Тайный союзник - 1. «Меморандум доктора Гельфанда», или как устроить революцию в России

1. «Меморандум доктора Гельфанда», или как устроить революцию в России

8 января 1915 г. германский посол в Константинополе Курт фон Вагенхейм направил в Берлин телеграмму следующего содержания: «Известный русский социалист и публицист д-р Гельфанд, один из главных лидеров русской революции 1905 г., который был выслан из России и несколько раз высылался также из Германии, в течение определенного времени активно работает здесь как публицист, занимающийся главным образом вопросами экономики Турции. С самого начала войны Парвус настроен совершенно явно пронемецки. Он помогает д-ру Циммеру в поддержке украинского движения, а также оказывает полезные услуги в организации газеты Бацариса в Бухаресте. В беседе со мной, о которой он просил через Циммера, Парвус сказал, что русские демократы смогут достичь своей цели только при полном уничтожении царизма и разделе России на малые государства. С другой стороны, политика Германии не может быть совершенно успешной, если она не будет способствовать проведению главной революции в России. Россия будет опасна для Германии даже после войны, если русская империя не будет разделена на ряд отдельных частей. Поэтому интересы правительства Германии и русских революционеров, которые уже действуют, совпадают. Однако пока еще отсутствует необходимая координация между различными фракциями. Меньшевики еще не объединили свои силы с большевиками. Он считает своей задачей создать организацию по подготовке восстания и действовать в широком масштабе. Для достижения этой цели прежде всего необходимо созвать конгресс лидеров движения, возможно, в Женеве. Он готов предпринять первые шаги в этом направлении, но ему понадобятся немалые деньги... »¹. В заключение германский посол выразил пожелание, чтобы Парвус был принят в Берлине статс-секретарем иностранных дел Яговым и тот ознакомился с его планом². Но прежде чем проследить, как развивались дальнейшие события, необходимо объяснить, почему Парвус оказался в это время в Константинополе. Причиной тому стал финансовый скандал, который разгорелся после возвращения Парвуса из революционной России в Германию. Дело в том, что будучи с 1902 г. успешным литературным агентом М. Горького, он собрал за постановку пьесы «На дне» значительную сумму, большая часть которой должна была поступить в партийную кассу РСДРП и самому автору. «За четыре года пьеса обошла все театры Германии, в одном только Берлине была поставлена свыше 500 раз, у Парвуса собралось, кажется, 100 тысяч марок, — вспоминал потом Горький. — Но вместо денег он прислал в “Знание” К. П. Пятницкому письмо, в котором добродушно сообщал, что все эти деньги он потратил на путешествие с одной барышней по Италии»³. Тем не менее и большевистское руководство во главе с Лениным, и сам Горький потребовали от Парвуса вернуть причитающиеся им суммы, а Горький даже обратился с жалобой на Парвуса в Исполком социал-демократической партии Германии. Дело Парвуса рассматривал в начале 1908 г. авторитетный третейский суд в составе А. Бебеля, К. Каутского и К. Цеткин, который морально осудил Парвуса, поставил его вне рядов российского и германского социал-демократического движения. «Трудно сказать, что было правдой, а что вымыслом в этой истории с Горьким, но для Гельфанда она имела самые серьезные последствия,— пишут его биографы. — Он окончательно запутался и не видел никакого выхода из сложившейся ситуации. Одно ему было ясно: он не может больше оставаться в Германии»⁴.

В результате недавний триумфатор оказался в 1910 г. в Константинополе, началась новая, покрытая тайной глава жизни Парвуса. Об этой главе длиною в пять лет подлинно известно немного даже его биографам; а все остальное — из области слухов и предположений. По имеющимся сведениям, Парвус с 1911 г. стал агентом немецкого Генерального штаба и в качестве такового был послан как военный корреспондент в Константинополь, где был прикомандирован к немецкому генералу Лиману фон Сандерсу. Здесь ему была предоставлена возможность заключать выгодные контракты по хлебным поставкам и зарабатывать на этом большие деньги⁵. Он гордился заключенной сделкой с Россией по доставке зерна, которая, по его утверждению, спасла режим младотурок от катастрофы. Возможно, поэтому он стал не только миллионером, но и советником правительства «младотурок», а совсем не потому, что один из его лидеров Мехмет Талаат, с которым Парвус был хорошо знаком, являлся великим мастером ложи «Великий Восток Турции», образованной в 1909 г. Одновременно Парвус занимался и контрабандой немецкого оружия устаревших образцов, пользовавшегося на Балканах большим спросом. С началом Первой мировой войны он стал активно работать в пользу Германии, агитируя общественное мнение Турции за участие в войне на стороне центральных держав. Как бы то ни было, надо отдать должное его острому уму, практической хватке, предприимчивости и авантюрному характеру. Как представляется, финансовые успехи Парвуса есть блестящее подтверждение мысли Ф. М. Достоевского о том, что «из правдоискателей и бунтарей такие деловые шельмы вдруг вырабатываются, что понимающие люди только языком на них в остолбенении пощелкивают». Переход Парвуса в новое качественное состояние изменил весь его образ мыслей и поведения, обнажил скрываемые ранее черты характера, сделал его в глазах бывших товарищей по социал-демократической партии «сутенером империализма» (К. Цеткин), «негодяем и авантюристом» (Ленин), «политическим Фальстафом» (Троцкий), а для будущих биографов он станет «таинственной фигурой». Всей своей предшествующей трудной жизнью и бурной деятельностью Парвус был подготовлен к любым превратностям судьбы, в том числе и к очередному резкому повороту, который произошел в его жизни с началом Первой мировой войны.

Эхо артиллерийской канонады еще не докатилось до Константинополя, а Парвус уже утратил интерес к турецкой экономике и вновь ударился в политику, чтобы не только напомнить о себе, но и извлечь пользу из новой ситуации. Он открыто принимает сторону Германии и начинает активно действовать в ее пользу. В своем обращении к русским революционерам и социалистам он призывает их способствовать поражению России в интересах европейской демократии. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в январе 1915 г. Парвус добился встречи с германским послом в Константинополе фон Вагенхеймом, которого первым посвятил в свой план действий. Этот план произвел на германского посла должное впечатление, и потому, реагируя на просьбу Парвуса предоставить ему возможность ознакомить Берлин с его планом, Вагенхейм немедленно телеграфировал своему руководству о желательности контакта с «доктором Гельфандом». Германское руководство сразу же заинтересовалось этим планом, и статс-секретарь иностранных дел Ягов прямо из Ставки сообщил в МИД, что на встречу с Парвусом в Берлине будет направлен сотрудник Имперской канцелярии Рицлер⁶, авторитетный специалист по делам России.

