ЛЮДМИЛА УВАРОВА

ЛЕНИНСКАЯ ЭСТАФЕТА

Уже много лет подряд бываю я на комбинате «Трехгорная мануфактура», пишу очерки о ее передовых производственниках. Писать о людях — значит близко знакомиться с ними, входить в их жизнь, в их интересы, вникать в их мысли и чувства.

Я радовалась тому, что сумела хорошо узнать многих ткачих, прядильщиц, красильщиц. И они узнали меня и доверились мне.

Мы встречались и в нерабочее время. Я бывала у них дома, иногда мы вместе посещали Дом культуры, клуб, ходили в кино. Из этого близкого знакомства родились мои книги о трехгорцах: «Продолжение следует» и «Старшая сестра».

Еще работая над этими повестями, я читала им отрывки, и они узнавали в их героях многих рабочих-трехгорцев, своих товарищей по труду, и поправляли меня, если замечали неточности.

По сей день храню я большую искреннюю благодарность старой работнице О. Тавровской, которую все на «Трехгорке», от мала до велика, звали просто «тетя Оня».

Многое помогла мне тетя Оня понять, многое подсказала!

Какие-то черты этой смуглолицей, широкой кости, с гладко зачесанными седеющими волосами женщины, волевой, мужественной и сердечной, золотой работницы, отразились в образе тети Нюши из моей повести «Продолжение следует».

Тетя Оня сохранила превосходную память. Она помнит баррикады на улицах Красной Пресни, храпящие конские морды над головами людей, восставших против царского произвола в незабываемом девятьсот пятом году, беспощадные нагайки казаков. И, подходя со мной к мраморной доске, установленной на фабричном дворе, на которой золотом высечены имена борцов за свободу, она вспоминала о каждом из тех, кто сложил свою голову за счастье грядущих поколений.

Она мне рассказала о приезде на «Трехгорку» Владимира Ильича Ленина. Он выступал на собрании трехгорцев (тогда предприятие называлось еще Прохоровской мануфактурой) 6 ноября 1921 года. Он сказал им:

«Четыре года дали нам осуществление невиданного чуда: голодная, слабая, полуразрушенная страна победила своих врагов — могущественные капиталистические страны.

Мы завоевали себе невиданное, никем не предвиденное твердое международное положение. Теперь остается еще громадная задача — наладить народное хозяйство. Все, чего мы достигли, показывает, что мы опираемся на самую чудесную в мире силу — на силу рабочих и крестьян. Это дает нам уверенность, что следующую годовщину мы встретим под знаком победы на фронте труда».

Самая чудесная в мире сила!.. Эти ленинские слова я вспоминаю каждый раз, когда бываю на «Трехгорке», вижу, как трудятся ее рабочие, какими интересами живут, как год от года одерживают все новые победы на фронте труда, о которых в день четвертой годовщины Октябрьской революции Ленин мог говорить трехгорцам как о деле будущего.

Конечно, о всех, кто творит эти трудовые победы, не расскажешь и даже не всех назовешь. Но те, о ком писала я когда-то, проходят перед мысленным взором, словно бы передавая друг другу эстафету этих побед.

Ткачиха Наталья Дубяга — потомственная «трехгоровка». У нее без малого сто родственников с отцовской и с материнской стороны и поныне работают ткачами и прядильщиками на комбинате, она не только обучила своему искусству десятки молодых работниц, но и прочитала множество лекций о методах своего труда перед студентами многих учебных заведений страны.

Или прядильщица Анастасия Кузнецова. Поглядишь на нее — маленькая, тихая женщина, а в цехе смотри — орел! Бригадир передового комплекта, она привила своим девчатам самое тончайшее, почти непередаваемое словами чутье к малейшему дефекту нити и поразительно острую наблюдательность — качества для прядильщицы просто бесценные.

А молодая ткачиха Валентина Терехина! Старательно переняв методы «профессоров ткацкого дела» Марии Графовой и Клавдии Желтовой, она добилась абсолютной точности, выверенности каждого движения, умения использовать все, до минутки, рабочее время.

Славилась своим мастерством прядильщица Мария Колбасова. Ее движения были точно рассчитаны, и потому она чувствовала себя единым целым со своими послушными каждому движению руки машинами. Во время Великой Отечественной войны она стала партизанкой. После ранения два пальца правой руки потеряли навсегда подвижность. Тогда Мария Колбасова стала инструктором производственного обучения. Она учила терпеливо, вдумчиво, не уставая по многу раз повторять одно и то же. Подходила к каждой работнице, брала ее руки в свои, клала пальцы на пальцы, чтобы передать точные, отработанные движения. Она щедро отдавала другим свой опыт, знания, вкладывая весь жар души, жила успехами своих учениц.

