ВАНДА БЕЛЕЦКАЯ
НЕЗАКОНЧЕННАЯ СТРОКА…
Города пока еще нет. Ни конкретных планов, ни чертежей. Есть мечту. Мечты создать городок науки, филиал Сибирского отделения Академии наук СССР в Шушенском, «в глухом сибирском селе Шушенском», где отбывал ссылку Владимир Ильич Ленин.
Городка еще нет. Но есть опыт создания в Сибири крупных научных центров. Есть мечты. И есть люди, достойные и способные их осуществить...
...С Обского моря дуют ветры, предвещающие весну. Но в Сибири в марте — апреле до весны еще далеко. И на улицах новосибирского Академгородка каждый второй с лыжами. Каждый третий с салазками, в которых величественно восседают карапузы и требовательно взирают на мир. Академгородок только Ангарску уступает пальму первенства по рождаемости.
По тротуарам спешат веселые и задумчивые, бородатые и очкастые физики, математики, биологи, химики. В шапках ушанках (как подобает сибирякам), в легких беретиках (эти приехали недавно), в черных свитерах и эластичных брюках (заправские лыжники), в мохнатых шапках и высоких сапожках на каблуках.
Темнеет. Зажглись огни в кафе «Улыбка». Засветились рекламы широкоэкранного кинотеатра. Рабочий день окончен. Поэтому-то так много людей на улицах с красивыми названиями, которые могли придумать только мечтатели и поэты: Морской проспект (это на месте тайги-то!), Жемчужная улица, улица Романтиков.
Пройдя через заснеженный лесок, попадешь к зданию университета, первые выпускники которого уже работают тут же, в научно-исследовательских институтах.
Пятнадцать научно-исследовательских институтов! Это основа городка, его гордость, его труд, его богатство.
По улице прошла оживленная группа людей. Слышна английская речь. Это ученые, приехавшие на Международный симпозиум по физике твердого тела, соотечественники Уэллса, не поверившего Владимиру Ильичу Ленину, когда тот в холодной, темной, задавленной голодом и сыпняком Москве говорил писателю об электрификации, о развитии промышленности и науки в нашей стране. Наверное, то, что английские, американские, французские физики приедут в эту страну на Международный симпозиум, на симпозиум не в Москве или в Ленинграде, а в «глухой, медвежьей Сибири», показалось бы тогда Уэллсу, автору научно-фантастических романов, самой большой фантастикой.
Англичане по Морскому проспекту идут к гостинице «Золотая долина».
А я шагаю мимо корпусов научных институтов, воплощающих строгую изысканность и холодный скупой расчет. Некоторые из них, как, например, Институт кинетики и горения, прячутся в лесу. «Закончил опыт и сразу становись на лыжи»,— шутят химики.
Институты гидродинамики, ядерной физики, математики стоят у шоссе, и из автобуса можно прочитать надписи у входа.
Уже поздно. Но во многих окнах продолжает гореть свет. Может быть, в эти минуты какой-нибудь физик или математик, как уставший скрипач, разминает затекшие пальцы. Перед ним формулы, формулы, формулы. Лебяжьи шеи интегралов. Верблюжьи горбы кривых.
Он старательно вытирает доску и отрывисто бросает товарищу: «Ладно, пойдем ужинать».
Это значит: пока не получилось.
На улице они минут пять ждут автобуса.
В автобусе мало народу. Он почти пуст. И я вижу, как они садятся на передние места. Почему-то мне кажется, что эти двое сегодня вернутся в институт. У них должно получиться.
А за стенами другого института работает электронная машина. От нее веет теплом, как от живого организма. Ее соавтор (математик, историк или экономист) внимательно проработал, продумал и дал машине четкое задание. И она считает.
А в этом окне, в свете яркой лампы, видно, как несколько теней склонились над столом. Тут коллективная работа. Сейчас они — один мозг. Одна мысль. Может быть, они спорят, а может, молчат, может, идет безмолвная битва.
Они, эти идущие в тиши кабинетов и лабораторий битвы, бывают разные. Иногда они быстры, стремительны. Иногда длятся долго, очень долго, как осада большого города. И все чаще помогает ученым сражаться новейшее исследовательское оружие.