На состоявшейся в конце февраля 1915 г. в Министерстве иностранных дел Германии встрече с Парвусом статс-секретаря иностранных дел Ягова и Рицлера, которая по соображениям строгой секретности даже не протоколировалась, «известный русский социалист и публицист» представил основные положения своего плана борьбы против царской России⁷. Судя по всему, этот план был тогда одобрен, поскольку 9 марта 1915 г. Парвус направил в МИД Германии меморандум на двадцати страницах, содержавший подробный план организации революции в России. Этот документ, известный в литературе как «Меморандум доктора Гельфанда», был впервые опубликован в 1958 г. в сборнике документов «Германия и революция в России 1915-1918».

Хотя после этого «Меморандум доктора Гельфанда» многократно перепечатывался и комментировался в зарубежных и отечественных изданиях, его снова и снова открывают для себя и своих читателей как «новый источник» те, кто считает Русскую революцию 1917 г. результатом «злонамеренных козней Германии». Но это в первую очередь своеобразный литературный памятник революционной эпохи, исторический источник, который нужно оценить в контексте времени. В самом деле, представленный в меморандуме план действий поражал своей масштабностью, грандиозностью своего замысла и вместе с тем не казался на первый взгляд фантастическим, поскольку основывался на конкретно-историческом анализе социально-политической обстановки в России того времени. Надо отдать должное его автору: он использовал в нем не только личный опыт 1905 г., но и новую ситуацию, возникшую в годы войны. Документ начинался с главной цели — подготовить и провести в России весной следующего — 1916 г. массовую политическую забастовку под лозунгом «Свобода и мир». «Центром движения, — говорилось далее, — будет Петроград, а в самом Петрограде — Обуховский, Путиловский и Балтийский заводы. Забастовка должна прервать железнодорожное сообщение между Петроградом и Варшавой и Москвой и Варшавой и парализовать Юго-Западную железную дорогу. Железнодорожная забастовка будет проведена прежде всего в крупных центрах с большим количеством рабочих и железнодорожных мастерских. Чтобы сделать забастовку всеобщей, следует взорвать железнодорожные мосты, как это было во время забастовочного движения 1904-1905 годов»⁸. В меморандуме подчеркивалось, что этой цели можно достигнуть «только под руководством русских социал-демократов» и тут же содержались конкретные предложения, как привлечь их к этому на основе компромисса между политическими партиями и течениями⁹. Особое внимание предлагалось уделить революционной агитации через печать. Автор документа не боялся дать прогноз и на будущее: «Если революционное движение достигнет значительных масштабов и даже если у власти в Петрограде останется царское правительство, можно сформировать временное правительство для обсуждения вопроса о перемирии и мирном договоре и для начала дипломатических переговоров»¹⁰. Наряду с рекомендациями по технической подготовке восстания в России (послать в Сибирь несколько энергичных и хорошо обученных и снаряженных агентов со специальным заданием взорвать железнодорожные мосты, чтобы помешать поставке оружия из Америки, разработать план сопротивления восставшего населения Петрограда и др.) в меморандуме содержалось предложение о финансовой поддержке «для группы большевиков в российской социал-демократической партии, которая борется против царизма всеми доступными средствами». И прямо указывалось, что «ее вожди находятся в Швейцарии»¹¹. Интересно, что среди 11 пунктов приложения к своему меморандуму, переданному в МИД Германии несколькими днями позже, Парвус поставит предложение о финансовой поддержке большевиков на первое место¹². И все же главное внимание в самом меморандуме было уделено анализу революционного движения в России. Правда, Парвус не открывал ничего нового, утверждая, что дальнейшие события в России зависят от течения войны. «После восторгов первых дней войны в России наступило отрезвление, — отмечал он. — Царский режим нуждается в быстрых победах, а на деле терпит кровавые поражения. Даже если русская армия останется на зиму на теперешних позициях, по всей стране прокатится волна недовольства»¹³. В случае поражения русской армии, предрекал Парвус, «антиправительственное движение приобретет невиданный размах» и «при мобилизации имеющихся сил согласно выше изложенному плану можно рассчитывать на массовую забастовку весной»¹⁴.

«Для полной организации русской революции», назначенной на январь 1916 г., Парвус запросил 20 млн руб., а пока согласился удовлетвориться 1 млн для проведения подрывной работы в Петрограде¹⁵. План Парвуса получил одобрение в Министерстве иностранных дел Германии и в Генеральном штабе¹⁶, а опекавший Парвуса в Копенгагене немецкий посланник Брокдорф-Ранцау уверял своего шефа в том, что агент Парвуса «сразу же по возвращении начнет устанавливать связи между разными революционными центрами, но это невозможно без довольно больших материальных ресурсов»¹⁷.

Было бы однако наивным полагать, что, одобрив план Парвуса, немецкие дипломаты и все, кто за ними стояли, были готовы выбросить деньги, и немалые, на ветер. Можно согласиться с высказанным в литературе мнением о том, что первоначально МИД Германии рассматривало поддержку радикальных элементов русской эмиграции и свои подрывные действия в России в целом как способ давления на царя в целях заключения сепаратного мира¹⁸. Это понимал и сам Парвус, предупреждавший немецких дипломатов об опасности заключения сепаратного мира с Россией и предлагавший вместо этого «организовать» революцию. Его всецело поддерживал германский посланник в Копенгагене Брокдорф-Ранцау. «Теперь я лучше узнал Гельфанда, и я считаю, что это, несомненно, необыкновенно важный человек, — писал он в августе 1915 г. заместителю статс-секретаря иностранных дел, и мы должны использовать его необыкновенные способности, пока идет война, и, если это будет возможно, после нее, независимо от того, разделяем мы лично его взгляды»¹⁹. Пытаясь развеять возникшие опасения скептиков в отношении плана Парвуса, Брокдорф-Ранцау здесь же разъяснял необходимость поддержки плана Парвуса: «может быть это и рискованно — использовать силы, стоящие за Гельфандом, но отказ от их услуг, вызванный опасением, что мы не сможем контролировать эти силы, был бы безусловно признанием нашей слабости. Я еще не расстался с этой надеждой. Те, кто не понимает знамений нашего времени, никогда не поймут, куда мы идем, что поставлено на карту в данный момент»²⁰.

