1. Русская революция в расчетах и действиях Германии по достижению сепаратного мира
Если основываться на официальных заявлениях, сделанных представителями правящих кругов Германии после победы Февральской революции, то может создаться впечатление, что они ратовали за установление новых отношений с революционной Россией. Выступая 29 марта 1917 г. в рейхстаге при обсуждении имперского бюджета, канцлер Бетман-Гольвег заявил, что Германия будет соблюдать принцип невмешательства во внутренние дела других государств, в том числе и России. «Мы решили спокойно присмотреться к новому порядку в России, никак не вмешиваясь в дела русских, — сказал он. — У нас нет ни малейших оснований враждебно относиться к борьбе русского народа за свободу или желать возвращения автократического режима. Наоборот, мы хотим, насколько это в наших силах, помочь нашему восточному соседу в деле строительства счастливого будущего и избавления от английского засилья. Германия всегда была и остается готова заключить почетный мир с Россией»1. Полный текст речи Бетман-Гольвега в рейхстаге был передан на следующий день из Стокгольма в Петроград через представителя Петроградского Телеграфного агентства и перепечатан в сокращенном виде во многих петроградских газетах. Однако принятое в эти дни по радиотелеграфу заявление германского рейхсканцлера носило иной характер. В нем, в частности, говорилось: «Через несколько дней или недель можно будет составить ясное представление о событиях в России. Мы увидим, желает ли русский народ мира или присоединяется к мнению лиц, проповедующих войну до победного конца. Мы будем следить за событиями хладнокровно с готовым для удара кулаком. Если “Согласие” намеревается нас поработить даже тогда, когда его постройки трещат по всем швам, то оно скоро найдет своего укротителя. Их народы проснутся от страшного сна. Должны же, наконец, наши враги признать себя побежденными. Их смертельные раны может исцелить лишь скорый мир, и лишь тогда они получат наше согласие на скорейшее окончание нашей борьбы»2.
Видимо, в целях оперативной помощи «восточному соседу в деле строительства счастливого будущего» МИД Германии обратился 1 апреля 1917 г. в Министерство финансов с просьбой выделить 5 млн марок на политические цели в России. Новый министр финансов граф Редерн, учитывая значительный размер запрашиваемой суммы, попытался официально выяснить у своих коллег из МИД, на что тратятся эти суммы, но был вынужден удовлетвориться устным разъяснением по соображениям секретности, и 3 апреля эта просьба была удовлетворена3. К сожалению, мы и сегодня не располагаем точными сведениями о том, на что именно были израсходованы эти средства, и только по косвенным данным можно предполагать, что часть из них была предназначена для поддержки оппозиционных Временному правительству сил. Правда, биографы Парвуса полагают, что эти 5 млн марок попали в руки их героя. Основываясь на состоявшейся в апреле 1917 г. встрече Парвуса со статс-секретарем МИД Германии Циммерманом, они пишут: «Возможно, способы использования этих громадных средств стали еще одним предметом разговора Гельфанда со статс-секретарем. Гельфанд, единственный человек, связанный с Министерством иностранных дел, имел дело с суммами такого порядка. Теперь он стал намного предусмотрительнее и уже не давал, как делал это раньше, никаких расписок в получении денег»4. Как мне представляется, это не слишком веский аргумент для того, чтобы считать, что после «проколов» Парвуса МИД Германии доверял своему подшефному настолько, что не требовал даже расписки на такие огромные суммы.
2 апреля 1917 г. германский посланник в Копенгагене Брокдорф-Ранцау, координировавший из Скандинавии различные каналы связи с Россией и потому хорошо осведомленный, направил в МИД Германии меморандум, в котором рассматривались различные варианты участия немецкой стороны в событиях в России. По своему прогностическому характеру этот документ заслуживает быть воспроизведенным полностью:
В связи с русской революцией для определения нашей политики, по моему мнению, имеются две возможности:
Либо мы в состоянии как в военном, так и в экономическом отношении успешно продолжить войну до осени. В этом случае мы непременно теперь же должны искать пути для создания в России возможно большего хаоса. Для достижения этой цели нам следует избегать всякого заметного извне вмешательства в ход русской революции. По моему мнению, нам необходимо, напротив, сделать все возможное, чтобы исподволь и скрытно углубить противоречия между умеренными и крайними партиями, ведь мы наиболее заинтересованы в том, чтобы последние одержали верх, ибо тогда переворот станет неизбежным и обретет формы, которые должны потрясти основы русской империи. Даже если умеренное направление осталось бы у руководства, я не мог бы, честно говоря, поверить в переход к нормальным отношениям без тяжелых конвульсий. Несмотря на это, по моему мнению, в наших интересах оказывать предпочтение крайним элементам, ибо вследствие этого будет проведена более основательная работа и скорейшее завершение дела. По всей вероятности, через какие-нибудь три месяца в России произойдет основательный развал, и в результате нашего военного вмешательства будет обеспечено крушение русской мощи. Если же мы сейчас преждевременно начнем наступление против России, то тем самым дали бы только стимул всем центробежным силам собраться воедино и, возможно даже, объединить их для борьбы с Германией.