Максим Горький вспоминал, как вскоре после революции Владимир Ильич сказал ему, что если бы нам поставить техников в идеальные условия для их работы, то лет через двадцать пять Россия стала бы передовой страной мира.
Сейчас в Сибири, в местах, куда ссылали революционеров, созданы такие условия.
Когда это началось?
...В 1957 году на берег Обского моря приехали строители, поставили первые палатки, временные бараки. В маленькой избушке возле речки Зырянки поселился Михаил Алексеевич Лаврентьев, всемирно известный ученый, математик, коммунист.
Давно академики Лаврентьев, Христианович, Соболев мечтали создать крупный научный центр в Сибири. И надо признаться, что не у всех эта идея находила поначалу поддержку. «Зачем, зачем ехать в Сибирь?» — спрашивали энтузиастов.
Затем, что она бесконечно богата и еще очень необжита. Затем, что она — центр страны. Потому, что о колоссальных богатствах, о колоссальных возможностях, таящихся за Уралом, говорил Владимир Ильич Ленин.
До сих пор в структуре Академии наук СССР не было
учреждения, подобного Сибирскому отделению. Все существующие отделения строились, если можно так сказать, по отраслевому принципу. А тут впервые предстояло создать отделение, связанное не той или иной научной специальностью, а единой территорией, на которой находятся научные институты, которую они осваивают и изучают, откуда черпают новые научные кадры специалистов. И Сибирь для этого — идеальное место. Ученые должны изучить и использовать богатые природные ресурсы этого края. Изучить, обосновать происхождение, развитие, закономерности и пути использования сибирских руд, нефти, газа, алмазов, золота.
Им предстоит овеществить мысль Ленина о полной электрификации этого богатейшего края, осуществить смелые технические проекты. Сибирь настоятельно требовала создания собственной кузницы кадров исследователей, подготовленных на самом высоком уровне, в свете самых последних научных и философских идей.
Территориальный признак тут не простой формализм. Исследователь должен сейчас понимать несколько, если можно так сказать, языков в науке. Ведь наиболее яркие открытия совершаются в наше время как раз на стыке наук. И их горные вершины берутся совместным штурмом представителей нескольких специальностей. Физики, математики, химики, биологи, экономисты, энергетики, механики и геологи должны были жить вместе, рядом, работать в соседних институтах, как друзья, как помощники, как соавторы.
Этого требовали жизнь и развитие науки второй половины двадцатого века.
Теперь ученые так работают не только в новосибирском Академгородке, но и в городках науки Иркутска, Красноярска, Владивостока. И в этом еще одно подтверждение, еще одно овеществление мысли Владимира Ильича Ленина, высказанной им в «Философских тетрадях», в работе «Материализм и эмпириокритицизм», о единстве науки, техники, диалектического материализма.
Но возражения все-таки находились. Трудно-де будет держать высокий уровень науки вдали от уже созданных научных центров — Москвы, Ленинграда, Киева, от библиотек, от крупнейших ученых, которые просто не поедут в Сибирь (ведь не оставят же они лаборатории, научные школы, друзей...), продолжали упорствовать оппоненты.
«А если все-таки эти крупнейшие ученые возьмут своих учеников и поедут в Сибирь?» — спрашивали энтузиасты.
Скептики пожимали плечами.
Пожалуй, редко бывает, когда почти все сотрудники лаборатории сразу, без всяких разговоров, буквально за две минуты соглашаются переехать из Москвы в Сибирь, за тысячи километров. И если об этом пишут в газетах и журналах, то у читателя где-то в глубине души кроется недоверие: в жизни так просто никогда не бывает. Но именно так было в лаборатории академика Будкера в Институте атомной энергии, которым руководил Игорь Васильевич Курчатов. Через две минуты почти все сотрудники согласились ехать. А еще через два дня был подписан приказ о создании в Сибири на базе этой лаборатории нового Института ядерной физики.
Дело в том, что еще задолго до того, как заговорили о создании сибирского научного центра, вопрос о переезде лаборатории из Москвы уже обсуждался в институте. Лаборатория росла, усложнялась ее тематика. Она перерастала в самостоятельный научный институт.
Ученые подбирали место для этого будущего института, спорили, советовались с Курчатовым. И решили — Новосибирск.