МИД Германии хотя и сомневался, но все же поверил в «силы, стоящие за Гельфандом». Но проблема состояла в том, что финансами распоряжались не дипломаты. 6 июня 1915 г. статс-секретарь иностранных дел Ягов обращается к министру финансов Фрелиху с просьбой выделить 5 млн марок «на революционную пропаганду в России», по статье «непредвиденные расходы», поскольку МИД не имел такой суммы в своем распоряжении²¹. И хотя эта просьба была удовлетворена в июле 1915 г., тем не менее министр финансов заметил, что «могут возникнуть затруднения в соблюдении полной тайны»²². В декабре 1915 г. Фрелих принял Парвуса, ознакомившего его со своим грандиозным планом. Сообщая МИД о своем впечатлении об этой встрече, министр финансов писал: «По-моему он слишком нафантазировал в своих планах, особенно в так называемом финансовом плане, в котором мы вряд ли сможем участвовать. С другой стороны, стоит обсудить вопрос о предоставлении в его распоряжение 1 млн руб., который он просит для пропаганды. Если Министерство иностранных дел считает этот расход оправданным и полезным, я не буду возражать»²³. Только после этого статс-секретарь иностранных дел Ягов направил 26 декабря 1915 г. телеграмму германскому посланнику в Копенгагене Брокдорфу-Ранцау с разрешением выплатить 1 млн руб. из кассы миссии. При этом Ягов счел необходимым сделать следующую приписку: «Следует сообщить графу Ранцау, что д-р Гельферих (вице-канцлер. — Г. С.) относится к фантастическому финансовому плану Гельфанда отнюдь не так сочувственно, как тот думает»²⁴. Наконец-то Парвус получил свой миллион, разумеется, под расписку для отчета: «Мною 29 декабря 1915 получен один миллион рублей в русских банкнотах для поддержки революционного движения в России от германского посланника в Копенгагене. Д-р А. Гельфанд»²⁵. Как видно из этого, далеко не все гладко было с финансированием плана Парвуса, как это обычно представляется в современной отечественной литературе.

Свидетельством доверия немецких властей к Парвусу стало и аннулирование существовавшего еще с 1893 г. запрета жить в Германии, и он получил возможность свободного передвижения по стране, а также паспорт, с которым мог посещать нейтральные страны²⁶. Но в самой Германии Парвус встретил более чем холодный прием со стороны бывших своих товарищей по социал- демократической партии, в том числе и ее видных деятелей — Карла Либкнехта, Клары Цеткин и Розы Люксембург. Последняя даже не пожелала с ним разговаривать, хотя их связывала давняя дружба. Один из членов руководства СДПГ Г. Хаас предостерег против каких-либо контактов с Парвусом и высказал предположение, что он является русским агентом (!)²⁷. Другой социал-демократ Э. Давид записал в это время в своем дневнике: «Совершенно невероятный случай: ультрадикальный революционер, русский реформатор, негодяй, обманщик (дело Горького), а теперь еще турецкий агент и спекулянт»²⁸. Интересно, как бы реагировали его бывшие товарищи по партии, если бы узнали, что на самом деле он был немецким агентом.

Не менее холодный прием встретил Парвус и в Швейцарии, куда он приехал в мае 1915 г. Здесь его главной целью была встреча с Лениным, от которого зависел успех планов Парвуса. Эта встреча состоялась в конце мая 1915 г. на квартире лидера большевиков. «Я изложил ему мои взгляды на последствия войны для социал-демократии и обратил внимание на то, что, пока продолжается война, в Германии не сможет произойти революция, что сейчас революция возможна только в России, где она может разразиться в результате поражений от Германии, — вспоминал затем Парвус. — Однако он мечтал об издании социалистического журнала, с помощью которого, как он полагал, он сможет немедленно направить европейский пролетариат из окопов в революцию»²⁹. По свидетельству А. Р. Зифельда, которому Ленин рассказал об этой встрече, лидер большевиков заявил Парвусу, что тот агент Шейдемана и остальных немецких социалистов-шовинистов, и потому он предпочитает не иметь с ним никаких дел³⁰. Трудно судить, как проходила эта встреча на самом деле, но факт остается фактом — Парвусу не удалось договориться с Лениным. «Планы, которые он изложил в Берлине в начале марта, лишились основной составляющей, — пишут в связи с этим его биографы. — Без Ленина Гельфанд не мог ни создать единой социалистический фронт, ни действовать в надежде на успех в России. Теперь ему предстояло сделать выбор: он мог информировать МИД о его неудаче в Швейцарии и ограничиться в этом случае, по договоренности с немецкими дипломатами, социалистической пропагандой в Западной Европе или попытаться создать свою организацию, достаточно сильную, чтобы она могла действовать в России»³¹. Он не сделал ни того, ни другого, а предпочел импровизировать, создавая при этом видимость бурной деятельности по организации революции в России.

Потерпев фиаско в Швейцарии, Парвус решил остаться в Скандинавии, которая в силу своего нейтралитета стала центром торговли между воюющими странами. С ведома своих покровителей из МИД Германии он обосновался в Копенгагене, где организовал институт научного и статистического анализа (Институт по изучению причин и последствий мировой войны), для работы в котором в качестве научных сотрудников Парвус не без умысла привлек ряд русских эмигрантов как из меньшевиков, так и большевиков — А. Г. Зурабова, М. С. Урицкого, Г. И. Чудновского и др. Однако обвинения прессы в том, что образованный Парвусом институт является всего лишь легальным прикрытием его конспиративной деятельности, не подтвердились, и, как уверяют его биографы, «институт занимался тем, чем и должен был заниматься, — исследовательской работой»³².

Тем не менее отношение русской эмиграции к этому «научному учреждению» было скорее подозрительным, чем положительным, в особенности после того, как небезызвестный Г. А. Алексинский, издававший в Париже журнал «Россия и свобода», выступил в нем со статьей, в которой утверждал, что Институт по изучению причин и последствий мировой войны основан на деньги германского правительства. Не случайно от предложения работать в этом Институте отказался Н. И. Бухарин, проживавший тогда в Скандинавии и находившийся, как и многие русские эмигранты, в тяжелом материальном положении. Правда, некоторые исследователи, не приводя никаких доказательств, считают, что он отказался от этого предложения «под сильным давлением Ленина»³³. По моему мнению, это было самостоятельное решение Бухарина, который, несмотря на свои молодые годы, занимал тогда независимую позицию. К тому же опубликованная переписка не дает оснований утверждать, что этот вопрос между ними обсуждался.

Не принял предложения сотрудничать в институте Парвуса и Я. С. Ганецкий (Фюрстенберг), хотя и он находился в отчаянном материальном положении, настолько отчаянном, что осенью 1914 г. был вынужден обратиться к Ленину с необычной просьбой ^выслать ему денег взаймы³⁴. Сам Ганецкий в своих показаниях в ЦК РСДРП(б) в 1917 г. писал: «Еще до выезда своего из Цюриха я слыхал, что Парвус организует в Копенгагене научное общество. Там я мог получить место, равно как и моя жена. Но так как было опасение, что политические противники будут демагогически ставить упреки, что сотрудники этого научного общества работают совместно с Парвусом политически, то во избежание всяких лишних недоразумений решил места там не принимать»³⁵.

