Ф. Хаустов
В ОКТЯБРЕ
Стояли сырые, холодные осенние дни. В домах Петрограда уже две недели топили печи, а одиночная тюрьма «Кресты» все еще не отапливалась. Сыро и зябко было в камерах.
Настойчивые требования заключенных большевиков к начальнику тюрьмы отапливать тюрьму не приводили ни к чему. Начальник тюрьмы, называвший себя эсером, авантюрист, взяточник и подхалим, намеренно оттягивал отопление здания, несмотря на то, что внутренний двор тюрьмы был завален штабелями дров и угля.
Тогда на летучем митинге заключенные решили устроить демонстрацию протеста.
И вот разом во всех камерах загремели о пол и двери табуреты, столы — все, что было тяжелое под руками. Гулом и шумом наполнилась тюрьма. От сильных ударов, казалось, выскочат двери из рам и провалятся потолки. Начальник тюрьмы и дежурный офицер, командовавший взводом казаков, охранявших тюрьму, струсили не на шутку. Они ввели казаков в тюремный коридор и выстроили против камер, где сидели большевики.
Тюрьма имела три этажа, но один общий, сквозной на все три пролета, коридор. У каждого этажа тюрьмы перед входом в камеры узкая, огороженная легкой железной решеткой дорожка-балкон, выходящая в коридор. Все сделано так, чтобы тюремная стража легко могла наблюдать за заключенными.
Большинство заключенных большевиков — солдаты. Камеры находились на втором и третьем этажах. Солдаты вышли из камер и, стоя у перил, потребовали от начальника тюрьмы вызвать прокурора.
В ответ на это начальник тюрьмы и казачий офицер выхватили из кобур револьверы и пригрозили:
— Разойдись по камерам, всех перестреляем!
Солдаты продолжали стоять. Тогда офицер, с перекосившимся от злобы лицом, повернулся к казакам и скомандовал:
— По бунтовщикам, взвод!!!
Казаки взяли на изготовку и в затаившейся тюремной тишине четко щелкнули затворы. Солдаты стали медленно расходиться по камерам. Балконы опустели. Два надзирателя быстро заперли на замки одиночки.
На время тюремный режим ухудшился. Но протест все же не прошел бесследно.
Петроградский Совет, куда после перевыборов вошло много рабочих и солдат-большевиков, настойчиво потребовал улучшить положение арестованных. Министр юстиции Зарудный уступил и приказал начальнику тюрьмы отапливать «Кресты».
Однако и после этого тюрьма не отапливалась больше недели. Да и после топки в камерах все еще было холодно и сыро.
Монархистам Пуришкевичу и николаевскому министру Хвостову в тюрьме Керенского жилось несравненно лучше, чем большевикам. Щедрые взятки начальнику тюрьмы открыли крепкие двери одиночек для этих черносотенцев. Их перевели на «больничное» содержание в отдельное двухэтажное здание во дворе тюрьмы и там поместили в просторные, теплые комнаты, обставленные дорогой мебелью. Родственников и знакомых на свидание с ними пускали беспрепятственно и разрешали подолгу без контроля вести беседы. Всевозможные передачи попадали к монархистам без задержек.
Эсер начальник тюрьмы восторгался Пуришкевичем и часто заходил к нему побеседовать «по душам». Причем взгляды их на политические события совпадали.
В одиночных камерах большевиков было холодно и сыро, но настроение у нас было бодрое, весеннее. Эту бодрость в нас поддерживали и развивали доносившиеся с воли вести о том, что попытка Временного правительства после июльских дней разгромить большевиков и рабочие организации потерпела крах. Мы с жадностью и величайшей радостью следили за тем, как под руководством ЦК большевиков снова мощно нарастали революционные, большевистские организации рабочих и солдат, как они множились, сплачивались, готовились к решительной боевой схватке с буржуазией. Через газеты и от рабочих, солдат и матросов, навещавших нас, мы узнавали, что и в широких бедняцких и крестьянских массах неудержимо растет революционное движение и симпатии к большевикам.
Каждый день приносил что-нибудь новое, волнующее радостью.
Вести от 12-й армии, что более 56 полков и частей готовы с оружием в руках по зову ЦК большевиков выступить за власть Советов.
