграф устава партии, который разрешает вам такое заявление делать...

Носков вскипел, побледнел и буквально завопил:

— Я запрещаю, запрещаю! Неподчинение ЦК! Мы посмотрим, исключим!..

Видя нашего почтенного товарища в полном припадке бешенства, мы просто стали смеяться, шутя над тем, сколь не подобающа для члена ЦК роль цензора в партийных рядах.

Я со своей стороны заявил ему, что буду поджидать его письменного уведомления и, конечно, рассылку не остановлю, а, наоборот, пока что усилю ее. Носков выскочил из экспедиции, как ошпаренный, и пулей понесся в ЦО². Мы спокойно продолжали свою работу и сразу в большом количестве разослали книжку Владимира Ильича по всем адресам и приняли самые энергичные меры к доставке ее в Россию. С Носковым по этому поводу у нас была переписка, ныне опубликованная в изданиях Истпарта**. Более в экспедицию Носков не являлся.

Книга Владимира Ильича вызвала взрыв негодования среди меньшевиков. Уже в № 66 «Искры» (15 мая 1904 г.) был напечатан фельетон «Каутский о наших партийных разногласиях», где редакция «Искры» начала трепать новый памфлет Владимира Ильича. В других статьях они, особенно Мартов, старались всеми мерами низвести всю полемику II съезда с высот принципиальных разногласий на личные счеты, дрязги из-за места в редакции и пр.

Вскоре наконец наступил момент полного технического размежевания. Новый заграничный представитель ЦК пожелал принять экспедицию в свои руки. Мы к этому совершенно были готовы. Когда явилась ко мне комиссия для принятия партийного экспедиционного имущества, то я, конечно, тотчас же согласился сдать все, что меньшевикам по справедливости принадлежало. На первом же заседании я указал им, что, вероятно, они не очень-то хотят распространять литературу, принадлежащую перу большевистских писателей, тем более политическую, появившуюся после раскола, и что, само собой понятно, мы оставляем ее у себя в своей экспедиции.

— А разве у вас будет своя экспедиция? — спросил кто-то у меня.

— А как же? Неужели вы думаете, что с уходом от нас меньшевистской «Искры» мы умрем?..

Я старался мирным образом отвоевать «по взаимному соглашению» возможно больше из той литературы, которая была издана раньше и теперь и которая носила общетеоретический характер и была вполне приемлема для нас. Этот вопрос довольно мирно был улажен.

Наконец, я спросил, когда они думают переезжать.

И здесь только оправдалось, насколько хорошо то, что мы имели квартиру для экспедиции с собственным адресом, ибо нам стало ясно, что меньшевики хотели лишить нас этой квартиры и тем самым причинить нам массу хлопот по устройству новой экспедиции.

Я твердо заявил им, что эта квартира снята на мое имя и что я решительно не желаю ее никому передавать, что она мне нужна и пр. и пр., и тут же указал, что они имеют свою экспедицию, адрес которой печатают в «Искре». Наконец и этот вопрос был улажен, и вскоре меньшевики увезли от нас принадлежавшее им добро.

Мы облегченно вздохнули. По крайней мере отношения наши стали вполне ясными. Мы решили издавать брошюры. Владимир Ильич предложил мне организовать это дело и начать выпускать книжки под общим названием «Издательство Влад. Бонч-Бруевича», ставя заголовок партии***. Я охотно согласился и в несколько дней устроился с типографией, заключив условие с группой рабочих-эмигрантов, имевших небольшую русскую кооперативную наборную. Мы перевели ее в тот же дом, где мы жили, и тотчас же приступили к делу. Сразу выпустили несколько брошюр, направленных на борьбу за съезд и на полемику с меньшевиками. Брошюры Ленина, Галерки, Рядового³, Шахова (Малинина), Орловского и других выходили одна за другой и распространялись повсюду. Меньшевики проявляли явное недовольство, и наконец я получил запрос от Совета партии, в котором меня спрашивали, почему я стал издавать книжки, не спросив разрешения у Совета?