Впрочем, деятельность организованного Парвусом Института по изучению причин и последствий мировой войны мало интересовала и его самого, и он занялся своим любимым делом — коммерцией, проворачивая многомиллионные сделки с продовольствием, углем, медикаментами. Копенгаген был для этого самым подходящим местом. Посетивший в 1915 г. этот город один из видных деятелей большевиков А. Г. Шляпников свидетельствовал: «Русских граждан в Копенгагене этой осенью было очень много. Сюда съехались все спекулянты, все мародеры и богачи военного времени. Спекулировали главным образом предметами питания и немецкими фабрикатами (краски, лекарства, канцелярские принадлежности и т.п.). Появился особый слой богачей — гуляшники, это спекулянты особого рода военными консервами, умевшие сбывать их в Германию. Социалисты также не отставали от военных доходов. Так немецкий социалист, известный в свое время в России, Парвус уже нажил не один миллион и начал жертвовать и учреждать полезные предприятия»³⁶.

Самым полезным предприятием, учрежденным Парвусом, стала экспортно-импортная компания, которая специализировалась на торговле между Германией и Россией. Как это ни покажется удивительным, но Германия и Россия сохранили торговые отношения во время Первой мировой войны: за период с августа 1915 по июль 1916 г. торговый оборот между ними составил 11 млн 220 тыс. руб.³⁷. Так что не один Парвус поставлял товары в Россию. Что же касается его экспортно-импортной компании, то она закупала необходимые для германской военной экономики медь, олово, каучук, а также зерно, а в Россию поставляла машинное оборудование, химикаты, медикаменты и даже презервативы. Одни товары пересекали границу легально, другие — контрабандой³⁸. В августе 1915 г. компанию Парвуса инспектировал уполномоченный германского правительства доктор Циммер, который был знаком с Парвусом еще по Константинополю. Инспектор остался доволен работой компании и в отчете своему правительству особо выделил характер ее закулисной деятельности: «В организации, созданной Гельфандом, сейчас работает восемь человек в Копенгагене и приблизительно десять человек, которые ездят в Россию. Эта работа служит цели установления контактов с различными людьми в России, поскольку необходимо объединить различные, не связанные между собой движения. Центр в Копенгагене поддерживает с ними постоянную связь. Гельфанд выделил средства на административные расходы, которые тратит довольно экономно. До настоящего времени он настолько осторожно ведет дела, что даже те, кто работает на него, не понимают, что за всем этим стоит наше правительство»³⁹. Чрезвычайно важное признание, которое следует иметь в виду при оценке вовлеченных в эту компанию лиц как германских агентов и пособников Парвуса в его секретной миссии.

Это в равной степени относится и к управляющему экспортноимпортной компанией Я. С. Ганецкому (Фюрстенбергу), которого, оказывается, Ленин внедрил как своего человека к Парвусу. «Когда Ленин в 1915 г. откомандировал Фюрстенберга в организацию Гельфанда, — пишут 3. А. Земан и У. Б. Шарлау, — они оба оказались в выигрыше: Ленин смог получать информацию о том, как обстоят дела в Скандинавии, а Гельфанд, благодаря Фюрстенбергу, получил связь с большевистским штабом»⁴⁰. Без единого факта авторы намертво связали Парвуса с «большевистским штабом», о существовании которого тогда не подозревал даже Ленин. Но давайте послушаем самого Ганецкого. Вот что он писал по этому поводу в своих показаниях, адресованных в ЦК РСДРП(б): «Парвуса лично я не знал. Мельком встречал его раза два в 1900 году в Мюнхене у тов. Карского. Познакомился я с ним только в 1915 году, в июле месяце в Копенгагене. Уже в Швейцарии слыхал, что он сделался немецким социал-демократом. Но знакомые социал-демократы давали о его политической личности и личной честности самые лучшие отзывы... Будучи в тяжелом материальном положении, узнав, что Парвус и в Копенгагене делает дела, я обратился к нему и предложил свои услуги. Парвус сначала предложил мне деньги для моего личного оборудования в коммерции. Но, не имея опыта, я не хотел лично вести дела с чужими деньгами. Немного спустя было сорганизовано акционерное общество, и я был управляющим. Я получал очень скромное жалованье, 400 крон в месяц (до войны 200 рублей). Но должен был получать тантьему (вознаграждение за счет процентов от прибыли. — Г. С.), причем имел право получать в счет этой тантьемы, что позволило мне содержать мою семью из 5-ти лиц»⁴¹. Мы еще вернемся к этим показаниям, а здесь хотелось бы обратить внимание на то, что Ганецкий, которому в 1917 г. были предъявлены обвинения в спекуляции, даже не пытался прикрыться авторитетом Ленина и, как мне представляется, совсем не потому, что не хотел выдать партийную тайну, а по причине того, что решение сотрудничать с Парвусом он принимал самостоятельно.

В сентябре 1915 г. Парвус начал издавать в Мюнхене журнал «Колокол». Если иметь в виду, что журнал стал выходить с разрешения МИД Германии и Генерального штаба⁴², его претенциозное название было, по меньшей мере, неуместным. После выхода первых двух номеров журнала, которые были посвящены защите германской военной политики «в интересах социалистического движения в Германии», противники Парвуса, а их у него было очень много, обвинили его в том, что он является агентом правительства Германии. Отвечая на эти обвинения, Парвус в третьем номере своего журнала заявил: «Моя миссия в том, чтобы создать духовную связь между вооруженной Германией и русским революционным пролетариатом»⁴³. Разумеется, он не стал разъяснять, какими средствами он хочет установить эту «духовную связь». «Миссию» Парвуса резко критиковал Ленин, который в своей статье «У последней черты», опубликованной 20 ноября 1915 г. в газете «Социал-демократ», писал: «Парвус, показавший себя авантюристом уже в русской революции, опустился теперь в издаваемом им журнальчике “Die Gloke” (“Колокол”) до последней черты... Он лижет сапоги Гинденбургу, уверяя читателей, что немецкий генеральный штаб выступил за революцию в России... »⁴⁴. Из этого можно заключить, что вождь большевиков был в полной неосведомленности относительно истинных намерений как Парвуса, так и немецкого Генерального штаба, ибо только при очень богатом воображении можно увидеть в этом маскировку уже состоявшегося сговора между ними. Можно с полной уверенностью утверждать, что Ленин и большевики не сотрудничали с Парвусом, по крайней мере в это время, свидетельством чему было и полное безденежье ЦК большевиков в Женеве и Русского бюро ЦК в Петрограде. В ноябре 1915 г. Ленин писал из Швейцарии в Скандинавию А. М. Коллонтай: «Насчет денег с огорчением увидел из Вашего письма, что пока Вам ничего не удалось для ЦК собрать»⁴⁵.