А в это же время инициаторы создания Сибирского отделения Академии наук СССР Лаврентьев, Соболев, Кристианович ложе подыскивали место для будущего научного центра. Задумывались о переводе своих лабораторий в Сибирь и многие ученые из химических и биологических институтов. Это был естественный, назревший процесс. Поэтому, когда решение о создании Сибирского отделения Академии наук СССР оформилось, почва для него была уже хорошо подготовлена.
Приехали выбирать место. Деревья стояли в золоте осенних листьев. И само собой родилось название — Золотая долина. Спустя два года ученые были немало смущены, узнав, что место, где они живут, называлось до революции Волчьим логом.
Вокруг шумит почти тайга,
Течет Зырянка-реченька.
Кому наука дорога,
В столице делать нечего.
Прощай, Москва. Сибирь кругом,
Живем семьей единой.
Наш новый дом теперь зовем
Мы Золотой долиной...
— распевали тогда на веселых «капустниках» и безусые юнцы, вчерашние выпускники московских, ленинградских, тбилисских, украинских вузов, и маститые ученые, перетащившие сюда, в Сибирь, своих учеников.
С первых же дней существования Академгородка большинство его жителей составляли «физтеховцы» — выпускники Московского физико-технического института, младшего брата научно-исследовательского Физико-технического института в Ленинграде, в основании которого в первые годы Советской власти большое участие принимал Владимир Ильич Ленин.
Научные сотрудники институтов гидродинамики, ядерной физики, математики жили сначала в палатках, потом переселились во временные деревянные бараки, а потом уже — в постоянные добротные квартиры и коттеджи со всеми удобствами.
Строили, работали и учились, учились, учились. Этот ленинский завет молодежи стал девизом тех, кто создавал сибирский научный центр, его существом, его основой. В недостроенном здании Института гидродинамики создали вечернюю школу для строителей. Сами преподавали (бесплатно, конечно, после работы). Многие питомцы этой вечерней школы в нынешнем году вошли в первый выпуск Новосибирского университета, фундамент которого тогда закладывался. И уже через два года после начала строительства академик И. Бардин писал в газете «Комсомольская правда»: «Когда-то Сибирь была медвежьей окраиной царской России, отнюдь не блиставшей ученостью и образованностью. Недавно я был в нашем новом научном центре, строящемся в Новосибирске. Попал туда неудачно, почти в полночь. Думал, спят все. Но окна института сияли огнями. Там работала вечерняя школа, а в лабораториях вели свои опыты аспиранты. Все это создало в моем представлении прекрасный порыв молодежи к знаниям».
Это было время романтики. Но вот по асфальтированным улицам пошли автобусы, загорелись огни кинотеатров, поднялись здания научных институтов.
Разумеется, не все могли, да и не всем надо было переселяться в палатки из московских и ленинградских квартир. Например, физики-экспериментаторы метались тогда между действующими лабораториями в Москве и строящимися в Новосибирске и завидовали «вольным птицам — теоретикам», не связанным с установками и приборами. Теперь они с удовольствием перестали «жить на два дома» и твердо поселились в Золотой долине.
Ушли трудности, ушел неналаженный быт, а романтика осталась. Просто она стала по-другому называться, сменила образы и костюмы. Теперь ее зовут «рабочим планом», «произвольными условиями», она укрылась в чертежах и схемах, за цифрами, формулами, электронными машинами, плазменными генераторами и ускорителями элементарных частиц...
Еще не прошло и полувека с той апрельской встречи Владимира Ильича Ленина с учеными России, когда в дружеской беседе были намечены темы исследований, практические меры к осуществлению новых научных достижений. Примерно тогда же Лениным был составлен «Набросок плана научно-технических работ». Владимир Ильич в этом «Наброске» четко выразил мысль о самом широком привлечении Академии наук, специалистов к изучению и исследованию природных богатств, к поднятию производительных сил страны, поднятию науки, культуры.
Это совещание стало основой громадного здания большой науки, возведенного в нашей стране. Сибирское отделение — одно из крыльев этого здания.
Среди тех, кто без колебания поехал в Новосибирск, кто первым заговорил о создании филиала своего института в селе Шушенском, были физики, представители той науки, для которой в начале века Ленин открыл широчайшие горизонты.
Я и сейчас вижу их, сидящих за огромным круглым столом с зеркально отполированной черной поверхностью.