Я заготовил краткий ответ, в котором просил Совет партии указать мне тот параграф устава, который запрещал бы тому или иному члену партии заниматься изданием книг, принадлежащих перу той или иной группы литераторов социал-демократов. Этот ответ, прежде чем послать, я, конечно, показал Владимиру Ильичу, который вполне его одобрил. Совет партии оставил мой вопрос без ответа, и наша издательская деятельность продолжала успешно развиваться. После появления нескольких брошюр, когда все уже было организовано и продолжать дело было очень легко, я решил обратиться к Владимиру Ильичу с просьбой, чтобы все издания выходили с его адресом и чтобы само издательство носило не мое, а его имя. Владимир Ильич наотрез отказался. Несмотря на все мои доводы, что для вновь создающейся партии (пока фракции) социал-демократов большевиков это в тысячу раз будет авторитетнее и лучше, он все мои доводы отверг, решительно и категорически настаивал на том, чтобы оставался только мой адрес. Лишь после того, когда я ему рассказал о некоторых моих беседах и наблюдениях и привел целый ряд доводов и фактов, что есть признаки зависти, недовольства и претензий на меня среди некоторых наших же товарищей, что я крайне боюсь вызвать какое-либо отвлечение сил всеми этими эмигрантскими пустяками, что я и без указания моей фамилии буду, конечно, работать так же, как работал раньше и работаю теперь, что появление книг в его, Владимира Ильича, издательстве сразу внесет полное успокоение там, где замечается упомянутое уже мною недовольство, он сказал мне:

— Ну, хорошо. Печатайте, во благо успокоения, вот так... — и быстро написал на клочке бумаги:

«Издание Влад. Бонч-Бруевича и Н. Ленина»⁴.

Я взял карандаш и хотел зачеркнуть свою фамилию.

Он пристально, строго посмотрел на меня и коротко сказал:

— Это делать нельзя...

Взял карандаш себе и тотчас же перешел на деловые разговоры по множеству вопросов.

Вскоре наш Женевский центр командировал меня объехать Швейцарию, а Вацлава Вацлавовича Воровского направили в Германию, Францию и Бельгию для устройства новых, для знакомства с уже существующими группами содействия нашей организации и для информации групп о положении дел в партии.

Как ему, так и мне удалось организовать и сблизить уже нарождавшиеся группы содействия большевистской организации.

В Берне такая группа приступила к изданию «Бюллетеней о русско-японской войне» и весь доход от этого предприятия посылала в нашу большевистскую кассу. Подобные же группы возникли и в других швейцарских городах. Вацлав Вацлавович Воровский организовал сильные группы в Берлине, в Дармштадте, в Митвейде, в Мюнхене, а также в Льеже, в Брюсселе, в Париже. Он везде выступал с разоблачающими рефератами, за что и подвергся преследованиям со стороны меньшевиков, которые ничего иного не могли придумать лучшего, как разглашать всяческие нелепости о причинах, почему именно Вацлав Вацлавович разошелся в ссылке со своей первой женой. Конечно, кроме презрения к этим присяжным сплетникам, в наших рядах эта достойная «принципиальная» кампания меньшевиков ничего не вызывала, еще раз подчеркнув, что обывательщина и самое противное мещанство господствуют в нравах этих умеренных и аккуратных людей.

Вполне организовав и наладив дело распространения нашей литературы за границей, мы в это же время усиленно работали над организацией транспорта наших изданий в Россию.

Владимир Ильич неустанно вел кампанию разоблачения антипартийной и оппортунистической деятельности меньшевиков, укоренившихся в редакции газеты «Искра», в своем издательстве, в Совете партии, в Заграничной лиге социал-демократов, в новом, так называемом примиренческом ЦК, где засели, в сущности говоря, те же самые меньшевики с примиренцем «Борисом» (Носковым) во главе. Из всех этих бастионов они вели беспрерывную атаку на наши большевистские позиции, желая в то же время захватить в России в свои руки комитеты нашей партии. Само собой понятно, мы не оставались в долгу, а из вновь созданных своих организаций — как за границей, так и в России — вели неустанную пропаганду наших идей революционной социал-демократии, разоблачая соглашательский, явно оппортунистический характер всей меньшевистской линии партийного поведения, шедшего в полный разрез с постановлениями и решениями II съезда партии.