Если у Ленина в это время не было денег и он не помышлял о революции в России, то Парвус, даже располагая денежными средствами, не мог вызвать ее по своему желанию. В декабре 1915 г. во время встречи с Брокдорфом-Ранцау он впервые высказал опасение, что назначенная им на 9 (22) января 1916 г. революция может не состояться, и, страхуясь, заявил, что «для полной организации русской революции нужно около 20 миллионов рублей»⁴⁶. Тем не менее с полученным миллионом «для поддержки революционного движения в России» Парвус приехал в начале января 1916 г. в Стогкольм, откуда 3 января 1916 г. телеграфировал Брокфорду-Ранцау в Копенгаген: «Все идет как надо. Ожидаю сообщений из Петрограда»⁴⁷. Но сообщений из столицы о том, что там началась революция, восстание или стачка, не поступало. Что же касается волны забастовок, прокатившихся по стране, то нет никаких документальных оснований приписывать их происхождение агентам Парвуса в России. Германскому посланнику в Копенгагене, откуда Парвус «руководил» подготовкой Русской революции, пришлось давать объяснения самому канцлеру. Брокдорф-Ранцау сообщал в Берлин, что «Гельфанд настаивал приступить к действиям 22 января. Однако его агенты решительно от них отсоветовали, говоря, что немедленные действия были бы преждевременны» из-за изменившейся политической ситуации в Петрограде. Автором «изменившихся политических обстоятельств» был, конечно, сам Парвус: только ему могла прийти в голову идея свалить вину за несостоявшееся восстание в столице России на правых. «В революционном лагере опасаются, — разъяснял в связи с этим Брокдорф-Ранцау своему шефу, — что если бы восстание произошло в данный момент, реакционеры смешались бы с революционерами, чтобы внести в движение анархию. Революционеры не настолько уверены в своем контроле над массами, чтобы утверждать, что они останутся хозяевами положения, если эти массы выйдут на улицу. По всем этим соображениям необходимо отложить восстание до того времени, когда такая уверенность появится»⁴⁸. В действительности Парвус потерпел фиаско. «Гельфанд ошибся, решив, что может в течение нескольких месяцев превратить возмущение рабочих в революцию; он переоценил имевшиеся в его распоряжении средства, — пишут в связи с этим его биографы. — Он никогда не обладал хорошими организаторскими способностями и думал, что при наличии денег вполне достаточно способностей к импровизации, находчивости и энергии»⁴⁹.

В этих условиях Парвусу не оставалось ничего другого, как с помощью своих агентов продолжать распространять слухи о готовящемся в столице восстании. В курсе этих слухов было и Петроградское охранное отделение, начальник которого полковник К. И. Глобачев в своем докладе в Департамент полиции в июле 1916 г. назвал слухи о якобы ведущейся Парвусом подготовке «всеобщей стачки пролетариата и вооруженного восстания» несостоятельными. Глобачев полагал, что Парвус «потерял свое обаяние среди русских социал-демократов, денежные средства их организаций незначительны, что едва ли имело бы место в случае получения немецкой помощи»⁵⁰. Как мне представляется, в данном случае нет оснований не доверять начальнику столичного охранного отделения, которое имело своих агентов практически во всех политических партиях и через них было осведомлено не только об их действиях, но и намерениях. К тому же сам Глобачев, по характеристике товарища министра внутренних дел В. Ф. Джунковского, был «отличным во всех отношениях офицером, прекрасно разбиравшимся в розыскном деле»⁵¹. Касаясь вопроса о возможности организации Парвусом восстания в столице, начальник Петроградского охранного отделения замечал: «Это только мечты, которым никогда не суждено осуществиться, ибо для создания подобного грандиозного движения, помимо денег, нужен авторитет, которого у Парвуса ныне уже нет... »⁵².

Январская неудача Парвуса усилила недоверие к нему со стороны тех германских политиков, кто с самого начала сомневался в необходимости его использования в борьбе против России. В первую очередь это был сам статс-секретарь по иностранным делам Ягов, под влиянием которого МИД Германии пересмотрело свое отношение к Парвусу. С января 1916 г. немецкие дипломаты потеряли интерес к революционной пропаганде в России: «козырная карта в виде революции оказалась поддельной»⁵³.

Создавалось впечатление, что от Парвуса отвернулись все, и только немецкий посланник в Копенгагене Брокдорф-Ранцау, который имел с Парвусом постоянные контакты, защищал его до конца. В этом отношении большой интерес представляет письмо Брокдорфа-Ранцау новому статс-секретарю иностранных дел Германии Циммерману от 2 апреля 1917 г. «Я сознаю, что характер и репутация д-ра Гельфанда по-разному оцениваются его современниками и что Ваш предшественник (Ягов) особенно любил пройтись на его счет, — писал немецкий посланник. — В ответ на это я могу только сказать, что Гельфанд добился очень полезных политических результатов и что в России он был одним из первых, кто тихо и скромно начал работать для достижения цели, которая теперь — и наша цель. Некоторые обстоятельства, может быть, и все, сложилось бы по-другому, если бы Ягов не пренебрег два года назад его советами»⁵⁴. В связи с этим заслуживает внимания оценка роли Парвуса руководителем германской разведывательной службы в годы Первой мировой войны Вальтером Николаи. На допросе на Лубянке уже после Второй мировой войны, отвечая на вопрос о ценности Парвуса для разведслужбы Германского генерального штаба, он утверждал, что «никакой существенной пользы для военной разведслужбы» Парвус не представлял. Что же касается его политического и пропагандистского использования, то, по мнению Николаи, оно не могло иметь успеха «из-за рискованности». Но самое любопытное, быть может, в этих показаниях, это признание Николаи в том, что его оценка Парвуса совпадает с той, которую он обнаружил, читая сочинения Ленина (!)⁵⁵.

Итак, если оставаться на почве реальных фактов, то следует признать, что план Парвуса «устроить» в России революцию полностью провалился. Но грандиозный масштаб этого нереализованного плана захватил не только политические и военные круги Германии, но и впоследствии некоторых историков. В опубликованной в 60-е годы книге «Февральская революция» профессор Оксфордского университета Г. М. Катков, признавая, что «документы германского министерства иностранных дел за период с февраля 1916 года по февраль 1917 года не содержат указаний на какие бы то ни было действия, предпринятые Гельфандом, или на какие-либо суммы, переданные ему на нужды революции», тем не менее считает, что «было бы ошибочно предполагать, что Гельфанд из-за неудачи 9 января 1916 г. отказался от намерения революционизировать Россию». Несмотря на отсутствие каких-либо доказательств в архивах германского МИД, упорный характер забастовочного движения в России в 1916 г. и в начале 1917 г., по мнению Каткова, «наводит на мысль, что оно руководилось и поддерживалось Гельфандом и его агентами. Ни один из его агентов в Петрограде или Николаеве не был выявлен»⁵⁶. Но из этого вовсе не следует, что рабочее движение, в частности в столице, руководилось агентами Парвуса. Они могли быть хорошо законспирированы и при этом никак не влиять на забастовки и стачки. В то же время реальные руководители забастовочного движения в Петрограде выявлялись охранкой и систематически арестовывались полицией. Только в период февральской стачки 1916 г. на Путиловском заводе было арестовано около 10 зачинщиков — рабочих активистов. Кроме того, администрация Путиловского завода провела фильтрацию уволенных рабочих: 120 из них не были приняты обратно⁵⁷.