Когда я впервые пришла в Институт ядерной физики, мне сказали, что за этим столом проходит Ученый совет. Я представляла себе тогда, как вокруг стола садятся убеленные сединами ученые мужи, а на черной отполированной поверхности лежат листки, исписанные загадочными формулами. И разговоры за этим столом ведутся чинные, важные и непонятные.
Но в действительности все оказалось не совсем так. За столом сидели молодые, веселые люди и заразительно хохотали над чьей-нибудь остроумной репликой. На столе дымился душистый кофе. А вопросы, которые решались этими людьми, действительно были важные, важные не только для них самих, их института, но и для современной науки.
Во главе совета — глава института — Андрей Михайлович Будкер. Академик. Он родился 1 мая 1918 года, в первый советский Первомай, когда Ленин выступал перед демонстрантами на Красной площади с теплой приветственной речью.
И если дальше идти за датами жизни Андрея Михайловича, то следующей будет 1 сентября 1936 года, когда, закончив школу в Белоруссии, он поступил в Московский государственный университет.
22 июня 1941 года. Дипломник Московского университета Будкер в этот день, первый день войны, вступил во Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи, а 23 июня защитил диплом и ушел на фронт.
О физике вспомнил Будкер лишь после победы. В 45-м он пришел в Институт атомной энергии, не успев снять военную шинель. Ему выпало счастье работать у Игоря Васильевича Курчатова.
Все вопросы о переезде в Сибирь, о создании Института ядерной физики в Академгородке тоже решались с Курчатовым. Курчатов стоял у колыбели ИЯФа, был его духовным отцом.
Будкер считает себя экспериментатором, но его ученики клянутся, что он теоретик. Очевидно, то и другое уживается в нем органично и просто.
Его старый друг Алексей Александрович Наумов — полная противоположность энергичному, импульсивному Будкеру. Некоторым он кажется излишне суховатым, медлительным, чересчур правильным. Они не понимают, почему Будкер и Наумов могут в течение многих лет работать как одно целое. Если в разговоре Будкер скажет: «нам кажется», «мы задумали», «мы решили», все безошибочно расшифровывают это сокращение — «мы» и «нам» значит Будкер и Наумов. Наумов, если можно так сказать, «доводит» идеи Будкера. Разумеется, в Академгородок они приехали вместе.
Роальд Зинурович Сагдеев. «Самый старый среди молодых» — в шутку зовут его в институте. Сагдееву чуть больше тридцати, но он уже член-корреспондент Академии наук СССР, профессор, декан физического факультета Новосибирского университета. Для его творческого почерка характерно глубокое проникновение в физику сложных явлений плазмы. У него много первоклассных работ, напечатанных в научных журналах за рубежом, в материалах международных конференций.
Алик Галеев — секретарь комсомольской организации института. Ему двадцать три. Он дипломник Сагдеева, его любимый ученик. В прошлом году он закончил Новосибирский университет — первый выпуск. Три года практики Галеев проходил в институте, и к нему достаточно пригляделись. Несмотря на молодость, он выполнил уже несколько самостоятельных научных работ. Одна из них, сделанная совместно с профессором Сагдеевым, докладывалась на Международном симпозиуме в Лондоне.
О Борисе Валериановиче Чирикове товарищи говорят: «Борис у нас самый принципиальный». Например, в секторе Чирикова делается работа, которую директор института не одобряет. Но Чириков считает: если человек начал работу, пусть закончит. Он должен сам разобраться в противоречиях, ошибках, сам сделать выводы. И директор института, который стопроцентно убежден в своей правоте, сдается. Ведь приказом не заставишь человека больше не думать над волнующей его проблемой. И нельзя авторитет руководителя, авторитет ученого подменять административной властью директора.
Чириков — экспериментатор, но диссертацию писал теоретическую. В ИЯФе каждый занимается тем, к чему чувствует призвание, что считает сейчас и для института и для себя наиболее важным. Все работают с полной отдачей. Именно поэтому институт за такое короткое время смог сделать столько важных работ.