Однако далеко не всё — не все документы — хотел Владимир Ильич делать достоянием всех и тем самым не давать возможность эсерам, бундовцам, толстовцам, анархистам и либералам («освобожденцам») и тому подобным заграничным организациям в своей злостной и тенденциозной печати вкривь и вкось перетолковывать внутрипартийные дела социал-демократов. Но нашим группам, рассеянным по всей Европе и Соединенным Штатам Америки, необходимо было сообщить документы внутреннего порядка и ответить на многие недоуменные вопросы, которыми засыпали нас наши товарищи. Кроме того, надо было иметь, хотя бы в рукописи, такую вполне обработанную брошюру с документами, которую мы могли бы давать членам нашей партии, нередко приезжавшим в Женеву для ознакомления со всеми подробностями полемики и внутрипартийными делами. Множество различных документов в это время сосредоточивалось в моих руках. С ними я знакомил нашу женевскую группу, каждую неделю по субботам делая на ее заседаниях подробные доклады. Владимир Ильич почти всегда присутствовал на этих заседаниях. Нас собиралось 40—50 человек, членов нашей большевистской группы содействия. На этих заседаниях разрешались многие внутрипартийные вопросы, не требующие конспирации, выявлялись разногласия, выяснялись недоумения. Довольно частые выступления Владимира Ильича давали теоретическое направление этим весьма полезным и поучительным собраниям. На них нередко интересно выступали для просвещения слушателей В. В. Воровский, М. Н. Мандельштам, М. С. Ольминский, несколько позже — очень часто А. В. Луначарский, Малинин и многие другие.

Владимир Ильич поручил мне составить брошюру из документов, так сказать, на «злобу дня» нашей партийной жизни, отпечатать ее на пишущей машинке или на гектографе, чтобы разослать ее по группам, с четкой надписью на первой странице: «Для членов партии». Ее предназначали также давать на прочтение приезжавшим в Женеву членам нашей партии (большевикам или склоняющимся в нашу сторону). Я составил эту брошюру. Ее одобрил Владимир Ильич. Она была в нашей экспедиции отпечатана на гектографе в количестве ста экземпляров и циркулировала по рукам членов нашей партии.

_____________

В июне 1904 г. Владимир Ильич, сильно переутомившийся и в сущности еще не отдыхавший после II съезда, решился наконец прервать работу и отдохнуть.

Для практического партийного руководства в Женеве Владимиром Ильичем был составлен комитет, в который вошли агенты ЦК партии: П. Н. Лепешинский, М. Н. Лядов (Мандельштам) и я, Влад. Д. Бонч-Бруевич. Владимир Ильич вместе с Надеждой Константиновной решили проехаться по Швейцарии, побродить по горам пешком, а где можно — на велосипедах, что было одним из любимых видов спорта Владимира Ильича.

К этому времени из Женевы выехали на летнее время М. С. Ольминский, А. А. Богданов с женой и Е. П. Первухин с женой Александрой Николаевной Первухиной в небольшую деревушку Puidoux (Пюиду) около Schavr’a — за Лозанной, в двух с половиной часах езды от Женевы. Туда же должны были приехать Владимир Ильич вместе с Надеждой Константиновной. Проездом из Женевы Владимир Ильич предполагал остановиться в Лозанне.

Я условился с Владимиром Ильичем, что когда он решит двинуться в дальнейшее путешествие, то даст мне заблаговременно телеграмму, и я тотчас вместе с кем-либо из товарищей приеду к нему в Лозанну для сообщения обо всех партийных делах и получения от него указаний на дальнейшую работу. И действительно, я получил от Владимира Ильича телеграмму из Лозанны во второй половине июля⁵, ближе к двадцатому числу, и тотчас же выехал с П. II. Лепешинским в Лозанну по указанному адресу, в какой-то небольшой пансион. Владимира Ильича мы застали готовым к уходу в горное путешествие. Когда я вошел к нему в комнату, он возился с укладкой вещей в дорожный сак. Тут были Надежда Константиновна и один из товарищей, очевидно, недавно приехавший. Около комнаты Владимира Ильича была одна свободная, что-то вроде общей столовой. Как всегда, мы были очень приветливо встречены Владимиром Ильичом и Надеждой Константиновной.

Владимир Ильич увел нас к себе в комнату и стал тихонько расспрашивать о всех делах. Мы, приготовясь заранее и зная, что Владимиру Ильичу вскоре надо двигаться в путь, кратко, сжато и ясно передали ему все новости и получили от него все нужные распоряжения. Я условился с ним об адресах, по которым обещал высылать ему газеты и писать о всех делах и всех новостях.

Мы затем перешли в общую комнату, где и принялись пить кофе, ведя общий разговор, который все время касался различных сообщений, делаемых приехавшим товарищем.