Революционные настроения в Петрограде и стране с осени 1916 г. только усиливались и в любой момент могли разрядиться взрывом возмущения масс. И этот взрыв в условиях всеобщего подъема революционного движения мог стать началом новой революции в России без всяких провокаций извне. С начала января 1917 г. Петроградское охранное отделение было озабочено прежде всего грозными признаками приближающегося выступления питерского пролетариата. В телефонных сообщениях из полицейских участков, в донесениях тайных агентов главное внимание в эти дни было уделено забастовкам, митингам, собраниям, воззваниям и выступлениям, настроениям на фабриках и заводах. И в них не было ни слова о «германских провокаторах»⁵⁸. Главным и явным провокатором в дальнейшем развитии событий в столице стал недостаток продовольствия. В докладе Петроградского охранного отделения 5 февраля констатировалось: «С каждым днем продовольственный вопрос становится все острее, заставляет обывателя ругать всех лиц, так или иначе имеющих касательство к продовольствию, самыми нецензурными выражениями»⁵⁹.

Февральская буря в Петрограде разразилась, таким образом, в обстановке резко обострившегося продовольственного кризиса, ударившего прежде всего по трудовым массам. Глубокое возмущение рабочих вызвало распоряжение уполномоченного по продовольствию Петрограда В. К. Вейса о запрещении Союзу потребительских обществ отпускать с 15 февраля 1917 г. муку и хлеб рабочим кооперативам и столовым. Нехватка продовольствия, катастрофический рост цен, постоянные очереди за хлебом, появившиеся в печати сообщения о введении в ближайшее время карточек на продукты питания — все это на мрачном фоне продолжающейся войны настроило питерских рабочих на самые решительные действия против царской власти. 22 февраля «впредь до особого разрешения» был закрыт Путиловский завод, где многие мастерские были охвачены забастовкой еще с 17 февраля. Избрав стачечный комитет, путиловцы обратились за поддержкой ко всему питерскому пролетариату. В тот же день, 22 февраля представители Путиловского завода встретились с А. Ф. Керенским, которого они просили уведомить Государственную думу о том, что рабочие сделали все, чтобы избежать закрытия завода, но власти не захотели вступить с ними в переговоры и выкинули тысячи рабочих на улицу. В связи с этим Керенский предложил включить в проект резолюции Прогрессивного блока пункт о том, что все уволенные рабочие Путиловского завода должны быть немедленно восстановлены. Предложенная поправка была одобрена при голосовании резолюции в Думе 23 февраля 1917 г. Выступая в этот день с трибуны Государственной думы, Керенский пророчески предупреждал власти: «Ведь масса — стихия, у которой единственным царем делается голод, у которых разум затемняется желанием погрызть корку черного хлеба, у которых вместо рассуждения является острая ненависть ко всему, что препятствует им быть сытыми. Ведь с этой массой, с этой стихией рассуждать уже нельзя, она уже не поддается убеждению и словам»⁶⁰.

Профессор Г. М. Катков дает свое объяснение февральским событиям в Петрограде. Он полагает, что массовое движение такого масштаба и такой энергии не могло произойти без некой направляющей силы, стоящей за ним. «Допуская, что вся правда нам недоступна, — пишет он, — мы не имеем все-таки права прикрывать наше незнание фразами о стихийном движении и “чаше терпения рабочих”, которая “переполнилась”». Кто-то должен был пустить слухи о нехватке хлеба (хотя хлеба было достаточно); кто-то должен был спровоцировать нереальные требования рабочих о повышении зарплаты на 50% (которое было отвергнуто, что и вызвало забастовку); кто-то должен был выдать бастующим рабочим деньги на жизнь и выбросить именно те лозунги, о которых один из рабочих мрачно сказал: «Они хотят мира с немцами, хлеба и равноправия евреев»⁶¹.

Ответы на эти полувопросы и намеки, по нашему мнению, следует искать не в «тайных силах», а в реальных событиях и фактах, получивших свое отражение и подтверждение в источниках. Конечно же, массовое стихийное движение, возникшее 23 февраля 1917 г., имело в качестве направляющей силы самые различные рабочие организации, как действовавшие легально, так и находившиеся в подполье. В эти февральские дни 1917 г. ярко обнаружилась мобилизующая роль рабочих передовых предприятий, имевших прочные революционные традиции, — Путиловского, Металлического, «Нового Лесснера» и др. Особенно это проявилось в тактике «снятия с работы». Такая тактика применялась и раньше, в периоды стачек питерского пролетариата, но никогда прежде она не носила столь массового характера. Сообщениями о фактах «снятия с работы» 23-25 февраля пестрят донесения приставов петроградскому градоначальнику⁶². Что же касается таинственных личностей, которые должны были «выдать бастующим рабочим деньги на жизнь», то они до сих пор не обнаружены историками и, по всей видимости, их не было. Показательно, что, соглашаясь прекратить всеобщую стачку и возобновить работу, рабочие Петрограда в числе главных условий требовали уплатить им за «революционные дни»⁶³, из чего следует, что никто не выдал им «деньги на жизнь» заранее.

Авторитетным свидетельством в данном случае могут служить показания бывшего начальника Петроградского охранного отделения К. И. Глобачева в созданной Временным правительством Чрезвычайной следственной комиссии по расследованию деятельности царских сановников. В апреле 1917 г., отвечая на вопрос «относительно событий последнего времени на Путиловском заводе, где имели место провокационного характера выступления относительно необходимости заключения мира и поддержки Вильгельма», он заверил, что его агентами «таких выступлений не могло быть произведено». «Но я должен сказать, — добавил Глобачев, — что контрразведывательное отделение, подчиненное полковнику Якубову, имело свою заводскую агентуру, которой ведал капитан Соколов. Агенты, которыми она осуществлялась, состояли из лиц самого предосудительного поведения, совершенно незнакомых с агентурными приемами. За этих господ я не могу поручиться, что они не явились в некоторых случаях провокаторами»⁶⁴. Несмотря на некоторую двусмысленность, присутствующую в этих показаниях, обратим внимание на то, что бывший начальник Петроградского охранного отделения не упоминает о возможности участия в забастовке на Путиловском заводе в феврале 1917 г. «германских агентов». Зато из источников охранки было определенно известно, что забастовкой путиловцев руководили социал-демократы из «ленинской группы», пытавшиеся придать выступлению путиловцев политический характер. События на Путиловском заводе в феврале 1917 г. получили широкий резонанс и даже стапи темой запроса в Государственную думу. Главным фактором, который вызвал массовое выступление рабочих столицы в февральские дни, Глобачев считал «полную разруху в продовольственном деле»⁶⁵.