Борис Чириков и Спартак Беляев из первого выпуска Московского физико-технического института. А. М. Будкер запомнил Беляева, каким тот был во время окончания института. Очень юным, делающим первые шаги в науке. И когда спустя несколько лет встретил его вновь, был поражен смелостью и глубиной его теоретических суждений. Это был уже сформировавшийся ученый, крупный теоретик, доктор наук. Таким он приехал в Новосибирск. Недавно его избрали членом-корреспондентом АН СССР.
Около года работал Беляев за границей, в лаборатории Нильса Бора. Великий физик привязался к талантливому русскому, полюбил его. Через много лет, уже в Новосибирске, Беляев вместе с товарищами встречал на аэродроме Огэ Бора, директора института, носящего имя его отца.
В Академгородок Беляева заманили тишина и возможность работать шестнадцать часов в сутки. И еще — старые дружеские связи с физиками, многие из которых оказались тут, в Новосибирске.
Если Спартак Беляев пришел в институт уже сложившимся ученым, то Александр Скринский, самый молодой руководитель лаборатории — ему сейчас 28 лет,— полностью сформировался в ИЯФе. Он пришел в институт практикантом Московского университета и незаметно занял ведущее положение в отделе. В институте никого не удивило, когда был подписан приказ директора о назначении двадцатипятилетнего Скринского начальником лаборатории. Фактически он давно стал им. Приказ закрепил то, что уже совершилось.
Таков уж стиль работы института, стиль работы всего Академгородка. Доверие, доверие к человеку, к исследователю. Тут любят повторять афоризм собственного сочинения: «Если человек не у прибора — это не значит, что он лодырничает,— он думает». В этой полушутливой формуле тоже кроется стиль работы. Честность перед собой и другими. Труд. Поиск. Творчество.
Не в этом ли заключается существо ленинского стиля работы?
Очень разные люди в Академгородке. Разные по возрасту. Разные по национальности. Одни из них пишут не только цифры и формулы, как, например, Сагдеев, но и акварели, исполненные тонкого понимания природы, другие, как Чириков, даже в декабрьские морозы купаются в дымящейся проруби на Обском море, третьи увлекаются литературой, четвертые — спортом. Но всех их объединяет творчество, неудовлетворенность сделанным, то драгоценное качество молодости, которое иные проносят через всю жизнь. Приезд в Сибирь для многих из них был связан со становлением исследователя, ученого.
Большинство этих исследователей родились после того холодного и горького январского дня 1924 года, но и они не могут думать об этом дне без боли.
Да и мог ли умереть для них Ленин? Его, Ленина, идеи, мысль, труд, мечта живы в них самих. Все это вошло в их кровь, в их разум с первых дней их жизни вместе с воздухом, которым они дышали, со звуками, которые слышали, с милыми образами, которые они запомнили с первых дней, с первыми детскими книжками, с «Пионерской зорькой», школой, вузом, со всем укладом нашей жизни. И уже нельзя, уже не отделишь ленинскую мысль от живой ткани их жизни, их работы.
На заре нашего века Ленин гениально показал и предсказал безграничность познания, необъятность человеческого разума, проникающего в незнаемое, открывающего новые свойства материи, новое в строении мира. «...Вчера это углубление не шло дальше атома, сегодня — дальше электрона... Электрон так же неисчерпаем, как и атом, природа бесконечна». Кажется почти невероятным, что эти ленинские строки были написаны в самом начале века...
Одна из задач современной физики — как можно глубже проникнуть в «святая святых» материи. Чтобы изучить элементарные частицы, ученые создали гигантские ускорители. Но «аппетиты» исследователей растут так быстро, что ускорители не поспевают за ними. Физиков уже не устраивают ускорения в миллиарды и даже десятки миллиардов электроновольт. Значит, надо искать какой-то новый тип ускорителей. Вот это-то, над чем бьются сейчас выдающиеся умы мира, стало одним из главных направлений исследований новосибирских физиков. Ими уже созданы приборы, справедливо вызвавшие восхищение на международных симпозиумах и конференциях, помогающие ученым сделать еще шаг к раскрытию извечной тайны — тайны строения материи.
В установке со встречными пучками электронов ВЭП-1, созданной в ИЯФе, происходит столкновение элементарных частиц материи, а в другой установке — ВЭПП-2, еще более сложной, можно будет изучать процессы взаимодействия электронов и их античастиц — позитронов. Еще недавно создание подобных приборов не только людям непосвященным, но и многим физикам казалось неосуществимым.