А Владимир Ворошин! В 1949 году, когда я с ним познакомилась, он работал помощником мастера ткацкой фабрики.

В ту пору его имя знала вся страна: он был зачинателем борьбы за повышение культуры производства в текстильной промышленности и первым возглавил это движение на «Трехгорке».

Повышение культуры производства — это уже было нечто качественно новое в отношении рабочего человека к своему делу, к самому себе.

Помнится, мы сидели с Ворошиным в маленькой конторке, отделенной от цеха тонкой перегородкой. Красивый, молодой, с чуть седеющими волосами и тонким интеллигентным лицом, он устало щурил глаза; я поймала его в тот самый момент, когда он, окончив ночную смену, собирался домой, и просила рассказать о том, как он себе представляет начатое дело. Говорил он сперва неохотно, суховато, потом увлекся.

Культура производства — понятие очень емкое. Сегодня это означает продуманную организацию рабочего места, образцовое содержание механизмов, своевременную наладку и осмотр станков. Завтра это выльется уже в улучшение производственного процесса, точное соблюдение всех правил технологии, освоение новой техники.

— Я не просто стараюсь предупредить разладку станков,— говорил Ворошин.— Я непрерывно, в течение всей смены наблюдаю за оборудованием. И бывает так, что, не дожидаясь вызова ткачихи, заменяю изношенные детали новыми. И потом — я строго и рационально планирую свой труд. Вот если, скажем, в комплекте выходит из строя несколько станков одновременно, то я налаживаю прежде всего тот, который потребует меньше всего времени для пуска. И постоянно думаю о том, чтобы при текущей наладке станков профилактически осмотреть все механизмы. Казалось бы, все это простые вещи, но это тоже элемент культуры производства...

Трехгорцы поняли, какие преимущества сулит им действительно высокая культура труда, и она нашла широкое применение во всех цехах комбината.

Рабочие предлагали все новые усовершенствования, способствующие повышению культуры труда,— съемную тележку на ватерах, облегчающую труд съемщиц, автоматический прибор для снятия холстов на трепальных машинах, прибор для обдувки ватеров вместо практиковавшейся раньше ручной обмашки и чистки машин. Казалось бы, простая вещь, доступная любому: Ворошин покрасил свой рабочий шкаф для инструментов в белый цвет. Однако именно этот самый белый цвет обязывал ко многому. Прежде всего, это было просто-напросто нарядно и красиво, рабочий шкаф сверкает белизной и до него уже не дотронешься грязными руками, испачканными маслом. Стало быть, надо следить, чтобы руки всегда были отмытые, чистые. Потом ящики шкафа полагается содержать в полном порядке, каждая деталь — на раз и навсегда положенном ей месте. И потому помощник мастера, идя на вызов ткачихи, уже не будет тратить время на поиски нужной детали.

И вот словно ниточка потянулась из одного цеха в другой, а какое же широкое применение нашла ворошинская идея высокой культуры труда на всем огромном комбинате!

Были реконструированы многие цехи комбината. Испокон веку отбельный цех считался самым сырым, самым мрачным. В страшной сырости, стоя на мокром полу, работницы укладывали ткань для отбелки в ванны, или, как их называли, «ямы».

И вот отбельный цех приобрел совсем иной облик. В нем произвели тщательный ремонт. Облицевали кафельной плиткой. Все машины получили индивидуальные моторы. При переоборудовании была повышена производительность варочных кубов и мойных машин. Теперь в этом цехе, а он считался одним из самых технически отсталых и трудных, вместо двенадцати рабочих трудятся два машиниста, обслуживающие машины и механические укладчики.

Неузнаваемо изменился и красильный цех — самый старый и самый грязный на «Трехгорке». Там воцарились чистота и порядок. Мощные вентиляционные установки унесли из цеха весь пар и духоту.

В ту пору я часто бывала в цехах «Трехгорки» и воочию убедилась, какой широкий отклик получило предложение Владимира Ворошина. И самым важным, конечно, было то, что не отдельные новаторы, а вся многотысячная масса рабочих комбината откликнулась на предложение своего товарища. И это характерно для «Трехгорки». Славные традиции, умные, дельные предложения и почины всегда имеют здесь многочисленных последователей. Эстафету передают и подхватывают на ходу. Трехгорцы помнят слова Ленина о том, что налаживание хозяйства является громадной задачей, что самая чудесная в мире сила для решения этой задачи — рабочие и крестьяне.