Наконец наступило время отправляться Владимиру Ильичу в путь. Он подвязал на спину дорожный сак и, попрощавшись со всеми, легкой походкой двинулся к выходу, осторожно сводя с лестницы свой велосипед. За ним, также с велосипедом, двигалась Надежда Константиновна, имевшая за плечами свернутый дорожный плащ.

Когда мы сошли вниз, к нам подошел давно здесь живший болгарин — эмигрант из России, социалист Петров, служивший где-то у французов в качестве представителя какой-то фирмы, торговавшей красным вином, и постоянно, чем только мог, помогавший русским, особенно социал-демократам. Я его знал по рекомендации Г. В. Плеханова. Мы поздоровались, и тут оказалось, что Петров знал и Владимира Ильича. Владимир Ильич на несколько минут задержался, приветливо и шутливо переговариваясь с ним о том, как приятно иногда бывает отряхнуть прах от ног своих и бежать в горы от бесконечных дел и дрязг женевских.

— Люблю путешествовать, особенно вдвоем вместе с Надей, — сказал Владимир Ильич, берясь за руль велосипеда.

— Ну уж, — посмеиваясь, грубо сказал тот приезжий, — нашли что интересного... Я понимаю вдвоем, это да... — и он хотел что-то сказать плоское, но Владимир Ильич, словно предчувствуя грубость, жестким голосом, несколько покраснев, сказал, перебивая:

— Как? С женой-то не интересно? ..А с кем же? ... Эх, вы... — и он оборвал разговор.

— До свидания! — крикнул он и ловко вскочил на седло велосипеда, быстро двинулся и скрылся за углом улицы. Надежда Константиновна спокойно оттолкнулась от стенки и, улыбаясь, приветливо простившись кивком головы, не спеша, последовала за Владимиром Ильичом и быстро свернула в соседнюю улицу.

Наступило неловкое молчание. Тот, приехавший, что-то пробовал еще бурчать, но мы, немедленно распрощавшись, двинулись на вокзал, чтобы ехать опять в Женеву.

___________

Большевистские силы к августу 1904 г. настолько окрепли, а разгул мелкомещанских меньшевистских страстей настолько стал всем надоедать, что решено было твердо отмежеваться от этой части партии, враждебные отношения с которой все более углублялись. Организационно мы уже давно порвали с меньшевиками, имевшими намерение господствовать в партийной заграничной среде. Мы сдали им типографию, экспедицию, брошюровочную, кассу, одним словом всю материальную базу, и недальновидные деятели меньшинства думали, что этим самым они раз и навсегда задушили большевизм. Но эти смешные самовлюбленные люди никак не могли сначала понять, что живое и глубокое, истинно пролетарское течение в нашей партии не может быть уничтожено только потому, что Плеханов пригласил к себе в компаньоны по изданию и редактированию газеты Мартова, Засулич, Потресова и Аксельрода. Они до такой степени переоценивали себя и свою роль и личное значение и в то же время так мало придавали значения все более и более мужавшему и крепчавшему рабочему революционному движению, именно тому активу пролетариата, который рос повсюду в России не по дням, а по часам, — что никак не могли освоиться с мыслью, что большевики еще дышат после этого учиненного разгрома, что они не умерли и умирать не собираются. Эти смешные люди, встречая нас на улицах, соболезнующе, притворно жалостливо спрашивали нас:

— Ну, как, чем думаете заняться? Уезжаете? Слышно, многие из вас эмигрировать в Америку собираются?

А у нас дело кипело. Связи все крепли и крепли. Из России приезжали все новые товарищи с хорошими вестями. Мы бодро смотрели в будущее. Мы отстояли и не отдали меньшевикам наше любимое детище: Библиотеку и Архив при ЦК партии, которые мы создали нашими большевистскими руками. Мы, сдавая экспедицию, предложили меньшевикам уехать с нашей квартиры, так как помещение для экспедиции предусмотрительно было взято на мое имя. Здесь вскоре мы развернули нашу экспедицию. Мы не передали меньшевикам наше паспортное бюро со всеми многочисленными принадлежностями, которое сначала сохранялось у Ф. Ф. Ильина, а потом полностью перешло ко мне. Не передали потому, что их участия в этом важном деле не было никакого и оно всецело было организовано нашими силами и делалось нашими руками. Мы быстро законтрактовали вольную кооперативную типографию, где я, с согласия и прямого желания Владимира Ильича, начал издавать брошюры авторов-большевиков в партийном издательстве В. Бонч-Бруевича и Н. Ленина.