Шестой съезд партии, письмо Ленина и решение ЦК о вооруженном восстании. Разве это не настоящая бодрая радость, которую переживали вместе с рабочими, матросами и солдатами заключенные в тесных казематах!
Революционная решимость петроградского гарнизона достигла определенной степени.
Литовский и Финляндский полки прислали к нам в «Кресты» делегатов, которые заявили, что солдаты займут тюрьму и освободят нас. Это частичное выступление было несвоевременно, и мы отклонили его.
Из «Крестов» коллектив заключенных большевиков напечатал два письма в «Рабочем и солдате» с призывом к восстанию.
Большевиков в то время в «Крестах» было уже немного, так как под давлением революционного большевистского Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов и настойчивых требований солдат Временное правительство многих выпустило из тюрьмы ранее. Среди освобожденных Революционным комитетом были товарищи Семен Рошаль, Сахаров, несколько солдат 176-го и 1-го пехотных полков.
Утро, когда мы вышли из тюремных ворот, было серенькое, какие обычно бывают в поздние осенние дни в Петрограде, но нам оно казалось необыкновенно прекрасным. Прямо из тюрьмы С. Рошаль и я отправились в Смольный, где нас приветливо встретил Подвойский и мы поступили в распоряжение Военно-революционного комитета.
Смольный в то время был переполнен красногвардейцами, рабочими и солдатами, и хотя все не спали ночь, никто и не думал об отдыхе. Восстание уже имело крупные успехи: большевиками были заняты здания почты и телеграфа, вокзалы, мосты. В казармах и на предприятиях шла лихорадочная работа по формированию Красной гвардии, и новые формирования тотчас же пускались в дело.
Товарищи с радостью сообщили нам, что Владимир Ильич сейчас в Смольном и руководит всем движением.
Часа через полтора после нашего прихода в Смольный Антонов-Овсеенко, Подвойский, Сахаров, Дашкевич и я на автомобиле отправились в казармы Павловского батальона. Казармы были пусты. Большинство солдат вместе с комитетчиками отправилось к Зимнему дворцу брать министров Временного правительства.
Соединенным отрядом, наступавшим на Зимний, командовал Чудновский. Мы отправились к нему, и он сообщил Подвойскому все подробности подготовки.
Зимний удалось отрезать, но засевшие там юнкера, «ударницы» и офицеры пулеметным огнем отбивали все попытки приблизиться к дворцу. Наш ружейный и пулеметный огонь для них мало чувствителен, так как они прикрылись баррикадами из штабелей дров. Огонь двух броневых машин, подходивших ближе, по той же причине также не имел успеха. Предстояло брать Зимний штурмом.
Чтобы согласовать общие действия всех наступавших частей, Подвойский и Антонов-Овсеенко отправились на автомобиле в Петропавловскую крепость, где помещался главный штаб, руководивший всеми операциями. В Петропавловской крепости была квартира штаба. Самый же штаб состоял из товарищей, которые ехали туда на автомобиле. Сахарова и меня Революционный комитет направил тоже в штаб для оперативных действий со стороны Петропавловской крепости.
В комнате нового большевистского коменданта крепости Благонравова состоялось военное совещание перед началом штурма.
Решено было предложить министрам Временного правительства подчиниться Военно-революционному комитету, а охранявшим дворец войскам сдать оружие. В случае отказа выполнить это требование намечено было взять дворец штурмом.
План штурма был такой: обстрелять юнкеров и «ударниц» орудийным огнем Петропавловской крепости, и, если понадобится, с орудий крейсера «Аврора», и повести колонны на штурм. Между крейсером и штабом установили сигнализацию зажженным фонарем на одной из башен Петропавловской крепости. Подвойский после этого уехал в Смольный с докладом Революционному комитету. Антонов-Овсеенко взял в руки трубку телефона, соединился с Зимним, вызвал представителя Временного правительства и заявил:
— Вы окружены железным кольцом восставших рабочих и солдат, десятки пушек крепости и кораблей направлены на вас. Требуем сдать оружие и подчиниться Военно-революционному большевистскому комитету, в противном случае вы будете уничтожены артиллерийским огнем.
Говорил он коротко, энергично, и худое его лицо выражало решимость.