Молодая ткачиха Люся Дворецкая пришла работать на ткацкую фабрику комбината семь лет назад. Здесь уже много лет работала ее мать, здесь трудились многие, знакомые ей с детских лет люди. И здесь Люся впервые увидела Владимира Ивановича Ворошина, имя которого так часто упоминалось у них дома.

Владимир Иванович стал заместителем заведующего ткацкой фабрики.

Когда он впервые увидел ее, худенькую, узкоплечую, с подвижным лицом рано вытянувшегося подростка, он, по правде говоря, засомневался: а сумеет ли эта девчушка освоить сложный, требующий постоянного внимания и обдуманной четкости движений труд ткачихи?

«А вот и сумею»,— как бы отвечала одними глазами Люся на его безмолвный вопрос.

И сумела. Теперь, спустя годы, она заслуженно считается одной из лучших ткачих фабрики. А помог ей своим повседневным вниманием и заботой, да и по сей день помогает, помощник мастера Владимир Алексеевич Попугин.

Как когда-то Владимир Ворошин, любовно растил ткачих своего комплекта, так и Владимир Попугин выпестовал отличного мастера своего дела Люсю Дворецкую.

- Он помогал мне с самого начала,— говорит Люся.— Знаете, я пришла на фабрику после школы и сразу стала ученицей моей мамы. Три месяца она учила меня, показывала, как пускать станок, как менять челнок, связывать нить...

- А Попугин учил тебя?

- Само собой. Помощник мастера — это, если хотите, душа бригады, от него очень многое зависит. И выработка, и качество ткани, и вся работа станков... Знаете, я не помню ни одного случая, чтобы Владимир Алексеевич не подошел, не осмотрел станка. Бывает, позовешь его—и сразу же сама поймешь, что зря,— сама могла бы справиться. Но он никогда не упрекнет, всегда поможет, да так охотно, все разъяснит, а если требуется, наладит. И на душе спокойно станет, потому что понимаешь: не ты одна о станках своих думаешь, есть старший товарищ, который всегда протянет тебе руку помощи.

Рука старшего товарища...

Ведь от помощника мастера зависит не только бесперебойная работа станков, но, самое главное, зависит рабочее настроение самой ткачихи. Если ткачиха чувствует— помощник мастера начеку, готов в любую минуту прийти на помощь, тогда и работа спорится, и на душе веселее.

Такому другу и помощнику охотно поверяешь свои мысли и чувства, стараешься следовать его советам.

Как-то, беседуя по душам с Попугиным, Люся призналась ему, что хочет вступить в партию и в то же время побаивается.

- Чего же ты боишься? — спросил Попугин.

Люся ответила:

- Мне кажется, чтобы быть настоящим коммунистом, надо уметь нести ответственность за свою работу и за свои поступки.

- А ты умеешь нести ответственность за свои поступки? — спросил он.

- Не всегда,— честно призналась Люся.

Оба поняли, что она имеет в виду. По сей день Люся стыдится того, что бросила текстильный институт, ушла со второго курса.

- Я дам тебе рекомендацию,— сказал Попугин.

— Правда? — широко раскрыв глаза, воскликнула Люся.

- Правда. А ты снова начнешь готовиться в институт.

И она снова принялась готовиться к поступлению в вечерний институт. Попугин приносил ей пособия, учебники, случалось, оставался с ней после работы, вместе с ней решал сложные задачи по математике или проверял ее чертежи.

Не только дурные, но и хорошие примеры заразительны. Не потому ли теперь, когда Люся стала одной из лучших ткачих фабрики, она так охотно, со всей душевной щедростью делится с новичками своим опытом, помогает им на первых порах?

Правда, приходят нынче на фабрику уже не школьницы, для которых станок — загадка, а выпускницы школы ФЗО. Но все одно, приходится их направлять, показывать передовые приемы, обучать культуре производства, прививать те самые навыки, которым в свое время учил Владимир Ворошин.

Я видела Люсю Дворецкую в цехе, во время работы. Она ничем не отличалась по внешнему виду от своих учениц. Тоненькая, миловидная, серые глаза смотрят сосредоточенно. Подходит к ученице, накладывает свою руку на ее пальцы.

- Смотри, это же совсем нетрудно, вот видишь, оборвалась нитка, свяжи узелок, да постарайся связать побыстрее и ловко. Вот так, а теперь давай сама, я погляжу...

Она деловито идет вдоль линий станков, оглядывается, озабоченно сдвинув брови. Кажется, что в общем, сплошном шуме она слышит стук своих, только своих станков, она различает их каждый по отдельности. У каждого свои повадки, свои особенности.