Мы имели свои многочисленные группы содействия во всех городах Европы и, одним словом, совсем не собирались умирать, хотя нас и отпевали меньшевистские ханжи чуть не каждый день.

Наступило наконец время, когда безусловно нужно было особым выступлением идейно отмежевать себя окончательно от меньшевистской части партии, громогласно и открыто провозгласив борьбу за III съезд партии. Мы не однажды, беседуя с Владимиром Ильичем, говорили, что необходимо новое выступление, подобное тому, которое было во время борьбы с бернштейнианством и экономизмом.

— Помните, — говорили мы Владимиру Ильичу, — какое огромное значение для партии имел протест семнадцати против знаменитого «Credo»⁶. Ведь вокруг этих документов стали группироваться, как на двух полюсах, экономисты и ортодоксы, революционные марксисты. Ведь и теперь намечаются ясно идейные наследники этих двух линий в нашей партии, в нашей теории и практике. Меньшевики пока еще не выступили ни с каким идейным манифестом — да им в сущности и выступать-то не с чем, а вот нам необходимо выступить, и чем скорей, тем лучше.

Такие разговоры поднимали мы не однажды. Особенно запомнилась мне одна из таких бесед во второй половине мая 1904 г. Моя жена, Вера Михайловна Величкина, у которой в феврале 1904 г. родилась дочь, недомогающе чувствовала себя, и доктора посоветовали ей на некоторое время уехать из Женевы отдохнуть. Она не хотела уезжать куда-либо далеко и перебралась с трех месячной дочкой тут же поблизости, за Арву, в пансион, стоявший в великолепном тенистом парке. Это было что-то вроде санатория.

Все большевики жили тогда в Женеве очень дружно и нередко посещали Веру Михайловну. Однажды вечером ко мне зашли Владимир Ильич с Надеждой Константиновной, подошел Павлович (Красиков)⁷, Самсонов, который ходил еще тогда в большевиках, П. Н. Лепешинский, Ф. Ф. Ильин, и мы все отправились под вечер к Вере Михайловне. Во время прогулки у нас шли оживленные разговоры на злобу политического дня. Меньшевики учинили тогда какую-то очередную, воистину возмутительную пакость, и мы в один голос говорили, что с ними надо рвать до конца, отмежеваться и идейно и организационно, рвать раз и навсегда и за границей, и в России.

Пробыв у Веры Михайловны часок-другой, мы решили вернуться очаровательной дорогой через крутые подъемы и спуски векового парка, в глубинах которого рвалась и шумела мутная, порывистая Арва. Было около десяти часов вечера, и мы, взявшись под руки, — Владимир Ильич шел посредине первой шеренги, — в ногу, бодро шли под гору, по тенистым аллеям, нас освещала полная серебристая луна, всегда столь причудливая в своих бликах, когда видишь ее в швейцарских горах и предгорьях.

Наш разговор стал принимать реальные формы. Мы говорили, что пора выступать, необходимо делать определенное заявление, направленное к партии. Владимир Ильич склонялся к этому общему мнению, не протестуя по существу, но говорил, что надо выждать наиболее благоприятный момент и полное выяснение курса ЦК партии, где двойную, сложную, по в сущности весьма глупую игру вел в то время Борис Николаевич Глебов (Носков). Всей компанией мы зашли ко мне на квартиру, на rue de la Colligne, 3, чтобы напиться чаю, и здесь продолжали вести тот же разговор, так сильно захвативший нас. К этой теме мы не однажды возвращались и после.

Владимир Ильич, как теперь видно, уже в июле стал подготовляться к этому выступлению, написав воззвание к партии****, ставшее немного позже, в августе, историческим документом*****.

После прогулки по Швейцарии, когда он с новыми силами вернулся в деревню Пюиду, на одном из свиданий он сказал мне, что надо совершенно конспиративно подготовить где-либо в необычном месте помещение для собрания ближайших товарищей, на котором придется обсудить наше заявление к партии. Я охотно взял на себя подготовку всего этого дела, и мы тут же наметили список тех товарищей, которых надо будет пригласить. План был выработан с таким расчетом, что когда будет установлен текст обращения, то его тотчас же мы переправим в рукописи в Россию в какой-либо наш партийный комитет, где имеется хорошая техника и где мы имеем надежное большинство. После принятия нашего обращения в этом большевистском комитете воззвание прежде всего печатается там же, в России, на нелегальной технике и переправляется нам сюда, в Женеву, причем мы, уже по просьбе этого комитета, сейчас же печатаем за границей это обращение к партии и распространяем его как за границей, так и в России, конечно, прежде всего рассылая его по всем комитетам.

