П. B. Дашкевич
ЦО ПАРТИИ В ОКТЯБРЬСКИЕ ДНИ
В ряде мероприятий Временного правительства по подавлению готовившегося восстания горе-бонапарт Керенский закрыл 24 октября ст. ст. 1917 г. нашу большевистскую газету — ЦО нашей партии. Правительство «социалиста» Керенского запретило дальнейший выход партийной газеты, опечатало типографию ЦК партии, опечатало самые печатные машины, поставило караул у дверей типографии.
ЦК партии и Военно-революционный комитет на это «социалистическое мероприятие» Керенского дали подлинно революционный большевистский ответ. Решено было распечатать типографию, продолжать выпускать ЦО партии и продолжать печатать газету именно в этой же типографии, принадлежавшей партии.
Мне, офицеру-большевику, поручено было произвести эту операцию.
Утром 24 октября в Смольном, в Военно-революционном комитете, мне вручили (кто именно, я уже не помню) бумагу — постановление Военно-революционного комитета о распечатании типографии. Никто никаких особых подробностей об охране типографии сообщить мне не мог: нес охрану лишь небольшой караул.
Я вызвал из караульного помещения при Смольном караул из четырех солдат л.-гв. Волынского полка.
Интересна характеристика политического настроения волынцев. Они первыми из солдат выступили в Февральские дни для свержения самодержавия. Первыми пришли к Государственной думе на поддержку ее и Временного правительства капиталистов и помещиков. Долгое время несли при Государственной думе в Таврическом дворце почетный караул; долгое время считались надежным оплотом Временного правительства. Отборнейшие ораторы буржуазии постоянно, монопольно и безвозбранно выступали в полку. Большевистские ораторы и организаторы нашей «военки» никак не могли проникнуть туда. Полковой и ротные комитеты в полку захватили буржуазные и соглашательские элементы. В июльские дни полк остался верен Временному правительству. Корниловщина дала нам возможность проникнуть в полк и принести в него большевистскую заразу. Удалось организовать в нем ячейки нашей партийной военной организации. Наших ораторов солдаты-волынцы стали жадно выслушивать. Во вторую половину сентября и в предоктябрьские дни наша «военка» провела у них несколько митингов и более узких собраний. Большевистские лозунги, чего хотят большевики, ораторы и работники «военки» и партии были уже хорошо известны волынцам. Революционное брожение и кипение в полку быстро нарастало. Подлинно революционное ядро полка быстро сколачивалось. Не раз отдельные волынцы говорили нам, «военщикам»: «Мы хотим загладить наши ошибки перед революцией, хотим бороться за власть Советов, хотим послужить революции». В самые предоктябрьские дни особенно часто раздавались среди них такие требования.
Наконец выпала и на них великая честь быть в первых рядах пролетарской революции, охранить от последних предсмертных укусов умиравшего строя капиталистов и помещиков в дни восстания петроградского пролетариата появление вновь революционного большевистского печатного слова.
Тут же, в нижнем коридоре Смольного, поджидал я караул. Бережно держал я бумагу-приказ Военно-революционного комитета, исторический приказ для ЦО нашей партии, — помню хорошо плотную бумагу большого формата. Текст ее был весьма краткий, сухой.
В коридорах Смольного беготня, суета; масса вооруженных солдат и красногвардейцев, революционная бодрость и напряженность. Посланный мною приводит караул — волынцев. Рослые, здоровые, подтянутые солдаты подходят ко мне и останавливаются передо мной установленным в старой армии порядком.
Передаю разводящему караула, что караулы поступают в мое распоряжение, и приказываю следовать за мною.
Мы вышли из Смольного не через главный подъезд, а пошли через «крестьянскую половину», как она стала позднее называться, и вышли прямо на площадь, на которую выходит Шпалерная, ныне улица И. А. Воинова.
Здесь, на площади, знакомлю караул с предстоящей задачей.
— Вот прямо перед нами уходит вдаль Шпалерная улица. Вон видны казармы и конюшни Кавалергардского полка. Вон справа тянется плац полка. На этой территории, как вы знаете (волынцы сами не так далеко были расположены в этом районе), в казармах расположен 9-й запасный кавалерийский полк. Вон там, справа за плацем, выходит на Шпалерную Кавалергардская улица. На этой улице — типография газеты партии большевиков. Временное правительство запретило выход газеты большевиков, опечатало типографию. Военно-революционный комитет приказал мне снять печати на машинах типографии. Вам приказывает сменить имеющийся там караул, и под вашей почетной охраной редакция и рабочие типографии будут продолжать выпускать большевистскую газету. Ваши караульные обязанности вам понятны?
— Так точно! Понятны!..
— Разводящий, проверьте караул!..
Разводящий быстро осматривает караульных солдат, их винтовки, патроны, сумки. Все в порядке. Бравые волынцы в боевой готовности.
— Караул за мной, вперед!