Струятся нити, рождая ткань. Стучат безостановочно станки. Люся направляется к своему ряду. С каждым днем ей все понятнее умные сильные машины, все послушнее они ее воле и рукам.

Однажды я встретилась с Люсей на текстильной фабрике имени Петра Алексеева. На фабрике этой в основном вырабатываются шерстяные ткани. Однако рабочие интересуются передовыми приемами по производству хлопчатобумажных тканей: а вдруг что-нибудь можно перенять. И вот «Трехгорка» откомандировала одну из своих лучших ткачих к ним на фабрику, чтобы она поделилась своими знаниями и трудовым опытом.

Поначалу Люся чувствовала себя немного смущенно, голос ее срывался, щеки рдели румянцем: ведь на нее смотрели сотни глаз и обстановка вокруг была чужой, необычной. Потом она стала рассказывать о себе, о своей работе, и мало-помалу голос ее стал звучать все спокойней и уверенней.

Она подробно говорила о приемах своего труда, о смене и зарядке челнока, о том, как происходит ликвидация обрыва основы, и, главное, о планировке своего рабочего дня, о незыблемом правиле, четко выработанном ею,— трудиться без суеты, но в то же время внимательно следить за работой каждого из своих восьми станков.

Алексеевцы слушали молодую ткачиху с пристальным вниманием и интересом, а она была моложе многих сидевших в зале, иным годилась в дочери, даже во внучки.

Когда мы вместе с Люсей вышли из проходной фабрики, я сказала ей:

- А ты, видимо, здорово волновалась?

Люся кивнула:

- Еще как! Совсем как в школе, во время экзамена...

Глаза ее блестели, из-под вязаной шапочки выбивались

пряди темно-русых волос. Она все еще была во власти недавно пережитого волнения. И она показалась мне в этот миг школьницей, совсем юной и такой непосредственной. Просто не верилось, что у себя в цехе это — взыскательная и строгая хозяйка своих станков, заботливый наставник новых работниц.

Сколько я наблюдаю трехгорцев — они горячие патриоты своего предприятия, гордятся своим комбинатом, действительно душой болеют за свою продукцию. Они искренне интересуются не только тем, как выполняют план все цехи комбината, но и тем, какова расцветка и качество их тканей, ну и, само собой, доволен ли ими потребитель.

Художники «Трехгорки» представляют свои эскизы на общий суд. На художественных советах обычно присутствуют и ткачихи, и красильщики, и прядильщицы, и работники отдела технического контроля. С каким пристрастием и взыскательностью обсуждают они эскизы рисунков, как порой отчаянно спорят с художниками: ведь им хочется дать людям как можно большее разнообразие рисунков и расцветок, чтобы удовлетворить самые разные вкусы и запросы покупателей.

А недавно в магазине тканей, вырабатываемых комбинатом «Трехгорная мануфактура», состоялась конференция производственников с покупателями. Говорилось там о том, какие ткани пользуются наибольшим спросом, что за расцветки предпочитают покупатели, как оценивают качество продукции.

Люся, присутствовавшая на этой конференции, аккуратно записала все, что говорилось, не пропуская ни похвал, ни нареканий, а придя к себе в цех, собрала подруг и выложила им все требования, которые ей довелось услышать.

- Мы должны добиваться не только безупречного качества продукции,— сказала она, — но еще и красочности, изящества рисунка, красоты всех тканей, чтобы женщины хотели покупать наши изделия, чтобы все больше наших- девчат шили себе летние платья из тканей «Трехгорки».

Безупречное качество в сочетании с изяществом и красотой рисунка выпускаемой ткани — это означает и увеличение выпуска, и взыскательно строгое отношение к своему делу, и соблюдение правил культуры производства. В большом хозяйстве все звенья тесно связаны между собой, и одно всегда зависит от другого. Так и на «Трехгорке». Прядильщицы прядут прочные нити, ткачихи стараются выпускать суровье только первого сорта, красильщицы изыскивают лучшие, самые стойкие красители, а художники создают красивые, изящные рисунки и расцветки для тканей.

Как-то летним вечером шли мы с Люсей по узкой, взбирающейся вверх улице Красной Пресни. Сперва Люся оживленно рассказывала о своей работе, сколько у нее появилось новых друзей и знакомых, потом вдруг умолкла, сосредоточенно и внимательно оглядывая прохожих.

- Что с тобой, Люся? — спросила я.— Почему ты молчишь?

- Я считаю,— ответила она.— Да, считаю,— повторила Люся,— сколько женщин одето в платья, сшитые из наших тканей.

Легкая улыбка мелькнула в ее глазах.