Но если до конца этого года мы не в состоянии продолжить войну с перспективами на успех, то следовало бы попробовать пойти на сближение с находящимися у власти в России умеренными партиями и привести их к убеждению, что если они будут настаивать на продолжении войны, они тем самым будут обеспечивать только интересы Англии, прокладывать путь реакции и, таким образом, сами поставили бы под угрозу завоеванные свободы. В качестве добавочного аргумента следовало бы внушить Милюкову и Гучкову, что Англия в связи с неустойчивым положением в России могла бы попытаться договориться с нами за ее счет5.
В связи с этим уместно отметить, что П. Н. Милюков еще 4 марта 1917 г. в телеграмме российским дипломатическим представителям при союзных державах сообщал от имени Временного правительства: «... В области внешней политики кабинет, в котором я принял портфель министра иностранных дел, будет относиться с неизменным уважением к международным обязательствам, принятым павшим режимом, верный обещаниям, данным Россией. Мы будем неуклонно укреплять отношения, связующие нас с другими дружескими и союзными нациями, и мы уверены в том, что эти отношения сделаются еще более близкими и прочными при установленном в России новом режиме, который решил руководствоваться демократическими принципами уважения к малым и большим народам, свободы их развития и доброго согласия между народами. Но правительство ни на минуту не забывает о тех тяжелых внешних обстоятельствах, при которых оно принимает власть. Россия не желала войны, являясь жертвой давно задуманного и подготовленного нападения, она будет, как и до сих пор, бороться с завоевательными замыслами хищнической расы, увлеченной мечтой об установлении недопустимой гегемонии над соседними народами и пытавшейся заставить Европу XX в. пережить позор господства прусского милитаризма»6. В опубликованной 5 марта 1917 г. в «Вестнике Временного правительства» радиограмме для заграницы говорилось о решимости новой власти «довести войну до победного конца». Эта недвусмысленная позиция Временного правительства была поддержана и «революционной демократией». 11 марта 1917 г. в «Известиях Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов» была опубликована редакционная статья «О современной войне», в которой подчеркивалось, что «заключить мир с Вильгельмом мы не можем. До тех пор, пока германские завоеватели угрожают России, продолжение войны неизбежно. Мы можем заключить мир только с германским народом после того, как он заставит свое правительство положить оружие». Наконец, 27 марта 1917 г. за подписью министра — председателя князя Г. Е. Львова — последовала «Декларация Временного правительства о задачах войны», в которой официально заявлялось, что «цель свободной России — не господство над другими народами, не отнятие у них национального их достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов»7.
Откликаясь на эту декларацию Временного правительства, Германия и Австро-Венгрия выступили с совместным заявлением, в котором, в частности, говорилось: «Не соответствовало бы ни желанию, ни интересам центральных держав, чтобы русский народ вышел из борьбы униженным или чтобы его жизненные условия были подорваны. Они не намереваются покушаться на честь или свободу русского народа и не имеют другого желания, как жить в согласии и дружбе с ублаготворенным соседом. При этом Германия совершенно далека от того, чтобы вмешиваться в новый порядок условий русской жизни или даже в час рождения русской свободы снова угрожать России»8.