Было условлено все это держать в строгой тайне, сейчас никому ничего не говорить, даже ближайшим друзьям, пригласить их всех по списку на собрание, оповестив накануне.

Я решил это собрание устроить вне города Женевы, в ближайшем пригороде, который не посещался меньшевиками и иными русскими, а стало быть, где мы могли быть гарантированными от случайного раскрытия нашего собрания. Я решил перейти через мутную Арву, которая протекала почти под окном нашего дома. За мостом начиналось предместье, где жили ремесленники, мелкое мещанство, мелкие служащие, где ютились многочисленные маленькие мастерские и фабрички и где были раскинуты открытые рынки для продажи фруктов, овощей, мяса, хлеба и других продуктов и товаров. Я нашел налево от моста небольшую, весьма простую гостиницу, нечто вроде постоялого двора, которая имела свой ресторан, а при нем отдельную комнату, окна которой выходили во фруктовый старый сад. Комната вполне соответствовала намеченным конспиративным целям и могла вместить человек тридцать, т. е. вполне была достаточна для нашего собрания. Я условился с хозяином, что соберутся русские для обсуждения устройства ферейна, цель которого — помогать друг другу в прогулках по горам Швейцарии и в выработке маршрутов прогулок. Хозяин гостиницы был очень доволен, узнав, что мы все альпинисты, советовал мне обязательно присоединиться к общешвейцарскому клубу альпинистов, что это очень удобно и хорошо, что мы тогда будем пользоваться скидками по железным дорогам и во многих ресторанах и отелях по нашим членским билетам по всей Швейцарии будут делать скидку и за еду и за ночлег. Я назначил хозяину день, когда мы все соберемся, заявил, что придем в десять часов утра и что около часа дня надо будет, помимо того, что каждый будет брать отдельно, подать всем кофе с молоком, с хлебом, сыром и маслом. Зная меркантильные нравы женевцев, я был уверен, что хозяин гостиницы будет особо расположен к нам. Я тотчас же пошел к Владимиру Ильичу и сообщил ему, где мы соберемся, на что он вполне согласился. Накануне назначенного дня, — а это было около двадцатых чисел августа, — я оповестил всех намеченных товарищей, прося их прийти на конспиративное собрание, и сообщил им адресу подробно рассказам, как пройти, чтобы никто никого не спрашивал на улицах.

Я вместо с Верой Михайловной Величкиной (Перовой), а также с Ильиным пришли раньше других. Как и всегда, первым по аккуратности был Владимир Ильич, который пришел вместе с Надеждой Константиновной. Мы просили всех вновь приходивших немедленно что-либо себе заказывать, дабы избежать прихода к нам ресторанной прислуги во время заседания. На собрание пришли все приглашенные наши товарищи. Их было девятнадцать человек, а именно: 1) Н. К. Крупская, 2) В. И. Ленин, 3) А. А. Богданов, 4) В. М. Величкина (Бонч-Бруевич-Перова), 5) В. Д. Бонч-Бруевич, 6) Л. П. Мандельштам (Кручинина), 7) М. Н. Мандельштам (Лядов), 8) М. С. Ольминский (Галерка), 9) П. А. Красиков, 10) О. Б. Лепешинская, 11) П. Н. Лепешинский (Олин), 12) Васильева, 13) Шахов (Малинин), 14) Ф. Ф. Ильин, 15) Инсаров⁸, 16) Инсарова (Мышь), 17) С. И. Гусев, 18) Абрамов, 19) Л. Громозова. Присоединились после: 1) Воровский, 2) Луначарский, 3) Землячка (Осипов)⁹.