Однако из Зимнего ответили, что Временное правительство не признает власти большевиков, не признает Военного комитета большевиков и добровольно оружие не сдаст.
Кроме того, из дворца предупредили:
— Знайте, что во дворце находятся раненые и больные воины, и вы будете виновниками их гибели.
Так Временное правительство, окружив себя юнкерами, офицерами и «ударницами», стрелявшими из пулеметов и винтовок, пыталось укрыться за спиной раненных в империалистическую войну солдат, чтобы выиграть время и стянуть подкрепления.
Антонов-Овсеенко перекинулся несколькими словами с присутствующими и предложил:
— Даем вам один час для переноски из дворца всех раненых и больных солдат в безопасное место. Гарантируем на это время полную безопасность и содействие. После этого начнем военные действия. Если вы не выполните требований, ответственность за последствия падает на вас!
Из Зимнего дворца на это ничего не ответили. Антонов-Овсеенко снова позвонил. Опять молчание.
Тогда, после пятиминутного обмена мнений, решено было послать парламентера в Зимний с письменным ультиматумом. Я написал на клочке бумаги из полевого блокнота под диктовку Антонова-Овсеенко ультиматум с требованием немедленной сдачи оружия и подчинения Военно-революционному комитету. Один из солдат, находившийся тут же, взялся отнести бумагу в Зимний и там, кроме того, на словах объявить ультиматум юнкерам.
Парламентер отправился на автомобиле. Прошел к «ударницам», охранявшим дворец, вручил им бумагу и стал убеждать выполнить требования ультиматума, но полупьяные «ударницы» пытались поднять его на штыки. Парламентеру пришлось удалиться.
Антонов-Овсеенко поехал на крейсер «Аврора». Сахаров и я отправились готовить гарнизон крепости к огню по Зимнему.
То, что увидели и услышали мы здесь, заставило нас действовать быстрее.
Боеспособным оказался только один взвод пулеметчиков 2-го пулеметного полка. Взвод был расположен на стене крепости, прямо против Зимнего дворца. Со стены виден был массивный красный фасад Зимнего дворца и красивая решетка прилегавшего к нему сада, за которой явственно торчали жерла двух пушек, направленных на крепость. Взвод пулеметчиков был большевистским. Я указал солдатам цель — ту сторону дворца, где не было раненых солдат, и пошел вместе с тов. Сахаровым осматривать батарею крепости и арсенал.
Батарейка крепости была выставлена в выступе стен. Было в ней всего две пушки, да и то без панорам. Мы отправились в арсенал, чтобы выкатить новые орудия. Длинный арсенал крепости был переполнен пушками, но все они не имели необходимых частей. Из двухсот орудий не было ни одного годного для стрельбы. Орудийный мастер, находившийся в арсенале, объяснил нам, что по приказанию Временного правительства эти части были вывезены из арсенала недели две-три назад. Досадно было смотреть на длинные ряды темных силуэтов бесполезных пушек.
Не лучше было и в казармах. Гарнизон крепости был недавно обновлен Керенским и состоял из артиллеристов, переброшенных сюда, кажется, из Ташкента, где они выполняли незавидную роль защитников Временного правительства. Военная организация поработала над их перевоспитанием, но все же, за недостатком времени, не добилась полного успеха. Правда, накануне переворота солдаты крепости вынесли резолюцию — поддержать Советы. Но резолюцией дело и ограничилось. Когда же настал час решительных действий, они заколебались, начали митинговать и заняли нейтральную позицию: огня не открывать, а ждать, когда юнкера и министры сами сдадутся.
Попытки тов. Сахарова переубедить солдат не имели успеха.
Одного взвода 2-го пулеметного полка при таком положении гарнизона было недостаточно. Нужна была артиллерия. Тогда я, связавшись телефоном со Смольным, запросил Военно-революционный комитет о немедленной высылке в крепость артиллеристов с панорамами, а еще лучше с исправными орудиями. Я назвал артиллерийскую дивизию, куда за неделю перед тем Военно-революционный комитет назначил своим комиссаром выпущенного из «Крестов» Р. Сиверса.
— Пусть Сиверс даст крепости настоящих большевиков, — просил я у Смольного.
У телефона находился т. Свердлов, и он быстро выполнил мою просьбу. Не прошло и часа, как в крепость прибыли большевики-артиллеристы.