Совсем иначе, в неофициальном порядке, реагировал на декларацию Временного правительства о целях войны рейхсканцлер Германии Бетман-Гольвег, который в секретной телеграмме в германское посольство в Вене весьма скептически оценивал шансы на успех в мирных переговорах с Россией. «Представляется весьма сомнительным, — отмечал Бетман-Гольвег, — что князь Львов даже при самых лучших намерениях окажется в состоянии на основе своего программного заявления вступить с нами в успешные переговоры, в частности, я очень сомневаюсь в связи с вышеприведенным заявлением, что в настоящее время возможно заключение мира без полного восстановления Румынии, Сербии и Черногории»9. При этом рейхсканцлер ссылался в качестве весомого аргумента на переданную 10 апреля 1917 г. Петроградским телеграфным агентством резолюцию солдатских представителей Петроградского гарнизона, последовавшую как ответ на декларацию Временного правительства. Бетман-Гольвег даже цитировал ту часть резолюции, в которой говорилось о том, что «мирный договор без согласия союзников будет постыдным миром, который угрожает новой свободе России и представляет собой предательство, которое отлучит нас от свободной Англии, республиканской Франции, от Бельгии, Сербии, Черногории и Румынии, которые пошли на большие жертвы ради своих друзей»10. Поэтому рейхсканцлер рассчитывал в первую очередь на «усиление мирной пропаганды и процесса разложения в России», настоятельно рекомендуя Вене «самым серьезным образом не принимать поспешных решений, не обусловленных политической ситуацией, без предварительной договоренности с нами и нашими союзниками»11.
В то время как рейхсканцлер Германии предостерегал от поспешных действий Австро-Венгрию, немецкие военные решили взять инициативу в свои руки, не очень считаясь со своими дипломатами. 25 апреля 1917 г. представитель МИД Германии в Ставке Верховного главнокомандования направил рейхсканцлеру Бетман-Гольвегу следующую телефонограмму: «Генерал Людендорф сообщает следующее: События опережают переговоры с представителями Русского фронта. В настоящее время переговоры достигли столь решающей стадии, что тех, кто ведет переговоры с нашей стороны, следует отозвать и дать им, если потребуется, более подробную информацию для передачи русским наших более определенных условий мира. Таким образом, основы для этого могут быть выработаны в результате соглашения между верховным командованием Германии и Австро-Венгрии при участии министров иностранных дел соответствующих стран. Русский фронт находится в состоянии спокойного наблюдения. На изменение этого положения оказывают давление английские агитаторы, допущенные на фронт с согласия Временного правительства, а также наша агитация непосредственно во фронтовых районах. В настоящее время они уравновешивают друг друга. Мы легко можем склонить чашу весов на свою сторону, если сделаем на переговорах конкретные предложения тем русским, которые заинтересованы в мире. Выражая эту точку зрения, я прошу Ваше превосходительство согласовать с Австрией наши условия заключения мира на основе обмена мнениями в Крейцнахе 23.4. Тем временем я посоветую Обосту проинформировать русских о том, что им следует 1) удалить из зоны боевых действий английских и французских агитаторов; 2) направить к нам представителей от отдельных армий, с которыми мы могли бы вести серьезные переговоры». В дополнение к этому 7 мая рейхсканцлер был информирован о поступившем от главнокомандующего восточными армиями генерала Гофмана «Докладе офицера разведки армии Эйхгорна о разговоре с двумя русскими делегатами к югу от Двины». Эти делегаты сообщили офицеру разведки, что «4 мая в Петербург были посланы два курьера с целью заставить приехать на фронт Стеклова, первого заместителя Чхеидзе, поскольку последний не может отлучиться из города. Стеклов, по их словам, склонен к компромиссам, и поэтому он считает важным, чтобы наша сторона тоже выслала члена партии. На вопрос, как воспринимается наша пропаганда, депутат ответил, что они не могут согласиться на аннексии. Если немцы с этим согласны, то русским ни к чему подлаживаться под Антанту — они тогда заключат сепаратный мир»12.
Как полагал позднее А. Ф. Керенский, «из всех этих документов со всей очевидностью вытекает, что Гинденбург, Людендорф, Бетман-Гольвег, Циммерман и даже сам кайзер готовились вести серьезные переговоры о сепаратном мире с теми лицами в Петрограде, которых считали способными навязать стране свою волю. Генерал Гофман, который, по сути дела, осуществлял командование Восточным фронтом, отнесся к приказу отправиться с Эрцбергером в Стокгольм для получения соответствующих инструкций столь скептически, что в своей книге «Война упущенных возможностей» приходит к абсурдному выводу, что «Керенский посылает нам своих людей будто бы для ведения мирных переговоров, чтобы усыпить бдительность германских военных властей и тем самым подготовить наступление русских армий». Однако люди, создавшие генеральный план (к этой группе генерал Гофман не относился), заранее знали, кто подпишет договор о перемирии или мире — Ленин»13. Как мне все же представляется, здесь бывший глава Временного правительства исходил уже из конечного результата и явно мыслил за своих противников, а их желание иметь дело с Лениным выдал за состоявшуюся тайную договоренность.