Вот какие работы ведут сегодня новосибирские физики. Их исследования подтверждают, питаются, живут глубиной ленинской мысли о неисчерпаемости атома, неисчерпаемости электрона.
К изучению строения вещества, аннигиляции, этих грандиознейших проблем, исследователей влечет не просто стремление познать незнаемое. Астрономы связывают подобные исследования с полетами к другим мирам. Техники надеются, что это поможет им обрести колоссальные клады энергии, в тысячи раз превосходящие возможности современного ядерного горючего...
«Разрушимость атома, неисчерпаемость его, изменчивость всех форм материи и ее движения всегда были опорой диалектического материализма. Все грани в природе условны, относительны, подвижны, выражают приближение нашего ума к познанию материи... Ум человеческий открыл много диковинного в природе и откроет еще больше, увеличивая тем свою власть над ней...»
Так писал Ленин почти шесть десятилетий назад.
В науку вступают новые и новые поколения исследователей, принимая от старших эстафету научного поиска, эстафету познания мира.
В одной из лабораторий ИЯФа я увидела вихрастого паренька. Он что-то колдовал среди головокружительно сложной установки из проводов, трубочек, пластинок.
- Кто это? — спросила я.
- Наш сотрудник Володя Балакин,— ответили мне.— Интересный экспериментатор.
Каким же образом 18-летний паренек стал сотрудником одного из крупнейших физических институтов?
«Нет ученого без учеников» — таков девиз Академгородка в Новосибирске. И под учениками здесь понимают не только молодых научных сотрудников и аспирантов, но и студентов, тех, кто завтра войдет в лаборатории, и даже школьников.
В беспокойном поиске новосибирские ученые находят не только решения важнейших проблем физики, биологии, математики, но находят и тех, кто помогает им их решать,— людей одержимых, влюбленных в свое дело. Пусть пока у них еще недостаточно знаний, пусть не хватает умения, но упорство и желание работать у этих ребят есть. Ученые дадут им знания, откроют ни с чем не сравнимую радость творчества, научат уважать каждодневный кропотливый труд исследователя — у приборов, в далекой экспедиции, за письменным столом. Новосибирский университет и физико-математическая школа готовят будущих исследователей.
Сюда привлекают наиболее способных ребят из отдаленных областей Сибири, с Дальнего Востока, из Якутии, с Таймыра, Камчатки. Сами эти названия до революции служили символами отсталости, некультурности, забитости населения. А теперь школьники из этих областей слушают лекции маститых академиков по физике и высшей математике. И это никого не удивляет. Это обычно для нашей жизни.
Но как выделить наиболее талантливых ребят? Решили проводить физико-математические олимпиады.
Во все школы разослали задачи. Спустя несколько месяцев тех, кто правильно решил задачи, вызвали в ближайший областной город. Тут провели второй тур олимпиады. А победителей ученые пригласили к себе на лето в новосибирский Академгородок.
Вместе с пятьюстами школьниками приехал в Новосибирск и Володя Балакин.
Пожалуй, редкий университет может похвастаться таким количеством академиков и профессоров, сколько их имеет Новосибирская физико-математическая школа. С ребятами занимаются крупнейшие ученые страны, имена которых известны во всем мире. Но в летней школе ребята не только слушают лекции, решают задачи. . Многие школьники говорили мне, что они нигде так весело, так увлекательно не проводили время, как здесь. Каждый день у них был наполнен радостным чувством открытия. Двери научных институтов гостеприимно распахнулись перед школьниками. Юные любители физики и математики смогли увидеть электронно-счетные машины, ускорители элементарных частиц материи, сложные физические приборы. Они смогли познакомиться с учеными, имена которых они знали по учебникам, о которых читали книги и на которых тайно мечтали быть похожими.
А по вечерам на берегах Обского моря зажигались костры. Вокруг них усаживались и профессора, и юные школьники, и студенты университета. Шел долгий, проникновенный, неторопливый разговор о жизни, о подвиге, о науке, о ленинском завете молодежи учиться, учиться и учиться.