Еще более определенно Глобачев высказался в своих воспоминаниях «Правда о русской революции», написанных в эмиграции в 20-е годы XX в. и опубликованных уже в начале XXI в.⁶⁶ «Теперь, когда прошло много уже времени после февральской революции 1917 г., — писал он, — многие задают вопрос: правда ли, что Германия принимала участие в ее подготовке. Я положительно утверждаю, что Германия никакого участия ни в перевороте, ни в подготовке его не принимала. Для Германии русская революция явилась неожиданным счастливым сюрпризом... Русская февральская революция была созданием русских рук»⁶⁷. В связи с этим Глобачев выделяет особенно роль А. Ф. Керенского, деятельность которого, по его мнению, «развивалась главным образом за кулисами»⁶⁸. Установив за Керенским тайное и открытое наблюдение еще с 1912 г., Департамент полиции, как отмечает в своих воспоминаниях бывший начальник Охранного отделения, был в курсе этой закулисной деятельности. За квартирой, где проходили частные совещания трудовой группы IV Государственной думы, душой которых был Керенский, велась постоянная слежка. «Наблюдение за всем, что происходило в этой квартире, — вспоминает Глобачев, — настолько было хорошо организовано Охранным отделением, что все, что там говорилось, было известно правительству с текстуальной точностью. На этих собраниях учитывалось: настроение в обществе, настроение в войсках, тыловых и на фронте, характеристика и надежность командного состава, настроение в придворных сферах, шансы на переворот, основанный на восстании Петроградского гарнизона, и т.д.»⁶⁹. По мнению Глобачева, еще в 1915 г. Керенского было необходимо арестовать «за явно противогосударственную деятельность»⁷⁰, о которой Охранное отделение было осведомлено достаточно полно. Одним из аргументов в пользу этого было подозрение в причастности Керенского к немецкому шпионажу. Как сообщает Глобачев, такое подозрение возникло в связи с тем, что Керенский, не обладая никакими личными средствами, в 1916 г. собирался субсидировать предполагаемый к изданию в Москве печатный орган социалистов-революционеров. «Являлся вопрос, откуда он мог взять эти деньги, — писал по этому поводу бывший начальник Петроградского охранного отделения. — Ведь рабочие с ним разошлись, да в то время уже никаких организаций партии с.-р. в Петрограде и не было. Остатки их были ликвидированы еще в 1915 году. Значит, рабочие ему этих денег собрать не могли. Это обстоятельство, а также косвенные связи с лицами немецкой ориентации, как то было установлено наблюдением Охранного отделения, приводило к выводу последнее: не на немецкие ли деньги ведет работу Керенский. Этот вывод подтверждается еще и заявлением самого Керенского, что переворот должен совершиться весной 1917 г., даже если бы это стоило поражения России. Совокупность этих данных заставляла Охранное отделение полагать, что Керенский причастен к немецкому шпионажу, о чем в делах Охранного отделения имелась записка, правда, не на бланке и без подписи»⁷¹. Надо признать, что «совокупность этих данных» не представляется убедительной: как уже было сказано выше, в условиях развернувшейся на страницах печати шпиономании по доносам и обвинениям в германофильстве у контрразведки были тысячи подозреваемых в шпионаже. Тем не менее Глобачев был убежден, что «дальнейшее наблюдение за деятельностью Керенского в этой области могло бы дать подтверждение сделанных Охранным отделением выводов, но, к сожалению, этому помешал февральский переворот, а органы новой власти, естественно, не подняли бы этого вопроса даже при наличии неопровержимых доказательств, ибо Керенский сразу занял доминирующее положение во Временном правительстве, и с этим считаться приходилось»⁷².

И действительно, названная деликатная тема никогда не была предметом обсуждения во Временном правительстве за исключением инцидента, произошедшего во время одного из его первых заседаний. Об этом сообщает в своих воспоминаниях управляющий делами Временного правительства В. Д. Набоков. «В какой мере германская рука активно поучаствовала в нашей революции, — это вопрос, который никогда, надо думать, не получит полного исчерпывающего ответа, — писал он тоже в 20-е годы. — По этому поводу я припоминаю один очень резкий эпизод, происшедший недели через две, в одном из закрытых заседаний Временного правительства. Говорил Милюков, и не помню, по какому поводу, заметил, что ни для кого не тайна, что германские деньги сыграли свою роль в числе факторов, содействовавших перевороту. Оговариваюсь, что я не помню точных его слов, но мысль была именно такова, и выражена она была достаточно категорично. Заседание происходило поздно ночью в Мариинском дворце. Милюков сидел за столом, Керенский, по своему обыкновению, нетерпеливо и раздраженно ходил из одного конца залы в другой. В ту минуту, как Милюков произнес приведенные мной слова, Керенский находился в далеком углу комнаты. Он вдруг остановился и оттуда закричал: “Как? Что Вы сказали? Повторите?” — и быстрыми шагами приблизился к своему месту у стола. Милюков спокойно и, так сказать увесисто повторил свою фразу. Керенский словно осатанел. Он схватил свой портфель, и, хлопнув им по столу, завопил: “После того, как г. Милюков осмелился в моем присутствии оклеветать святое дело великой русской революции, я ни одной минуты здесь больше не желаю оставаться”. С этими словами он повернулся и стрелой вылетел из залы»⁷³. Интересно, что сам Милюков предпочитал изложить данный инцидент в своих мемуарах по Набокову⁷⁴, не развивая его по существу дела. Теперь трудно ответить, почему он так поступил: то ли он не владел конкретной информацией, то ли изменил свое отношение к немецкой помощи: обвиняя большевиков в тайных связях с Германией и называя их предателями и изменниками, Милюков позднее сам занял прогерманскую позицию и призывал генерала М. В. Алексеева «сговориться с германцами» для борьбы с большевиками⁷⁵.

Таким образом, источники которыми мы располагаем сегодня, не позволяют со всей определенностью ответить на вопрос о том, имело ли место германское участие в февральских событиях 1917 г. в Петрограде. Современный историк А. Б. Николаев, проведя большую работу по изучению опубликованных и архивных источников, не внес по существу ничего принципиально нового в решение этой проблемы-загадки, подтвердив в основном то, что уже было известно⁷⁶. Однако выявленные им новые факты о немецком шпионаже в годы Первой мировой войны заслуживают внимания и дальнейшего изучения. А. Б. Николаев указывает также на особый интерес А. Ф. Керенского и его доверенных лиц к уцелевшим документам и материалам Департамента полиции, Корпуса жандармов, Охранного отделения и контрразведки⁷⁷. Положение министра юстиции, сообщает автор, позволило Керенскому получить на хранение в своем министерстве документы Департамента полиции текущего производства. А. Б. Николаеву удалось также «установить факт интереса А. Ф. Керенского к делам, имеющим отношение к шпионству, которые возникали уже после Февральской революции»⁷⁸. Но из этой заинтересованности, конечно, нельзя делать вывод о том, что Керенский был немецким шпионом и пытался после Февральской революции уничтожить следы своего «преступного сотрудничества» с Германией. Тем не менее такое подозрение возникло позднее у союзников России в 1917 г. Слухи о том, что февральские события 1917 г. в Петрограде были связаны с действиями немецких агентов, циркулировали тогда и в самых разных слоях населения России. В то же время германское командование санкционировало выпуск листовок на русском языке, в которых говорилось, что февральский переворот в России есть дело рук британских агентов, пытавшихся таким образом предотвратить заключение сепаратного мира между Россией и Германией. Германская пресса даже называла этот переворот «английской революцией»⁷⁹. Позднее даже утверждалось, что английский посол в Петрограде Бьюкенен действовал по указанию влиятельного политика и банкира лорда Мильнера, потратившего на свержение царизма в России 20 млн руб.⁸⁰. Как отмечалось выше, столько же просил «для полной организации русской революции» Парвус, который потерпел фиаско совсем не потому, что немецкие власти не выделили ему эти средства вовремя. «Заказать» революцию в России оказалось невозможно, равно как и предсказать ее реальные и конкретные сроки. Даже вождь большевиков Ленин «проглядел» из Швейцарии Февральскую революцию в России.