Опубликованные документы МИД Германии показывают, что немецкая сторона серьезно отнеслась к возможности переговоров о сепаратном мире с Россией и разработала секретную директиву на их проведение. В телеграмме генералу Людендорфу от 7 мая 1917 г. рейхсканцлер Бетман-Гольвег и статс-секретарь МИД Циммерман, согласившись с назначением полковника фон Винтерфельдта главой на переговорах с русскими представителями, выразили мнение, что целью этих переговоров должны стать урегулирование торговых отношений и вопрос о возмещении убытков. Что же касалось вопроса о территориальных претензиях, то опытные дипломаты, «чтобы избежать в общении с русскими употребления слова “аннексия” и равно неприятного им выражения “исправления границ”», предлагали «позолотить для русских отказ от Курляндии и Литвы, сделав из них якобы самостоятельные государства, которые получат внутреннюю автономию и собственное управление, но в военном, политическом и экономическом отношении будут присоединены к нам»14.
9 мая 1917 г. генерал Людендорф телеграфировал из Ставки Верховного главнокомандования командующему Восточным фронтом генералу Гофману о том, что «предложение русских вести переговоры со Стекловым принято». Содержавшееся ниже предложение об установлении в месте переговоров телеграфной связи «для сообщения обеих сторон с их правительствами»15 исключает возможность предположения о том, что речь могла идти о переговорах с представителями радикальной оппозиции. К тому же нет серьезных оснований считать, что за спиной Стеклова мог стоять Ленин, который в это время нещадно критиковал первого как одного из идеологов «революционного оборончества» и как раз за склонность к компромиссам и соглашательству. К тому же А. Ф. Керенский «забыл», что не Ленин, а Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов получил 23 мая 1917 г. именно от генерала Гофмана радиотелеграмму, в которой говорилось, что Германия изъявляет готовность идти навстречу желанию Совета рабочих и солдатских депутатов в вопросе о мире и требует лишь одного: «Пусть Россия откажется от требования публичного объявления германских условий и пусть она ведет переговоры с немцами в тайне». 25 мая эта радиограмма попала в печать, и Исполком Петроградского Совета был вынужден ответить на «провокацию» германского Генерального штаба и обратился по этому поводу с воззванием к солдатам. «Германский генерал забыл о том, что русские войска знают, куда уведены с нашего фронта германские дивизии и тяжелые батареи, — отмечалось в опубликованном 26 мая в «Известиях Петроградского Совета» воззвании. — Он забыл о том, что до России доносится шум кровавых боев на английском фронте и на французском. Он забыл о том, что Россия знает, что разгром союзников будет началом разгрома ее армии и повлечет за собою гибель революции, гибель свободы и гибель России». Выдержанное в духе «революционного оборончества» воззвание заканчивалось призывом: «Пусть армия своею стойкостью придаст мощь голосу русской демократии как перед союзными, так и перед воюющими с Россией странами. На провокацию германского Генерального штаба возможен лишь один достойный ответ: Теснее сомкнитесь вокруг знамени революции, удвойте энергию в дружной работе над воссозданием боевой мощи России для защиты ее свободы, для борьбы за всеобщий мир».
В этих условиях решил подать свой голос и Временный комитет Государственной думы. В принятой по его предложению на частном совещании членов Государственной думы резолюции говорилось: «...Заключение сепаратного мира с Германией или фактического с ней перемирия, отказ России от борьбы как раз в то время, когда другие державы делают самоотверженные усилия для того, чтобы эту борьбу закончить, явится низким предательством по отношению к союзникам, предательством, которого, конечно, потомство не простит нашему поколению, его совершившему»16.
Хотя дальнейшего развития событий не последовало, и никаких переговоров со Стекловым не состоялось, интересно познакомиться с теми условиями, которые поручалось обсудить представителям германской стороны. Они включали урегулирование торговых отношений и поставку зерна Германии по льготным ценам, урегулирование возмещения убытков, прекращение конфискации частной собственности немцев в России и возмещение убытков от этой конфискации, обмен гражданскими пленными, отказ России от Курляндии и Литвы (в противном случае к России будет предъявлено требование о денежном возмещении за военнопленных численностью более 1 млн человек). Последнее условие было сформулировано в категоричной форме: «Вопрос о созыве всеобщей мирной конференции не подлежит обсуждению, Германия и Россия скорее договорятся друг с другом»17.