Орудия быстро приготовили к бою. Этих товарищей уговаривать не приходилось. Они не задумываясь разрушили бы до основания дворец, лишь бы добраться до юнкеров и Временного правительства.
Артиллеристы хотели стрелять гранатами, но, по плану штаба, разрушать дворец надо было только в случае крайней необходимости. Подавить и терроризовать противника, сделать его неспособным к активной защите можно было и без разрушения дворца гранатами. Мы предложили стрелять шрапнелью.
На стене крепости зажгли фонарь — сигнал «Авроре» приготовиться к бою.
— Батарея, огонь!
Первый залп вверх (как было условлено в штабе), а затем по Зимнему.
Темноту мягкой ночи прорезали молнии орудийного огня крепости. Ясно можно было наблюдать, как у Зимнего заметались тени. Прежде уверенная стрекотня юнкерских пулеметов стала теперь прерывистой и редкой. Ружейный огонь смолк. А когда раздался могучий выстрел из тяжелого орудия «Авроры» (холостой), ответные выстрелы со стороны дворца совершенно стихли.
Наступила напряженная тишина.
Продвинувшиеся под защитой броневиков и занявшие к тому времени соседние с Зимним дворцом здания солдаты, матросы и рабочие под предводительством Антонова-Овсеенко, а также и другие отряды, окружавшие дворец, бросились на штурм и почти без жертв заняли Зимний, разоружили офицеров и юнкеров.
Через час т. Антонов-Овсеенко под конвоем привел в крепость пленных — министров Временного правительства, среди них был гладко выбритый, высокий, в английском костюме Терещенко, в новенькой французской адмиральской форме Вердеревский, сухощавый, бородатый Кишкин, Скобелев и еще несколько других. Керенского не было. Ему удалось бежать из Петрограда.
Министров поместили в какой-то просторной комнате с длинными скамьями, помостом и трибуной. Все они заметно волновались, но старались делать спокойное лицо.
Антонов-Овсеенко объявил министрам, что все они арестованы Военно-революционным комитетом за вооруженное сопротивление. После этого он развернул лист бумаги и, улыбнувшись, сказал:
— Надеюсь, все грамотные, — ну, так распишитесь!
Министры кисло улыбнулись, подошли к столу и стали один за другим расписываться.
Арестованных развели по казематам Петропавловской крепости.
Через час после ареста Временного правительства, в глубокую полночь, в Петропавловскую крепость привели под конвоем несколько рот разоруженных юнкеров Гатчинского юнкерского училища. Эти юнкера свирепо расправлялись с большевиками в июльские дни, а сейчас держались смущенно, боязливо и пытались оправдаться, что они даже и не знали, зачем их вызвал Керенский.
Они опоздали к защите Зимнего и, когда вошли в Петроград, были окружены солдатами и вооруженными рабочими. Узнав о падении Зимнего, сдали оружие без боя. Юнкеров также изолировали в помещениях крепости, но на другой или на третий день, когда юнкера дали обещание не выступать с оружием против советской власти, их по распоряжению из Смольного выпустили из крепости. Слова своего они не сдержали. Когда Керенский и Краснов заняли Гатчину, юнкера несли сторожевое охранение, чем фактически помогали наступлению на Петроград.
Комендантом Зимнего дворца был назначен солдат т. Чудновский. Это назначение обрадовало солдат.
Ночь промчалась незаметно. В 4 часа утра Благонравов и я поехали осмотреть Зимний. На набережной перед дворцом ходили с ружьями через плечо густые патрули матросов. В роскошном вестибюле были свалены трофеи — винтовки и пулеметы, отобранные от юнкеров. Обстановка и убранство комнат не пострадали. Охрана дворца уже была налажена.
Выйдя из дворца, мы внимательно вглядывались в фасад дворца и увидели под карнизами крыши и у одного окна следы разрыва шрапнели. Часть окон была выбита пулеметным огнем.
Памятуя уроки Парижской коммуны, участники осады стремились возможно быстрее произвести захват Зимнего. К тому же неустанно призывал и товарищ Ленин. Нам известны были слова Ильича:
«История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня (и наверняка победят сегодня), рискуя терять много завтра, рискуя потерять все». (Ленин, т. 21, стр. 362).