В конце августа прошел третий тур олимпиады. Победители, имеющие аттестат зрелости, остались сдавать экзамены в Новосибирский университет, те, кто закончил восемь классов, поступили в физико-математическую школу, а остальные разъехались по домам, заканчивать десятилетку. Уехал бы назад, в свое алтайское село, заканчивать последний класс и Володя Балакин, если бы не «встреча у фонтана».
Около старого помещения физико-математической школы в Академгородке есть небольшой бассейн с фонтаном. По вечерам тут собирались ребята из летнего лагеря, чтобы попеть, почитать стихи и просто посидеть тихонько, слушая шепот листьев, бормотание воды. Приходили к фонтану и сотрудники институтов. Рассказывали о своем заветном, о работе. У фонтана встретился Володя с Евгением Кушниренко из Института ядерной физики.
Никому еще не удавалось точно определить, почему вдруг рождается чувство взаимной симпатии и доверия. Ведь появляется око часто, когда люди еще совсем не знают друг друга. Евгений Кушниренко, которому самому едва минуло 27, подружился с Володей, полюбил его.
Чем ближе Евгений узнавал Володю, тем больше убеждался в его недюжинных способностях. У этого паренька были золотые руки экспериментатора, трудолюбие и упрямое желание стать физиком. И Евгений Кушниренко рассказал о нем директору института академику Будкеру.
Этот разговор решил судьбу Балакина. Он был зачислен в штат Института ядерной физики, сдал экстерном экзамены за десятый класс, поступил на вечерний факультет в Новосибирский университет.
...А с чего здесь все началось? И когда? В 1957 году, когда были поставлены первые палатки строителей Академгородка?
Нет.
Раньше? Когда дала ток первая Обская ГЭС, позволившая тут, в центре Сибири, осуществить строительство гигантского размаха?
Нет.
Еще раньше? 2 февраля 1920 года, когда Владимир Ильич Ленин до составления плана ГОЭЛРО говорил о необходимости «разработать при содействии представителей науки и техники широкий и полный план электрификации России»?
«...Мы должны,— говорил он,— иметь новую техническую базу для нового экономического строительства. Этой новой технической базой является электричество. Мы должны будем на этой базе строить все».
А может быть, это началось в «глухом сибирском селе» Шушенском? Здесь Владимир Ульянов не раз горячо обсуждал с революционером и ученым Глебом Кржижановским многие вопросы будущего страны, Сибири и ее могучих рек.
Новосибирский Академгородок теперь не единственный форпост Большой науки в Сибири. Там, где до революции по Сибирскому тракту шли, гремя кандалами, ссыльные,— в Красноярске, Иркутске, близ Байкала — возводятся корпуса академических институтов.
И у ученых зародилась мысль создать еще один научный центр в Саянах, в селе Шушенском, поставить Владимиру Ильичу на месте его ссылки вечно живой памятник.
В Саянах, в районе Джойского порога, начато строительство величайшей в мире Саяно-Шушенской ГЭС. Недавно побывал в этих местах академик Михаил Алексеевич Лаврентьев, руководитель Сибирского отделения академии. Ходил. Присматривался. Что-то прикидывал.
И сотрудники многих институтов, в том числе Института ядерной физики (они инициаторы), уже спорят о том, какие лаборатории поедут в новый научный центр, кто будет создавать филиал института в Шушенском, а кому необходимо остаться в Золотой долине.
«Ты просишь, Маняша, описать село Шу-шу-шу...—- писал из ссылки Владимир Ильич своей сестре.— Гм, гм!.. Село большое, в несколько улиц, довольно грязных, пыльных — все как быть следует. Стоит в степи — садов и вообще растительности нет».
А несколько раньше, в письме матери, Владимир Ильич шутил, что «недаром сочинял еще в Красноярске стихи: «В Шуше, у подножья Саяна...», но дальше первого стиха ничего, к сожалению, не сочинил!»
«В Шуше, у подножья Саяна...» Эта строка осталась не- дописанной. Но ее допишут. Допишут огнями электростанции, кранами новостроек, цифрами и формулами, открытиями, исследованиями, делами...
«В Шуше, у подножья Саяна...» поднимется еще один город науки.
...Города пока еще нет. И конкретных планов и чертежей тоже нет. Есть мечты, есть осуществленная в гигантских гидростанциях сибирских рек ленинская идея электрификации. И есть люди, достойные и способные претворить в жизнь эти мечты.