Как известно, вопрос о созыве в Стокгольме международной конференции возник еще в марте 1917 г. Инициатором этой конференции выступил Объединенный комитет рабочих партий Дании, Норвегии и Швеции, от имени которого в Россию во второй половине апреля приехал датский социал-демократ Боргбьерг, чтобы пригласить ее социалистические партии участвовать в конференции. Выступая 23 апреля 1917 г. на заседании Исполкома Петроградского Совета, Боргбьерг откровенно заявил, что германское правительство согласится на те условия мира, которые предложит германская социал-демократия на социалистической конференции. И здесь вождь большевиков реагировал совсем не так, как если бы следовал директиве своих «немецких патронов». Выступая на Всероссийской апрельской конференции своей партии, он сказал, что «за всей этой комедией якобы социалистического съезда кроется самый реальный политический шаг германского империализма», а относительно условий германской социал-демократии заметил: «Тут не может быть и тени сомнения, что это предложение немецкого правительства, которое не делает таких шагов прямо...»18. Боргбьерг был заклеймен большевиками как «агент германского империализма», а международная социалистическая конференция в Стокгольме по многим причинам так и не состоялась, и не в последнюю очередь из-за занятой Лениным позиции. Можно спорить, было ли это выгодно Германии», положение которой большевистский лидер назвал «самым отчаянным», утверждая при этом, что «страна накануне гибели»19.
Не питая особых иллюзий относительно возможностей международной социалистической конференции, политическое руководство Германии предполагало, тем не менее, использовать ее в своих целях. В Стокгольм был направлен с секретной миссией Парвус, о приезде которого туда информировал 9 мая 1917 г. свое доверенное лицо статс-секретарь иностранных дел Циммерман. Подчеркивая, что доктор Гельфанд приезжает в Стокгольм, «чтобы работать в наших интересах на социалистическом конгрессе», он просил оказывать ему всяческое содействие20. Как видно, не так уж был не прав Ленин, называя намеченную конференцию «комедией с переодеванием». «Бетман-Гольвег едет к Вильгельму, Вильгельм призывает Шейдемана, Шейдеман едет в Данию, — говорил он, — а в результате — Боргбьерг едет в Россию с условиями мира»21.
Таким образом, попытка правящих кругов Германии начать переговоры о сепаратном мире с представителями Советов в обход Временного правительства и решить их судьбу с позиции силы закончились полной неудачей. В связи с этим немецкий посланник в Берне фон Ромберг, глубоко вовлеченный в ход этих событий, решается дать совет рейхсканцлеру Бетман-Гольвегу в форме изложения мнения немецкого социал-демократа Адольфа Мюллера, тесно сотрудничавшего с Парвусом. «На основе добросовестнейшего изучения положения дел, — писал Ромберг 13 мая 1917 г., — он пришел к горькому убеждению, что мир с Россией может быть достигнут лишь при несомненном отказе от аннексий и контрибуций. Без этой предпосылки отдаление России от ее союзников исключено. Но если такой отказ произойдет, то можно было бы почти гарантировать, что вскоре был бы заключен сепаратный мир с русскими»22. Но рейхсканцлер не отреагировал на этот совет, полагаясь, видимо, на другие и не столь дорогие способы достижения сепаратного мира с Россией.
Одним из таких способов было активное продолжение операции по высадке «десанта» русских революционеров-эмигрантов, противников войны. Тем более, что после удачного проезда Ленина, которого восторженно встретили в Петрограде, теперь к германским властям начинают обращаться все новые и новые группы эмигрантов с просьбой разрешить им проезд через Германию на тех же условиях, что были предоставлены ленинской группе. 24 апреля 1917 г. фон Ромберг сообщает в МИД Германии, что находящиеся в Швейцарии «200 эмигрантов поехали бы незамедлительно, громадное большинство которых явные сторонники мира»23. 26 апреля Верховный судья Швейцарии Цграген от имени Комитета по возвращению на родину русских эмигрантов официально обращается к фон Ромбергу с просьбой оказать содействие эмигрантам в получении разрешения на проезд через Германию на тех же условиях, которые были определены для Ленина и его группы24. 27 апреля фон Ромберг информирует МИД Германии о том, что Комитет по возвращению на родину русских эмигрантов обратился к нему через посредство швейцарских социал-демократов с просьбой получить «немедленное разрешение» на проезд через Германию для группы видных русских социалистов — Мартова, Мартынова, Аксельрода, Семковского и Астрова. «Они — несомненные приверженцы немедленного заключения мира, наиболее известные здесь после Ленина революционеры»25, — писал фон Ромберг. Он также сообщал, что Комитет по возвращению на родину русских эмигрантов, после того как все его усилия получить от Временного правительства гарантию на проезд через страны Антанты остались безрезультатными, «решил отбросить все соображения и сомнения, связанные с компрометацией»26. Как сообщал 4 мая в МИД Германии его представитель при Главной ставке барон фон Грюнау, «Верховное главнокомандование заявило о своем согласии на проезд пяти русских революционеров»27. Лидеру меныиевиков-интернационалистов Мартову вместе со своими соратниками пришлось все-таки вернуться тем же путем, что и Ленину, которого он первоначально осудил за рискованное решение ехать через Германию.