Примечания:

¹ Германия и русские революционеры в годы Первой мировой войны // Николаевский Б. И. Тайные страницы истории. М., 1995. С. 238.

² Там же. С. 239.

³ Горький М. Полн. собр. соч. Т. 20. М., 1974. С. 10-11.

⁴ Земан З.А., Шарлау У. В. Указ. соч. С. 143.

⁵ Александров С. Немецкий агент Парвус // Тайна Октябрьского переворота. СПб., 2001. С. 114.

⁶ Германия и русские революционеры в годы Первой мировой войны. С. 239.

⁷ Земан З.А., Шарлау У. Б. Указ. соч. С. 175.

⁸ Германия и русские революционеры в годы Первой мировой войны. С. 239.

⁹ Там же. С. 240.

¹⁰ Там же. С. 250.

¹¹ Там же. С. 251.

¹² 3еман З.А., Шарлау У. Б. Указ. соч. С. 178.

¹³ Германия и русские революционеры в годы Первой мировой войны. С. 244.

¹⁴ Там же.

¹⁵ Там же. С. 256.

¹⁶ Там же.

¹⁷ Там же.

¹⁸ Земан 3. А., Шарлау У. Б. Указ. соч. С. 183.

¹⁹ Германия и русские революционеры в годы Первой мировой войны. С. 253.

²⁰ Там же. С. 254-255.

²¹ Там же. С. 253.

²² Там же. С. 255, 395.

²³ Там же. С. 257.

²⁴ Там же.

²⁵ Там же. С. 395.

²⁶ Там же.

²⁷ Земан З.А., Шарлау У. Б. Указ. соч. С. 185.

²⁸ Там же. С. 186-187.

²⁹ Парвус. Указ. соч. С. 50.

³⁰ 3еман З.А., Шарлау У. Б. Указ. соч. С. 190.

³¹ Там же. С. 191

³² Там же. С. 197

³³ Там же. С. 196.

³⁴ См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 49. С. 7-8.

³⁵ Амиантов Ю.Н., Ермолаева Р. А. Дело Ганецкого и Козловского // Кентавр. 1992. № 5/6. С. 91 92.

³⁶ Шляпников А. Г. Канун семнадцатого года. М., 1920. С. 201-202.

³⁷ Земан 3. А., Шарлау У. Б. Указ. соч. С. 197.

³⁸ Там же. С. 197-198.'

³⁹ Там же. С. 197

⁴⁰ Там же. С. 196.

⁴¹ Амиантов Ю. Н., Ермолаева Р. А. Указ. соч. С. 94.

⁴² Зееман 3. А., Шарлау У. Б. Указ. соч. С. 201-202.

⁴³ Там же. С. 209.

⁴⁴ Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 27. С. 82-83.

⁴⁵ Там же. Т. 49. С. 164.

⁴⁶ Германия и русские революционеры в годы Первой мировой войны. С. 256.

⁴⁷ Земан З.А., Шарлау У. Б. Указ. соч. С. 223.

⁴⁸ Германия и русские революционеры в годы Первой мировой войны. С. 260.

⁴⁹ Земан З.А., Шарлау У. В. Указ. соч. С. 224.

⁵⁰ Соловьев О. Ф. Парвус: политический портрет / / Новая и новейшая история. 1991. № 1. С. 178

⁵¹ Джунковский В. Ф. Воспоминания. Т. 2. М., 1997. С. 169.

⁵² Соловьев О. Ф. Указ. соч. С. 178.

⁵³ Земан З.А., Шарлау У. Б. Указ. соч. С. 225-226.

⁵⁴ Германия и русские революционеры в годы Первой мировой войны. С. 292.

⁵⁵ Зданович А. Тайные силы. Откровения руководителя кайзеровской разведки, сделанные на Лубянке // Родина. 1993. 8/9. С. 49.

⁵⁶ Катков Г. М. Февральская революция. Париж, 1984. С. 230-231.

⁵⁷ Лейберов И. П. На штурм самодержавия. М., 1979. С. 36-37.

⁵⁸ Февральская революция и охранное отделение // Былое. 1918. № 1(29). С. 41.

⁵⁹ Там же.

⁶⁰ Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия пятая. Пг., 1917. Стб. 1660.

⁶¹ Катков Г. М. Февральская революция. С. 263-264.

⁶² Астрахан X. М. О тактике «снятия с работы» в Петрограде в первые дни Февральской революции // Свержение самодержавия. М., 1970. С. 120-130.

⁶³ Волобуев П. В. Пролетариат и буржуазия России в 1917 году. М., 1964. С. 102-103.

⁶⁴ Вопросы истории. 2002. № 7. С. 104.

⁶⁵ Там же.

⁶⁶ Глобачев К. И. Правда о русской революции. Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения // Вопросы истории. 2002. Ш 710

⁶⁷ Там же. 2002. № 9. С. 69-70.

⁶⁸ Там же. 2002. № 8. С. 63.

⁶⁹ Там же.

⁷⁰ Там же. С. 64.

⁷¹ Там же.

⁷² Там же.

⁷³ Набоков В. Д. Временное правительство // Архив русской революции. Т. 1. М., 1991. С. 22-23.

⁷⁴ Милюков П.Н. Воспоминания. Т. 2. М., 1990. С. 282.

⁷⁵ Поликарпов В. Д. Военная контрреволюция в России. 1905-1917. М., 1990. С. 334-335.

⁷⁶ Николаев А. Б. Временный комитет Государственной думы, Временное правительство и вопросы контрразведки в феврале-марте 1917 года //Из глубины времен. СПб., 2000. № 12. С. 11-99.

⁷⁷ Там же. С. 38-39.

⁷⁸ Там же. С. 39.

⁷⁹ См.: Колоницкий Б. И. Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры Российской революции 1917 года. СПб., 2001. С. 14-15.

⁸⁰ Goutevitch A. Czarism and Revolution. Hawthorn, 1962. P. 230.