Председателем был избран Влад. Бонч-Бруевич, а для ведения некоторых записей — П. Н. Лепешинский. Первым выступил Владимир Ильич с маленьким докладом о положении дел в партии. Он сделал заключение, что дальше терпеть такое положение было бы преступлением, и тут же добавил, что, исполняя настойчивое желание многих активных членов партии, прочтет сейчас проект письма, или обращения к членам партии, с которым необходимо ознакомить наши комитеты, о действительном положении вещей, так как, по сведениям, к нам сюда поступающим, далеко не все комитеты правильно ориентированы в том, что делается на самом деле в партии и ее центральных учреждениях. И Владимир Ильич прочел свой текст обращения «К партии»¹⁰. Все содержание этого обращения весьма соответствовало настроению большинства присутствовавших, так как оно выражало заветные мысли каждого из нас, много-много раз передуманные и обсужденные на различных наших тесных групповых собраниях, беседах и в разговорах. Но так как все прекрасно сознавали, что этот документ имеет особо важное значение и должен сыграть огромную роль в нашем движении в борьбе за идеи большинства, го воззвание после обсуждения было сейчас же отпечатано и широко распространено как за границей, так и в России.

В нем говорилось:

«Недавно состоялось частное собрание 22-х членов РСДРП — единомышленников, стоящих на точке зрения большинства II партийного съезда; эта конференция обсуждала вопрос о нашем партийном кризисе и средствах выхода из него и решила обратиться ко всем российским социал-демократам с нижеследующим воззванием:

Товарищи! Тяжелый кризис партийной жизни все затягивается, ему не видно конца. Смута растет, создавая все новые и новые конфликты, положительная работа партии по всей линии стеснена ею до крайности. Силы партии, молодой еще и не успевшей окрепнуть, бесплодно тратятся в угрожающих размерах»******.

«Практический выход из кризиса мы видим в немедленном созыве третьего партийного съезда. Он один может выяснить положение, разрешить конфликты, ввести в рамки борьбу. — Без него можно ожидать только прогрессивного разложения партии.

Все возражения, выставляемые против созыва съезда, мы считаем безусловно несостоятельными»*******.

Съезд необходим! — взывали мы к нашим организациям. «Он был бы необходим, — говорится в этом документе, — даже при нормальном течении партийной жизни ввиду исключительности исторического момента, ввиду возможности новых задач, поставленных партии мировыми событиями. Он вдвойне необходим при нынешнем партийном кризисе для честного и разумного выхода из него, для сохранения сил партии, для поддержания ее чести и достоинства.

Что должен сделать третий съезд для прекращения смуты, для восстановления нормальной партийной жизни? В этом отношении мы считаем наиболее существенными следующие преобразования, которые будем защищать и проводить всеми лояльными средствами.

I. Переход редакции ЦО в руки сторонников партийного большинства. Необходимость этого перехода, в силу явной неспособности нынешней редакции поддерживать ЦО на уровне общепартийных интересов, достаточно мотивирована. Кружковой орган не может и не должен быть органом партии.

II. Точное регулирование отношений местной заграничной организации (Лиги) к общерусскому центру, ЦК. Нынешнее положение Лиги, которая превратила себя во второй центр партии и бесконтрольно управляет примыкающими группами, в то же время совершенно игнорирует ЦК, — это положение явно ненормально; с ним необходимо покончить.

III. Гарантирование уставным путем партийных способов ведения партийной борьбы»********.

На это воззвание, буквально взбесившее меньшевиков, мы очень быстро получили самые благоприятные отзывы. Особенно нас радовали отзывы из России. Нам прислали полные решительного сочувствия постановления: 1) Кавказский союз, 2) Тифлисский, 3) Бакинский, 4) Кременчугский, 5) Имеретинско-Мингрельский, 6) Московский, 7) Одесский, 8) Рижский, 9) Петербургский и 10) Екатеринославский комитеты и многие группы содействия за границей, во главе с Женевской. Все это не могло не поднимать нас, и мы с утроенными силами принялись за работу. Это совещание большевиков из тактических соображений назвали «частным собранием единомышленников».

В первой редакции опубликовано в журнале «Под знаменем марксизма», № 1. М., 1929. Печатается в сокращении по II т. Избр. соч.

* В И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 8, стр. 185-414. — Ред.