Мы вступаем на Шпалерную. На улице почти никого. Улица и территория чуть ли не вымерли. Кое-где мелькнет либо штатская, либо солдатская фигура. На плацу несколько кавалеристов на корде гоняют лошадей.
Гвардейская поступь моего караула четко раздается в слегка морозном утре. Сероватый петроградский день. Лужицы и грязь на улице замерзли. Еще звонче отдаются в тишине наши шаги.
Я молча шагаю с караулом, бережно несу бумагу- приказ, а у самого в мозгу неотвязная мысль:
«Вот она, в нашей пролетарской революции конкретизация слов Дантона: «Смелость, смелость и еще раз смелость». Кто там охраняет типографию? Окажут ли сопротивление? Прольется ли первая солдатская кровь за пролетарскую революцию?»
В редакции предупреждены о нашем прибытии и ждут нас. Караулом я доволен и спокоен. Ведь там, перед зданием Смольного, когда я объяснял волынцам предстоящую задачу, они же мне сказали, что большевистскую газету они знают, читают ее, меня они не раз слыхали на митингах у себя в полку, в других частях, бывали раньше и во дворце Кшесинской; стоят они за власть Советов и безотказно будут выполнять приказы Военно-революционного комитета.
Мы бодро шагаем в серьезной сосредоточенности. Вот и Кавалергардская улица. Сворачиваем на нее. Дом типографии близко от угла. Улица также пустынна, у ворот типографии — отдельные черные фигуры, по виду рабочие: очевидно, срочно вызванные наборщики, печатники для выпуска газеты поджидают нас, — решаю я, — кто стоит на панели, кто сидит на уличных тумбах, курят, поеживаются от утреннего холода.
Караул подходит ближе. Рабочие встрепенулись, сгрудились. Молчание. Мы приближаемся к воротам. Среди рабочих оживление, дружеские улыбки. Мы в серьезности минуты и в важности возложенной миссии вступаем в ворота. Мы во дворе, у входа по лестнице вверх в типографию. Никакого караула во дворе, на улице, у ворот. Кто-то из рабочих сообщает, что часовой, солдат 9-го запасного кавалерийского полка, охраняет опечатанную дверь в наборное и машинное отделения.
Прошу пригласить ко мне представителя редакции ЦО. Выходит в серой шинели тов. И. В. Сталин и другие работники газеты. Мы перекидываемся с ними взглядами, улыбаемся. Сталин хорошо знает, зачем мы пришли...
Все ждут... Торжественно разворачиваю приказ, официальным тоном прочитываю этот приказ новой советской власти представителю газеты тов. Сталину. С караулом подымаемся по лестнице наверх. За нами устремились собравшиеся рабочие, сотрудники газеты.
Напряжение растет. Вот сейчас на этом посту, у запертых дверей нашей партийной газеты, часовой старой власти либо беспрекословно сдаст пост караулу новой, советской власти, либо окажет сопротивление... Ведь у нас ни пропуска, ни пароля...
Приближаемся к площадке и к двери типографии. На дверях сургучная печать. Одинокая фигура солдата-кавалериста с винтовкой на посту. Увидя нас, часовой подтянулся. Я и караул волынцев подымаемся на площадку. Сопровождающие нас внизу, на лестнице... Останавливаемся перед часовым. Кавалерист вопросительно смотрит на меня.
— Разводящий, по распоряжению Военно-революционного комитета произведите смену часового!
В нарушение устава старой армии разводящий командует очередному часовому заступить. Волынец выступает вперед, становится рядом с кавалеристом, и происходит краткая, весьма несложная сдача поста. Кавалерист отступает, волынец на посту, вытягивается...
Смененному кавалеристу отдаю приказание немедленно отправиться в свою часть.
Недоумевающий солдат быстро спускается вниз среди расступившихся рабочих, дружелюбно к нему настроенных.
Затем срываю с дверей шнурок с печатями. В руки мне суют запасной ключ. Поворачиваю его в замке, открываю дверь. Машинное и наборное отделения открыты. Все гурьбой вваливаемся туда. Машины опечатаны, стоят без движения. Но все в порядке! Никакого разгрома! Останавливаемся перед первой машиной. Сквозь ходовые части машины продет шнур и висит сургучная печать. Прошу дать нож или ножницы. Подают большие редакционные ножницы. Перерезаю шнур, — также у другой, третьей и так далее машин... Так все гурьбой и переходим от одной к другой машине.
Нигде больше постов и печатей нет... Миссия моя кончилась. Прошу отвести караулу помещение. Разводящий знает, что через сутки его сменят солдаты его же полка.
Прощаюсь с присутствовавшими при такой торжественной церемонии «открытия» партийной типографии и буквально лечу на крыльях в Смольный, — ведь надо доложить, что все в порядке, что типография «освобождена», что газета может снова выходить в свет, ведь теперь так остро нужно большевистское слово восставшему пролетариату.