Русские эмигранты в Швейцарии с выгодой используют соперничество ведущих войну государств: Антанта в ответ на удачную акцию с «ленинским вагоном» предлагает в свою очередь проезд русским эмигрантам через свою территорию. «Теперь, когда Англия разрешает проезд всем, осторожность повелевает, чтобы Германия не растеряла завоеванных симпатий, — мотивируют свое обращение к немецкой стороне представители Комитета по возвращению русских эмигрантов в Швейцарии. — В этих целях необходимо, чтобы Германия и теперь действовала так же, то есть разрешала бы проезд каждому, кто бы об этом ни ходатайствовал»28.
Но Верховное командование Германии было не согласно с такой постановкой вопроса, о чем статс-секретарь МИД Циммерман информирует немецкого посланника в Берне. В направленной фон Ромбергу 26 апреля 1917 г. шифрованной телеграмме говорилось:
Информация для Вашего превосходительства:
Представитель при Главной ставке телеграфирует: «В разговоре с генералом Людендорфом я установил, что он был бы согласен с тем, если Ваше превосходительство имело бы в виду, чтобы русских беженцев, возвращающихся из-за границы домой, которые до сих пор направлялись через Стокгольм, пропустить через наши линии фронта, с тем чтобы они непосредственно в армии вели пропаганду за мир. В этих целях с военной стороны им были бы открыты пути настолько широко, в какой это окажется возможным, и их пропустили бы только там, где с русской стороны было бы дано согласие пропустить их незаметно, без огласки. Но, разумеется, никакой гарантии брать на себя невозможно, соответствующие лица действовали бы лишь при условии собственной ответственности, и они сами должны обеспечить себе путь к отступлению. Если все же кто-то из беженцев окажется готовым на это, то такая попытка могла бы быть предпринята. Циммерман29.
Представитель МИД Германии при Главной ставке барон фон Лерснер с готовностью поддержал циничное предложение генерала Людендорфа переправить эмигрантов через Германию до германского Восточного фронта, чтобы разрешить им переход на позиции русских войск. «Разумеется,— писал он в МИД Германии, — при переходе наших позиций не может быть обещана безопасность, хотя, естественно, участки перехода были бы выбраны так, чтобы в нашем смысле они оценивались как безопасные»30. Статс-секретарь МИД Германии также безоговорочно поддержал предложение генерала Людендорфа и своего коллеги при Главной ставке31.
мая 1917 г. военный атташе немецкого посольства в Верне фон Бисмарк доводит до сведения своего шефа фон Ромберга, что, как явствует из полученной им из Главной ставки телеграммы, генерал Людендорф еще раз подтвердил, что «только те из русских будут пропущены через Германию, кто не настроен к немцам явно враждебно». Военный атташе заверил Людендорфа, что «в путь двинутся только такие русские, которые станут добиваться мира»32. Накануне отправки второго эшелона с русскими эмигрантами помощник статс-секретаря МИД Германии фон Штумм обращается к фон Ромбергу с просьбой «через подходящих лиц, которые могли бы стать посредниками, чтобы возвращающихся в Россию эмигрантов навести на мысль потребовать от русского правительства опубликования военно-политических соглашений, которые до войны были заключены бывшим режимом России с Францией и Англией»33.