** См. «Техника большевистского подполья», вып. 1. М.—Д., 1923, стр. 258—267. — Ред.

*** Т. е. напечатать гриф РСДРП — Российская социал-демократическая рабочая партия. — Ред.

**** В. И. Ленин. Чего мы добиваемся? (К партии). — Полн. собр. соч. т. ????????????У, стр. 3—12. — Ред.

***** Там же, стр. 13—21.

****** Н. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 9, стр. 13. — Ред.

******* Там же, стр. 17. — Ред.

******** Там же, стр. 18—19. — Ред.

Примечания:

¹ В. А. Носков (Борис, Глебов) (1878—1913) — социал-демократ. На II съезде РСДРП избран членом ЦК, занял примиренческую позицию по отношению к меньшевикам. В годы реакции отошел от политической деятельности. (Стр. 34.)

² В специальном постановлении II съезд РСДРП отметил исключительную роль «Искры» в борьбе за партию и объявил ее Центральным органом РСДРП (ЦО). В Совет партии посылалось от ЦО два члена. Ленин первоначально входил в Совет партии от редакции ЦО, после выхода из редакции «Искры» — от ЦК РСДРП. (Стр. 35.)

³ Л. Л. Богданов (Малиновский, Рядовой) (1873—1928) — социал-демократ, философ, экономист, врач по образованию. После II съезда РСДРП — большевик. В годы реакции и нового революционного подъема примыкал к отзовистам. После Октябрьской революции A. А. Богданов — один из организаторов и руководителей «Пролеткульта», с 1926 г. — директор основанного им Института переливания крови. (Стр. 36.)

⁴ В письме к А. А. Богданову от 22.IX 1904 г. («Ленинский сборник», XV. М.—Л., 1930, стр. 213) Н. К. Крупская пишет следующее: «Новость разве та, что большинство предприняло издание своих произведений. Издательство, было, взял на себя Бонч-Бруевич, но Совет постановил, что большинство не имеет права ставить на своих вещах «Росс. Соц.-Дем. Раб. Партия» (он не обращал внимания на то, что этот заголовок стоит на брошюрах Акимова и Рязанова). Бонч-Бруевич побоялся, что его исключат из партии, если он ослушается Совета, и поэтому издательская фирма изменилась. Теперь издателями являются Бонч-Бруевич и Н. Ленин. Вышли брошюрки большинства: Долой бонапартизм! Наши недоразумения. Борьба за съезд». (Стр. 37.)

⁵ В. И. Ленин и Н. К. Крупская отдыхали в Лозанне с 12 или 13 июня по 20 июня (с 25 или 26 июня по 3 июля) (см. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 8, стр. 656—657). (Стр. 39.)

⁶ Имеется в виду манифест группы экономистов (С. И. Прокоповича, Е. Д. Кусковой и других, впоследствии ставших кадетами), в котором изложены их взгляды, враждебные марксизму и революционному движению. Экономисты отрицали роль рабочего класса, считали, что рабочие должны вести только экономическую борьбу.

B. И. Ленин в 1899 г. в ссылке написал «Протест российских социал-демократов против «Credo»» и переслал его группе «Освобождение труда» за границу, где «Протест» был впервые напечатан в 1899 г. (см. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, стр. 163—176). (Стр. 42.)

⁷ П. А. Красиков (Павлович, Вельский) (1870—1939) —профессиональный революционер, большевик. После Октябрьской революции — председатель Следственной комиссии по борьбе с контрреволюцией, член коллегии НКЮ СССР, с 1924 г. — прокурор Верховного суда, с 1933 по 1938 г. — зам. председателя Верховного суда СССР. (Стр. 42.)

⁸ Инсаров (И. X. Лалаянц) (1870—1933) — активный участник социал- демократического движения в России. После II съезда РСДРП — большевик. В конце 1913 г. был сослан на вечное поселение в Сибирь и отошел от политической деятельности. С 1922 г. работал в Главнолитпросвето Наркомпроса РСФСР. (Стр. 45.)

⁹ Р. С. Землячка (Р. С. Залкиид, Осипов) (18713—1947) —профессиональный революционер, видный деятель Коммунистической партии и Советского государства. После Февральской революции 1917 г. секретарь МК РСДРП (б). Была делегатом всех партийных съездов. С 1939 г. и в годы Великой Отечественной войны — председатель Комиссии советского контроля, позже — зам. председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). (Стр. 45.)

¹⁰ Обращение «К партии», написанное В. И. Лениным в первой половине августа (н. ст.) 1904 г. (первоначальный вариант написан в июле того же года под названием «Чего мы добиваемся?»), принято на совещании 22 большевиков в качестве официального обращения к партии. Напечатано отдельной листовкой и известно как «Декларация 22-х». (Стр. 45.)