- Вы знаете, это, должно быть, не всякий поймет. Когда видишь свою ткань, ну, ту, которая выпускается на нашем комбинате, словно с хорошим другом повстречался. Даже как-то теплее становится!

Потом лицо ее вновь стало серьезным.

- Нет, мне далеко не все расцветки нравятся. Есть такие аляповатые, пестрые, что дивишься только, неужели они могут кому-нибудь прийтись по вкусу? А есть такие старушечьи, темные, безрадостные, что и сама понимаешь, их никто никогда и не купит!

- Вот тебе и карты в руки,— заметила я,— Ты должна просто-напросто объявить войну всякой безвкусице, всем скучным и неинтересным расцветкам.

- Ну, а как же иначе? — удивилась она.— Мы, все трехгорцы, в каком бы цехе ни работали, отвечаем за каждый узор, за каждый цветочек. Поэтому наши художники советуются с нами, ну, а мы не стесняемся, прямо говорим, что по душе пришлось, а что и не очень!

Может быть, это звучит несколько выспренне, но в словах Люси Дворецкой, молодой, жизнерадостной девушки, я почувствовала взыскательное, подлинно государственное отношение ко всему, что производит ее фабрика, ее «Трехгорка».

Так может говорить только тот, кто чувствует себя по- настоящему, по-хозяйски ответственным за свой собственный труд, за труд своих товарищей, за все свое предприятие.

Мы долго не виделись с Люсей Дворецкой. Так случилось, что сперва я уезжала, потом она отдыхала в доме отдыха.

Встретились мы с ней случайно, неподалеку от Белорусского вокзала. Она ехала к себе домой, в Одинцово, где ее семья недавно получила квартиру в хорошем, благоустроенном доме.

Люся незамедлительно выложила мне все свои новости: на работе все хорошо, готовится в институт, в скором времени будет сдавать экзамены. Владимир Алексеевич Попугин, который ей помогает готовиться к экзаменам, уверен, что экзамены она сдаст. Впрочем, Люся и сама считает, что в этом году снова станет студенткой.

Рассказала она мне и о встрече со старыми производственниками, которая была организована в клубе. На этой встрече выступали перед молодежью многие заслуженные трехгорцы, чьи имена по сей день овеяны трудовой негаснущей славой.

- А Ворошин выступал? — спросила я.

- А как же? — удивилась Люся.— Разве хотя бы одно собрание обходится без Владимира Ивановича?

Люся разговорилась: о своей фабрике, о знатных ее людях она готова говорить часами.

И она с неподдельным уважением рассказала мне о Ворошине, о том, как все ткачихи, молодые и немолодые, стараются следовать его примеру, высоко поднимают культуру труда. И я слушаю ее и вижу — почин Ворошина не погас, напротив, он ширится с каждым днем, охватывая все новые пополнения рабочих.

Может быть, немалая заслуга Ворошина и в том, что молодая ткачиха Люся Дворецкая объявлена на весь Союз победителем ленинской эстафеты трудовых дел, проведенной ЦК комсомола в связи с сороковой годовщиной со дня смерти Владимира Ильича.

Вместе со своей бригадой Люся Дворецкая взяла на себя новые, повышенные обязательства — работать без брака в каждой смене, отвечать не только за свой труд, но и за труд своей сменщицы, отлично сдавать смену, следить за культурой производства, помогать отстающим товарищам...

О Люсе — победителе ленинской эстафеты — написали в газете «Московский комсомолец», ее портрет напечатали в многотиражке, подруги и товарищи по работе поздравили ее.

Я тоже от всей души поздравила молодую работницу.

Когда мы расстались с ней — Люся спешила на поезд,— я шла домой и все время думала о ней. Перед глазами стояло ее оживленное лицо с блестящими глазами.

Судьба Люси Дворецкой, в сущности, ничем не отличается от судьбы многих тысяч и миллионов ее сверстников. Если попросить Люсю написать свою биографию, она свободно уложится в несколько строчек: окончила десятилетку, поступила на работу, потом на вечернее отделение института, вступила в ряды Коммунистической партии. «Это многих славных путь...»

Но эти скупые слова таят в себе большое, важное содержание. За ними вырастает рабочий нового типа, обладающий государственным отношением к своему труду, подлинный хозяин производства, умеющий отвечать за свою жизнь, за свои поступки.

И закономерна, оправдана всем строем нашей жизни победа Люси Дворецкой в эстафете трудовых дел, посвященной памяти великого Ленина.

Это о ней, о ее товарищах по труду, молодых и старых, заслуженно гордящихся своей рабочей славой и впервые переступивших порог цеха, говорил когда-то вождь пролетариата, назвав их самой чудесной в мире силой.