13 мая 1917 г. второй поезд с русскими эмигрантами общим числом до 250 человек проследовал через Германию тем же маршрутом, что и первый. Сопровождавший и на этот раз поезд капитан фон дер Планиц в своем отчете писал, что «и на этот раз эмигранты выразили категорическое желание оплату проездных билетов, багажа и обслуги взять на себя... Едущие везли с собой большие запасы продуктов, поэтому только в Оффенбурге и Заснице был заказан суп, а в Гейдельберге — кофе... »34. Педантичный капитан также отметил, что «настроение едущих было очень хорошим, совершенно противоположным тому, какое царило во время первого транспорта; тогда царила почти торжественная и явная сдержанность... многие заводили разговоры, содержание которых было большей частью о том, что они сторонники Ленина и хотят принести освобождение своей родине»35. Третий по счету, он же и последний, поезд с русскими эмигрантами в количестве 200 человек проехал через Германию 25 июня 1917 г. Хотя среди пассажиров последнего поезда видных политических деятелей уже не было, но, как отмечалось в отчете, «все же среди них были активные и опытные организаторы и писатели»36.
По данным В. Л. Бурцева, всего через Германию вернулись в Россию 159 политических эмигрантов (не считая членов их семей) — большевиков, меньшевиков, социалистов-революционеров и представителей других политических партий. Наряду с Лениным и Зиновьевым таким же образом вернулись Л. Мартов (Ю. О. Цедербаум), Мартынов (С.Ю. Пикер), Д. Б. Рязанов (Гольдендах), Ф. Я. Кон, М. А. Натансон, А. М. Устинов, А. И. Балабанова и др. Все они, по мнению Бурцева, были «вольные или невольные агенты Вильгельма»37. По свидетельству ответственных сотрудников МИД Временного правительства, «абсолютно никакого контроля за въездом в Россию эмигрантов на самом деле не существовало. Не только дефетисты (пораженцы. — Г. С.) из русских эмигрантов, но и прямые агенты германского Генерального штаба могли при такой постановке попасть в Россию»38.
Как уже было показано выше, Германия была крайне заинтересована в том, чтобы в Россию вернулось как можно больше противников продолжения войны. Об этом прямо писал и немецкий посланник в Берне фон Ромберг рейхсканцлеру Бетман-Гольвегу 30 апреля 1917 г., предлагая «путем пополнения из-за границы умножить число безусловных друзей мира» в России. Ссылаясь на состоявшуюся беседу с швейцарским социалистом Ф. Платтеном, сопровождавшим «ленинский вагон», Ромберг сообщал, что и в Германии находится определенная часть русских революционеров, которых можно было бы отправить в Россию. Ставя перед канцлером вопрос о возможности материальной поддержки таких эмигрантов, «не оскорбляя их достоинства», Ромберг одновременно хотел выяснить, не оказывается ли революционерам финансовая помощь каким-либо другим образом39. Возглавляемая Ромбергом германская миссия в Берне продолжала быть важным центром получения информации как об оставшихся еще в Швейцарии русских социалистах, так и о том, что происходило в России. Ключевую роль в контактах с русскими политэмигрантами играл швейцарский социал-демократ Карл Моор, немец по национальности, обосновавшийся с 1889 г. в Берне, где он возглавлял главный орган швейцарских социал-демократов газету «Бернер Тагвахт» и входил в городской совет и кантональный парламент как представитель социалистического рабочего движения. Еще в 1904 г. Моор познакомился на социалистическом конгрессе в Амстердаме с Лениным, взгляды которого он воспринял с симпатией. Как теперь установлено, Моор действительно был тайным агентом Германии под псевдонимом «Байер». Он часто встречался с различными группами русских политэмигрантов и регулярно отправлял донесения о своих беседах с ними, будь то видный большевик и соратник Ленина Г. Л. Шкловский или один из лидеров меньшевиков П. Б. Аксельрод. В одном из своих донесений, датированном 4 мая 1917 г., «Байер» сообщал, что он «прозондировал ряд представителей различных групп пацифистского крыла социалистов и они сказали, что было бы весьма желательно, чтобы систематическая, интенсивная и эффективная агитация в пользу мира поддерживалась бы кем-нибудь из хорошо известных нейтральных товарищей. После того, как они высказали явную, и я бы сказал, радостную готовность принять финансовую поддержку именно для работы в пользу мира, я сказал, что со своей стороны, был бы счастлив предоставить значительную сумму для такой благородной, гуманной и интернациональной цели»40. Отмечая, что его предложения были приняты собеседниками «с большим удовлетворением», агент указывал на побуждавшие их к этому мотивы — противники войны не имеют таких материальных возможностей вести свою разъяснительную работу в таких масштабах, как это делают сторонники войны, в поддержке которых «важную роль играет английское золото», — и «Антанта расходует колоссальные средства для поддержки военных усилий и подкупа влиятельных лиц». В заключение «Байер» предлагал выработанные им условия оказания финансовой поддержки русских политэмигрантов: 1. Личность жертвователя гарантирует, что деньги идут из не вызывающего подозрения источника. 2. Жертвователю или посреднику должен быть обеспечен въезд в Россию с этими деньгами. 3. В целях немедленной реализации выделенных финансовых средств необходимо иметь их в виде наличных денег, и наиболее подходящей формой здесь была бы швейцарская валюта41. Далее мы увидим, как осуществлял эти принципы на практике сам К.Моор.
Еще одним «нейтральным лицам», работавшим на Германию, был видный швейцарский социал-демократ и председатель Интернациональной социалистической комиссии Роберт Гримм, к которому в марте 1917 г. первоначально обратился Ленин за официальным содействием в возможном проезде через Германию, но затем отказался, поручив это Ф. Платтену. Приехав в мае 1917 г. в Петроград при активном содействии германских властей, Гримм зондировал возможность заключения сепаратного мира между Россией и Германией. В телеграмме от 29 мая, адресованной члену правительства государственному Советнику Швейцарии Гофману и предназначенной для немецкой стороны, он сообщал: «Влиятельные круги в Петербурге понимают, что по причинам политического, военного и экономического характера нужно заключить мир. Франция тормозит этот процесс, Англия — препятствует ему. В ближайшее время следует рассчитывать на усиление давления на мирное движение. Развитию дел в России в сторону мира может помешать лишь наступление Германии. Поэтому он, Гримм, просит советника Гофмана, сообщить ему наши военные цели (если Гофману они известны), чтобы он мог продолжать свою деятельность в Петербурге на основе этих данных»42. Однако секретная переписка Гримма была раскрыта русской контрразведкой, и он был выслан из России как агент германского правительства.
Политическим и военным кругам Германии оставалось только надеяться, что с помощью вернувшихся в Россию революционеров- эмигрантов события примут для них благоприятный характер, и они смогут достигнуть своей цели — заключить сепаратный мир.
Примечания:
1 Германия и русские революционеры в годы Первой мировой войны. С. 286.
2 См.: Речь. 1917. 17 марта.
3 Германия и русские революционеры в годы Первой мировой войны. С. 400.
4 Земан 3., Шарму У. Купец революции Парвус-Гельфанд. Политическая биография. М., 1991. С. 259.
5 Хальвег Вернер. Возвращение Ленина в Россию в 1917 году. М., 1990. С. 63.
6 Константинополь и проливы: Сб. документов. М., 1925. С. 466-467.
7 Вестник Временного правительства. 1917. 28 марта.
8 Хальвег Вернер. Указ. соч. С. 167.
9 Германия и русские революционеры в годы Первой мировой войны. С. 296.
10 Там же.
11 Там же.
12 Там же. С. 309-310.
13 Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте: Мемуары. М., 1993. С. 175.
14 Германия и русские революционеры в годы Первой мировой войны. С. 342.
15 Там же. С. 313.
16 Буржуазия и помещики в 1917 году. Частные совещания членов Государственной думы. М.; Л., 1932. С. 120.
17 Там же. С. 314.
18 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 365.
19 Там же. С. 366.
20 Германия и русские революционеры в годы Первой мировой войны. С. 316.
21 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 369.
22 Хальвег Вернер. Указ. соч. С. 72.
23 Там же. С. 120
24 Там же. С. 123
25 Там же. С. 124.
26 Там же.
27 Там же. С. 135.
28 Хальвег Вернер. Указ. соч. С. 51.
29 Там же. С. 125
30 Там же. С. 129.
31 Там же. С. 133.
32 Там же. С. 131-132.
33 Там же. С. 141
34 Там же. С. 145
35 Там же. С. 146.
36 Там же. С. 153.
37 Общее дело. 1917. 14 и 16 окт.
38 Михайловский Г. Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства. 1914-1920. Кн. 1. М., 1993. С. 304.
39 Хальвег Вернер. Указ. соч. С. 130. 210
40 Германия и русские революционеры в годы Первой мировой войны. С. 314.
41 Там же. С. 315.
42 Там же. С. 320.